Каждый наш работник чувствует себя полукрепостным?

В России за 20 лет сложилась определенная особая модель рынка труда. Особая, потому что она отличается от того, что мы видим в большинстве стран. Эта модель возникла не по чьему-то умыслу, а в силу различных причин – исторических, политических, социальных. Ее формирование шло постепенно, началось в 80-е годы, а может, и раньше. Эта модель базируется на определенном институциональном фундаменте, то есть определенных правилах, законах, процедурах. Все они между собой взаимосвязаны, и все они имеют многочисленные следствия.

Что такое рынок труда?

Рынок труда – это абстрактная аналитическая конструкция, которая описывает то, как взаимодействуют продавцы и покупатели услуг труда и как формируются цены на труд, как труд работает, распределяется по разным видам деятельности, секторам экономики, рабочим местам. Труд является одним из важнейших факторов производства, его использование определяет производительность, влияет на благосостояние, и это касается каждого. Если другие рынки кого-то могут и не касаться, то этот касается практически каждого: не только того, кто работает сегодня, но и того, кто собирается выйти на работу, и того, кто работал раньше, и даже того, кто работать не собирается. В семье есть люди, которые работают, они приносят доход в семью, в конечном итоге это доход семьи, поэтому это касается и неработающих.

Эта лекция называется «Между нормой и аномалией». Что такое норма? В мире существуют разные модели рынка труда. Выделяется как особый тип рынка труда англосаксонский тип. Корпоративистские страны Западной Европы, такие как Австрия, Бельгия, отчасти Германия, – это особый тип. Особый тип также – Скандинавские страны. Все они имеют свою особую специфику, но общее у них заключается в том, что заработная плата, как говорят экономисты, является жесткой к понижению: что бы ни происходило, какой бы кризис в стране ни случался, заработная плата не снижается. Конечно, можно найти пример кризиса конкретной страны, где произошло снижение заработной платы, но это снижение было незначительным, кратковременным, оно не определяет лица этой модели.

А как же происходит тогда адаптация к шокам, кризисам, к необходимости сокращать издержки для того, чтобы выжить в конкурентной борьбе? Эта адаптация происходит в основном за счет изменения в численности занятых. Если какая-то страна имеет очень жесткую заработную плату, она как следствие имеет большую безработицу. Такой механизм, когда бремя адаптации лежит на численности занятых людей в стране, а заработная плата меняется слабо, мы условно считаем нормой, потому что примерно это мы видим в большинстве стран.

Что такое модель рынка труда?

Почему мы применительно к рынку труда говорим «модель»? Под моделью, когда мы говорим про рынок труда, мы имеем в виду то, что в основе его лежит система взаимосвязанных и взаимодополняющих институтов, которая устойчива во времени, она не меняется от шока к шоку, от года к году, от одного министра труда к другому, от одного президента к другому. Что бы ни происходило, какие кризисы и шоки не случались бы (а шоки могут быть и положительными, например, нефть подскочила в цене) – в любом случае система взаимосвязанных институтов эти шоки переваривает примерно одинаковым, системным образом. За всем этим лежат такие вещи, как выгоды, издержки, которые одни игроки приобретают, а другие игроки несут. Это распределение выгод и издержек тоже имеет свои закономерности и во многом зависит от того, как эта модель устроена.

А в чем может быть аномальность?

Аномальность заключается в том, что мы видим, глядя на наш рынок труда, что он функционирует не так, как в большинстве развитых стран Западной Европы, США, и не так, как в большинстве стран Восточной Европы, которые в конце 80–90-х стартовали с той же точки и шли тем же маршрутом в рыночной экономике. Часто, когда говорят о нашем рынке труда, употребляют разные эпитеты: что он уродливый, что его нет, что он не такой, как надо, неэффективный и так далее и тому подобное. Потому что, когда мы залезаем в стандартный учебник, мы видим, что рынок труда должен работать и выглядеть по-другому. Наш рынок не соответствует норме – значит, он неправильный.

Аномалии или отклонения от нормы начались с самого начала. Кто помнит 80-е – начало 90-х, когда начинались разговоры про реформы, рефрен был такой: будет невероятная безработица, она сметет все, всех политиков, разломает общество, снесет всю экономику. Почему люди так думали? Они были абсолютно нормальны в своих предсказаниях, при той структуре экономики был неизбежен большой спад, что в рамках стандартной модели значит сокращение занятости. Однако практически с самого начала мы столкнулись с тем, что появились совершенно причудливые способы, которых не знал остальной мир, как можно не платить зарплату сотрудникам. Какая-то бумажная фабрика выплатила сотрудникам зарплату рулонами туалетной бумаги, где-то расплачивались валенками и так далее – кто что выпускал, тот тем и платил. Потом пошли невероятные истории с отпусками, когда всех выгоняли в отпуска не по желанию, и это тоже был такой хитрый способ. Одновременно та зарплата, какую люди получали, очень сильно упала. В начале 90-х один британский экономист, который был свидетелем всего этого и смотрел на нашу ситуацию с непониманием, сказал: «Мы все знаем стандартную истину, что заработная плата жесткая, а тут все не так. Вот он гибкий рынок, мечта любого экономиста!» Потом говорили, что он это несерьезно сказал, просто посмеивался. Но это неважно, главное – все пошло очень странно.

