Акции протеста весны-лета 2017 года стали свидетельством серьезной эволюции оппозиционного движения в России. Казалось бы, начиная с 2013 года мы наблюдаем спад протестной активности, вызванный кризисом Болотной, государственными репрессиями и расколом критически настроенной публики по украинскому вопросу. Вместе с тем как выступления 26 марта, так и июньские события демонстрируют не только возобновление мобилизации, но и изменение содержания протеста. Наши интервью с участниками акции в Петербурге позволяют наметить некоторые изменения повестки протестного движения.
Изучая митинги «За честные выборы» 2011–2012 годов и опрашивая их участников, мы в Лаборатории публичной социологии пришли к выводу о своеобразной «бессодержательности» зимних протестов. С одной стороны, протестующие не столько выдвигали социально-политические требования, сколько требовали признать сам факт возникновения публичной сферы в России, сделать видимым процесс «пробуждения гражданского сознания». С другой стороны, лозунги про борьбу с коррупцией, да и про сами честные выборы были лишены конкретики — они были эмблемами системных перемен. Разберемся с честными судами и коррупцией — и система заработает сама. Сможем добиться честных выборов — и Путина сменит демократическое правительство.
Такая повестка перекликалась с либеральной идеологией, которая доминировала в антипутинских протестах. В то же время июньские акции отличались от Болотных митингов обилием социальных лозунгов и требований. Дело в том, что уже после спада мобилизации движение Навального, но также локальные активистские группы, образованные митингующими, уставшими от митингов, и сообщества, складывавшиеся вокруг муниципальных кампаний, — эти разные инициативы, возникшие на волне Болотной, смогли не только пережить ее, но и развить ее импульс во что-то новое. Каковы новые черты оппозиционных протестов?