Экономист, публицист, профессор и проректор Российской экономической школы Константин Сонин прочитал одноименную лекцию в Политехническом музее, а теперь отвечает на вопросы читателей Slon.
Николай Рябцев: Как будет решаться задача роста инфляции (в том числе импортируемой инфляции) в условиях, когда ведущие страны напечатали огромное количество денег?
Пока никакой инфляции не наблюдается – более того, и в Америке, и в Европе инфляция в последние два года снизилась (даже по сравнению с исторически невысоким уровнем до этого). И ожидания рынков относительно будущей инфляции (их можно рассчитать, посмотрев на разницу в цене долговых обязательств, номинированных в долларах, и таких же обязательств, индексированных к уровню инфляции) таковы: в ближайшие годы инфляция в долларах и евро будет низкой (1-2% в год). И американской экономике, и экономикам большинства стран еврозоны было бы неплохо, чтобы инфляция была повыше (3-4% в год), но, к сожалению, добиться этого не так-то просто.
Даже если центральный банк какой-то страны хочет, чтобы денег в экономике было побольше, его возможности ограничены. Конечно, ЦБ может напечатать сколько угодно наличности, но большая часть денег в экономике – тех «денег», которые играют роль в нашей жизни, – это не наличность, а наши сбережения в банках (они же – кредиты, выданные этими банками). Например, в Америке сейчас ситуация (очень грубо) такова: ФРС печатает деньги, выдает их банкам, но банки не выдают кредиты (потому что бизнесмены не хотят их брать). Поэтому несмотря на то, что напечатанных денег в последние годы стало действительно больше, денег (тех денег, которые влияют на цены и на нашу жизнь) стало меньше. Так что высокой инфляции не будет.
Артур: Каково влияние Единого Экономического пространства на членство России в ВТО?
Это никак особенно не связано.
Константин: Когда говорят о негативных последствиях крушения еврозоны для стран ЕС, основаны ли эти утверждения на каких-либо расчетах? Если да, то на каких?
Какие-то конкретные расчеты относительно столь «катастрофических» событий проводить фактически невозможно. Были попытки рассчитать выигрыш от снижения торговых барьеров при создании еврозоны, но и они не очень убедительны.
Антон: Чем обернулось для Эстонии ее поспешное присоединение к еврозоне?
Для Эстонии это обернулось сильным экономическим спадом (после относительного бума прежнего десятилетия). Если бы у Эстонии была своя валюта, не привязанная к евро, то ее девальвация уменьшила бы потери производства и прирост безработицы во время кризиса. Другое дело, что присоединение к еврозоне – часть долгосрочной стратегии страны. Присоединение к евро, среди прочего, снижает инфляционные ожидания и облегчает торговлю.
Роман Доброхотов: Не кажется ли вам, что для преодоления финансового кризиса в ЕС необходимо передать интеграционным институтам (прежде всего ЕЦБ) больше полномочий в проведении финансовой политики?
Конечно, это стоило бы сделать. Однако многие граждане стран-участников еврозоны считают, что нельзя делегировать важнейшие вопросы, относящиеся к налогам или к денежной политике, европейским органам, которые не отчитываются перед гражданами напрямую. Чтобы всерьез проводить единую экономическую политику, нужен единый парламент вместо национальных парламентов, а до этого еще очень далеко.
Катя: Если еврозона рухнет, это как-то повлияет на визовые отношения между странами?
Конечно, повлияет, хотя для визовой политики важна, скорее, устойчивость ЕС, которая пока сомнению не подвергается.
Иван Подземельный: Экономической стабильности еврозоны помешала политика: принятие большого количества нестабильных стран Восточной Европы, не так ли?
Нет, принятие стран Восточной Европы и бывшего СССР в еврозону никак не сказалось на ее экономической стабильности. Прежде всего потому, что и отдельный, и суммарный вклад этих стран в экономику еврозоны невелик.
Александр: Все говорят о том, что еврозону надо спасать. А зачем ее спасать? Почему не позволить событиям развиваться так, как они развиваются?
Еврозона и Евросоюз – части большого проекта по созданию мирной и богатой Европы. Этот проект нужен странам периферии, потому что позволяет «якориться» к Германии, одному из локомотивов мирового экономического развития, и к странам с устойчивыми политическими институтами. Кроме того, единая Европа позволяет всем не бояться Германии, которая была источником многих проблем в первой половине прошлого века. Для Германии европроект – это возможность «связать себе руки», чтобы не повторить прошлый опыт и иметь вокруг себя мирную и спокойную периферию. Никому и внутри Греции, и снаружи не нужна военная диктатура, которая была там, например, в 1970-х. Никому не нужны гражданские войны, как в бывшей Югославии, и так далее. Еврозона – один из экономических инструментов для создания единой Европы. К сожалению, инструмент несовершенный, как и предупреждали ученые-экономисты при ее создании и как демонстрируют нынешние события.