Можно выделить три этапа российской экономики: 90-е, нулевые до кризиса и последний – после кризиса 2008 года.Чтомы видим – что были кризисы и подъемы, но рынок труда не изменял себе, он все время работал и адаптировался через заработную плату. Основные параметры рынка труда: занятость очень мало меняется, а заработная плата представляет собой практически линию кардиограммы, с огромным количеством скачков-изменений. В нулевые зарплата из года в год стремилась к небу, а в кризис 2008 года упала. Динамика ВВП и зарплатная динамика в большей степени схожи. Отчасти такая история заработной платы связана с тем, что рабочее время у нас очень гибкое, нам платят за то, сколько часов мы отработали. Например, в 1990-е рабочее время сократилось примерно на 250 часов, мы работали не одиннадцать месяцев в году, а гораздо меньше.

Как вела себя безработица все эти годы?

У нас есть два способа измерить безработицу. Один способ – это специальные исследования, так называемая общая безработица. Второй – зарегистрированная безработица. Обычно эти две линии в большинстве стран практически совпадают. У нас между ними огромный разрыв, что является нашей особенностью.

В последний кризис наша безработица превысила 8%, потом она упала до 5,7%, сейчас это 5,2%. Она все время идет вниз сама – и даже в 1990-е годы, несмотря на драматичность всех происходящих событий, не достигла каких-то неприличных значений. Напомню, что сегодня в Испании безработица выше 20%. А у нас на фоне невероятной рецессии безработица 1998 года составляла чуть меньше 15%. При этом безработица регистрируемая вообще не представляет никакой проблемы, это копеечные цифры. Был кризис 2008–2009 годов – но заработная плата адаптируется, занятость меняется в гораздо меньшей степени, безработица тоже не реагирует в полную меру.

Как это можно объяснить?

Почему в нашей стране сохраняется постоянно низкая безработица, высокая занятость и очень гибкая заработная плата на протяжении всего этого периода? Высказываются разные предположения. Одно из объяснений: в силу исторических причин каждый наш работник чувствует себя полукрепостным, зависимым от начальника. То есть работники привязаны к своим рабочим местам, а начальники заботятся о них, не увольняют. Я немножко карикатуризирую, но смысл понятен. Аргумент против: на рынке труда мы наблюдаем очень интенсивные потоки, то есть люди очень активно перемещаются между рабочими местами и между разными состояниями. Экономисты на рынке труда выделяют три состояния: занятые, безработные и экономически неактивные, то есть те, которые не работают и не могут работать. Фиксируя такие интенсивные потоки, понимаем, что с этим объяснением что-то не так.

Другое предложенное объяснение заключается в том, что это все – статистическая иллюзия, мы просто не умеем измерять занятость и безработицу, и если делать это как-то иначе, по-другому классифицировать работников, то мы получим классическую историю. Но были работы, в том числе нашего коллектива, которые по-разному тестировали устойчивость наблюдений, сравнивали Россию с другими странами. Получается, что наши оценки безработицы оказываются даже более устойчивыми, чем в других странах, то есть это тоже несерьезное объяснение. Очень высокая мобильность. У нас средняя компания за год меняет треть персонала, то есть за три года, по идее, должны все смениться. Поскольку одни меняют работу по 20 раз за 10 лет, а другие – раз в 20 лет, то это не так, но масштабы движения тем не менее понятны.

Наше объяснение заключается в следующем: для того, чтобы экономика устойчиво, то есть из года в год, из кризиса в кризис, из шока в шок воспроизводила примерно одну и ту же картину, необходима особая конфигурация институтов. Эти институты влияют как на занятость, так и на заработную плату. В той части, в которой они влияют на занятость, они должны тормозить компании в их попытках менять численность целенаправленно, то есть должны вводить инерцию в динамику численности. В той части, в какой эти институты регулируют зарплату, влияют на нее, они не должны сдерживать ее веские колебания. Налево мы можем поворачивать быстро, а направо – крайне медленно, с этой стороны у нас есть тормоза.

(Продолжение следует.)