Фото: mos.ru
В самом начале марта у меня случился сердечный приступ, и друзья в Facebook помогли мне попасть на консультацию к профессору Абраму Львовичу Сыркину – известному кардиологу, создателю и руководителю Клиники кардиологии на базе Первого МГМУ им. Сеченова. Абрам Львович счел необходимым положить меня для обследования в свою клинику. Конечно, это была удача, если вообще можно говорить об удаче в такой ситуации, но в любом случае это намного качественнее и быстрее, чем пытаться пройти обследование в районной поликлинике. Пока я ждала очереди на госпитализацию, коронавирус стал главной и почти единственной темой новостной повестки. Отправляться в больницу, в общую палату, где мне предстояло провести около двух недель, мне было страшно, заразиться коронавирусом в дополнение ко всем своим проблемам и заразить своих близких я очень боялась. Но рискнула и 27 марта отправилась на госпитализацию в 1 Клиническую больницу Сеченовского университета на Большой Пироговке. Из всех мер защиты от инфекции у меня с собой были только солнцезащитные очки и обычные уличные перчатки.
В большом холле 1 Клинической больницы толпился народ – в верхней одежде и без нее. О коронавирусе напомнила только проверка температуры датчиком, которую проводили две медсестры на верхней ступени лестницы, делящей холл на две части: «чистую» и «нечистую». Внизу в «нечистой» части холла находились два киоска: аптечный с большой надписью «Масок нет» и еще один – с галантереей, водой, печеньем и другими мелочами, которые могут понадобиться лежащим в больнице. В «чистой» части были гардероб, банкомат, регистратура, кассы и пост охраны с турникетом. Пройдя пост, мы с мужем, который меня привез, прошли длинный коридор и вышли в еще один холл с 6 лифтами, пассажирскими и грузовыми. За лифтами справа была дверь, за которой находилось приемное отделение, слева – тоже дверь, а за ней длинный узкий коридор с кабинетами функциональной диагностики и для амбулаторных консультаций.
Я не случайно описываю первый этаж больницы так подробно, впоследствии это оказалось важным.
Оформив в приемном отделении медицинскую карту, мы с мужем поднялись на 4 этаж, в Клинику кардиологии, где мне предстояло лежать. Справа от лифта было кардиологическое отделение, слева – реанимация, посередине столовая, которой никто не пользовался, еду развозили по палатам. Мне надо было направо.
В Клинике кардиологии
На пороге палаты я распрощалась с мужем и зашла внутрь. Это было квадратное помещение с двумя огромными голыми окнами – без занавесок или жалюзи, напротив друг друга стояли по 3 кровати с металлическими тумбочками, посередине у окон небольшой стол, 4 стула и маленький телевизор с цифровой приставкой. Больше там ничего бы не поместилось. В предбаннике палаты с одной стороны была дверь в санузел с унитазом, раковиной и урной для мусора, с другой – в помещение с душевой кабиной.
В палате находилось шесть женщин, все значительно старше меня, одна из них как раз выписывалась, и я поступила на ее место. В тот день кардиологическое отделение было еще заполнено на 100%, но больше с «воли» никто не поступал, только переводом из реанимации, и я оказалась последней пациенткой с плановой госпитализацией.
Такие 6-местные палаты (и даже 8-местные) предназначены для пациентов по ОМС, всего же в отделении кардиологии 50 коек, часть из них в трех-, двух- и даже одноместных палатах – для тех, кто оплачивает лечение сам или по ДМС.
Есть там и одна палата VIP, одноместная, с большим телевизором, креслом, журнальным столиком и большой кроватью. Пока я пребывала в больнице, в этой палате сменилось два постояльца, оба какие-то реликтовые, будто телепортированные из 90-х – этакие братки, ставшие «честными предпринимателями», но не утратившие свои первичные признаки. Оба ни с кем не здоровались и не пересекались взглядами. От обоих исходила неявная, но легко считываемая на расстоянии угроза. Первый ходил по коридору медленным шагом и вообще был весь какой-то расслабленный, с висящими вдоль туловища руками, напряженным было только его лицо, особенно глаза. Второй как заводной целыми днями передвигался быстрым шагом по коридору, туда и обратно; одет он был в белые кроссовки и синий спортивный костюм, расстегнутый на груди, чтобы хорошо был виден массивный золотой крест, висящий на его шее на еще более массивной золотой цепи.
Суббота и воскресение прошли тихо, в режиме «ну, поспали, можно и поесть», анализы и обследования начались только с понедельника. Поначалу расписание моих обследований растянулось на 1,5 недели, но с понедельника 30 марта время вдруг начало стремительно сжиматься. Очереди на обследования рассосались, пациентов стали выписывать одного за другим, так что за 4 дня я выполнила всю программу, а в пятницу, 3 апреля, мне назначили лечение и в тот же день выписали из больницы – я покидала нашу палату последняя. В это время на всем этаже оставалось всего несколько пациентов, самых тяжелых, в основном неходящих.
Новости с «воли»
К счастью, в нашей палате телевизор не включался, наверное, не нашлось никого, кто бы сумел настроить цифровую приставку (в мужских палатах телевизор не замолкал целыми днями). Однако новости до нас все равно доходили, из разговоров с близкими, из смартфонов, из бесед с другими пациентами во время фланирования по коридору отделения. У меня с собой был ноутбук, и я несколько раз включала на нем новости на «Дожде», но у моих товарок по палате они не вызвали интереса, скорее раздражение, настолько непривычно им было смотреть что-то, сильно отличающееся от передач государственного телевидения.
Конечно, все разговоры между пациентами крутились вокруг новостей и слухов о коронавирусе. В какой-то момент я заметила, что палату и отделение в целом начинаю воспринимать как островок безопасности среди бушующего океана пандемии.
Окна нашей палаты выходили на улицу, в «мирные времена» заполненную студентами Сеченовки. Теперь там было совершенно пусто. Только один раз, после снегопада, на улице появился целый десант дворников с лопатами, которые зачем-то перебрасывали тонкий слой еще нерастаявшего снега с тротуара на проезжую часть, под колеса изредка проезжающих автомобилей.