Илья Киселев: Как вы оцениваете эффективность антикризисной политики в еврозоне (в сравнении с аналогичной политикой в США/России)? И сохранит ли единая валюта свою привлекательность для европейских стран, ныне обладающих своими национальными валютами (частично Скандинавия, ЦВЕ)?
Скорее, наоборот – страны, находящиеся вне зоны евро и не привязывавшие свою валюту к евро, пострадали от кризиса меньше. Соответственно, они лишь сильнее укрепятся в своем мнении, что воздерживаться от вступления было правильной стратегией.
Дмитрий Кишкинев: Давайте представим себе достаточно реальный, на мой взгляд, сценарий – отделение от Еврозоны наиболее слабых членов, то есть тех стран, у которых уже сейчас вырисовываются наибольшие проблемы с госзаимствованиями. Это Греция, Португалия, Ирландия, может быть, Испания и, может быть, даже Италия. Как вы думаете, имеет ли тогда шансы столь усеченная еврозона на долгосрочное существование при условии, что между оставшимися странами-членами еврозоны будет налажен механизм единой фискальной политики? Какой, на ваш взгляд, может быть еврозона в минимальном составе? Согласны ли вы с утверждением, что если в Еврозоне останется только три-четыре-пять стран, то существование единой валюты особого смысла уже не имеет? Если да, то какой минимальный набор стран членов может быть в усеченной Еврозоне? Наконец, если Еврозона полностью распадается, то какой примерно может быть сценарий для новых старых валют? К примеру, аналитическое агентство Economist Intelligence Unit полагало, что новая греческая валюта может потерять около 60-70% своей первоначальной стоимости. Португалия может ожидать девальвацию в 40-50%, Испания — в 30-40%, а Ирландия и Италия — около 20–30%. В то же время валюты Германии, Нидерландов, Финляндии и Австрии будут дорожать. В случае Германии ревальвация может составить 10-20%.
Многие из ваших сценариев при некоторых (довольно сильных) допущениях можно обсуждать. Другое дело, что странно говорить про еврозону без Испании и Италии, то есть примерно без трети от нынешнего размера. Еврозону без Греции представить проще, и это упражнение уже вовсю проделывается. С другой стороны, «минимальная еврозона» состоит из Франции и Германии, но такая еврозона никому особенно не нужна.
Татьяна: Почему падает курс евро?
В еврозоне намечается если не спад, то замедление роста, а в Америке рост восстановился. Неудивительно, что перспективы доллара оцениваются выше.
Александр: Как вы считаете, не являемся ли мы свидетелями Кризиса в более широком масштабе? А именно – не трещит ли по швам навязанная «Вашингтонским консенсусом» модель?
«Вашингтонский консенсус» не имеет никакого отношения к еврозоне. Он был записан («консенсус» – это, по определению, то, с чем в тот момент никто по существу не спорил) изначально для стран Латинской Америки, то есть «развивающегося мира». Потом на его основе были выработаны рекомендации для стран, в которых после неудач плановой экономики начался переход к рыночной экономике. «Вашингтонский консенсус» имел отношение только к начальной стадии перехода. К развитым экономикам он не имел отношения – там другие болезни и, соответственно, другие лекарства.
Руслан: Скажите, в какую страну евросоюза вы бы гипотетически поехали жить и работать? Какие страны, на ваш взгляд, являются наиболее привлекательными?
Мои личные вкусы отчетливо смещены в пользу городов, в которых есть университеты с сильными факультетами экономики. Цюрих, Стокгольм, Барселона, Париж, Лондон, Оксфорд, Флоренция, Мадрид …
На вопросы читателей Slon также ответили профессор Стэнфордской школы бизнеса, выпускник Российской экономической школы Илья Стребулаев («Чему учат в бизнес-школе на Западе?»), ректор Российской экономической школы Сергей Гуриев («Экономические задачи нового президентства»), профессор РЭШ Ирина Денисова («Экономика здоровья») и профессор РЭШ Наталья Волчкова («Вступили в ВТО. Что дальше?»). Профессор РЭШ Андрей Бремзен, прочитавший в Политехе лекцию «Как торговать человеческими почками», дал Slon интервью («Подвози – но бесплатно. То же с почками»). Профессор РЭШ Сергей Степанов, прочитавший лекцию «От Билла Браудера до Алексея Навального – история акционерного активизма в России», дал Slon интервью («В день публикации сообщения о компании в блоге Навального цена ее акций падала на 0,5-2%»). Лекцию профессора РЭШ Константина Стырина «Ожидает ли мир вторая Великая Депрессия?» Slon опубликовал с небольшими сокращениями («Денег не так много. Собрали на сегодня один триллион евро»).
