В июне Сергей Медведев, профессор кафедры сравнительной политологии факультета прикладной политологии Высшей школы экономики, прочитал в парке имени Горького публичную лекцию «Политика на площадях». Почему важны процессы, происходящие сегодня в уличной политике? Как люди отвоевывают у власти городское пространство и к чему это ведет? Slon приводит сокращенную версию лекции.

Основной единицей территории является площадь. И в то же время само слово – площадь – обозначает определенное городское пространство и определенный тип взаимодействия на этом городском пространстве. Глядя на политическую историю площади, надо сказать, что это вообще один из главных институтов современного общества, политики.

Можно выделить три исторических назначения площади:

Храмовая. Ведь первичным институтом в человеческом сообществе был храм и, соответственно, площадь перед храмом тоже возникла достаточно рано. Затем площадь заработала как торговая единица, как рынок. И, наконец, уже в греческом полисе, а после и в Риме, площадь стала местом собраний, как агора, как римский форум.

С этого времени исторически площадь играет все три роли. Интересно, что функции эти очень важны на Западе.

Восточные культуры, цивилизации быстро поняли деструктивный потенциал площади и начали их закрывать, поэтому в больших восточных городах, например, храмовые площади огорожены.

Рыночная площадь на Востоке тоже часто накрыта куполом, колпаком и превращается в некую вереницу маленьких улочек и галерей, то есть нет большого открытого торгового пространства, знакомого нам по европейским городам.

И, конечно, абсолютно европейский институт, из которого родилась сначала античная, затем и европейская цивилизация, это институт открытой площади как места коммуникации. Потому что на площади происходит, будь ее функция рыночной или чисто коммуникативной, накопление того социального капитала, который затем новый городской класс противопоставит королевской власти, монархии. На площади зарождается самосознание, из которого вырастет в дальнейшем европейская буржуазия, капитализм и постепенно – демократия.

Интересно даже посмотреть, как развит институт площади, как он прописан в европейском сознании. Италия – одна из прародительниц современного города и вообще модерна. Сан-Марко в Венеции – фактически единственная площадь в городе, венецианцам было достаточно ее одной, все остальное – узкие каналы и улочки. Или в Сиене – знаменитая Кампо, которая превращается в театр несколько раз в году. Или спроектированная архитектором Бернини площадь собора Святого Петра в Ватикане, отражением которой является попытка создания площади Казанского собора в Петербурге.

В итальянском языке существует шесть слов: piazza, piazzale, piazzetta, campo, borgo, largo. В русском слово только одно. О чем это может нам говорить? О том, что эти институты городской жизни, разные форматы площадей, в огромной степени сформировали жизнь в Италии такой, какая она сейчас есть, а в России подобного влияния не было.

Россия – страна без городов и площадей

В нашей стране проблема ведь в том, что города по большому счету не совсем города. Они не являются таковыми в западном, европейском смысле. Вячеслав Глазычев написал, что в России городов не было. Вот такой парадокс. Город ведь не только скопление домов, это определенная социальная структура, сумма взаимодействий людей, некая независимость, городская стена, которая огораживает его и защищает от королевской власти. Город в этом понимании очень слабо прописан в России, потому что в России он был функцией власти. Существует город-рынок и город-крепость. У нас, как правило, город был крепостью.

Что такое Москва? Москва – слобода при крепости. Главное – большой Кремль. Вокруг Кремля лепится посад, но посад не играет никакой независимой, самостоятельной роли по отношению к Кремлю.


Он полностью подчинен. Собственно, этот посад и все окрестные земли являются колониями власти, сидящей в крепости. И отсутствие независимости не позволяло состояться городу, который формирует собственные социальные и политические институты.

Возьмем Калужскую площадь. Она ведь не площадь даже: создана для трансляции идей власти – в центре стоит огромный Ленин, около которого разбит сквер, к нему и не пройти как следует; он отрезан от основного потока людей транспортными магистралями. То есть изначально это достаточно пустое, отчужденное пространство, вокруг которого стоят бетонные кубы. Вторая функция – транспортная. Задача Калужской площади – обеспечить наиболее быстрый транзит автомобилей. Люди на этом участке земли как бы даже и не нужны. Человеческие потоки максимально заторможены, максимально сужены. Вот ровно так же большинство московских площадей не являются площадями.

Власть представляет себе площадь только в чисто транзитном смысле. Не в смысле создания пространства, где люди могу останавливаться и формировать какие-то структуры повседневности, которые становятся политическими. Нас фактически лишают площадей – одной за другой. У Москвы сейчас из-за транспортных функций отняли очень приятное место – площадь Белорусского вокзала, где был садик, скверик, немножко дурацкий памятник Горькому. Манежная – абсолютно не площадь; она-то и раньше таковой вряд ли могла считаться, скорее это было такое больше продувное имперское пространство, некое приложение к Красной площади.

Так что многовековая политика нашего государства по отрицанию и недопущению создания открытого публичного пространства, где могли бы собираться люди, продолжается. То есть российские города остаются по-прежнему либо слободами при власти, либо слободами при промышленных предприятиях. А городами в полном смысле они не являются.

Как люди возвращают себе город

В последние по меньшей мере 25 лет на пустые бетонные властные пространства, не предназначенные для городских взаимодействий, неожиданно начинают возвращаться люди и присваивать их.

Я говорил, что главным аргументом человека, когда молчат институты власти, становится тело, которое ты выводишь на площадь в противопоставление этой власти.


И причем даже не обязательно на площадь. В Москве за этим особенно интересно наблюдать: как город, созданный с оборонительными функциями, начинает присваиваться людьми. Посмотрите на историю московских протестов последних двух лет – Бульварное кольцо, начиная с «Оккупай Абай», и затем прогулки литераторов по бульварам, кафе «Жан-Жак», «Джон Донн». Или, например, Садовое кольцо, когда люди практически целиком замкнули цепь, взявшись за руки. Это тоже вид политики. Пешие и автомобили начинают отвоевывать у власти это самое пространство города.

Какие формы еще есть у публичного пространства?

  1. Кафе – важная единица, один из важнейших институтов нового времени, революции. Институт кафе, созданный для коммуникаций, где тебе не надо оправдывать свое собственное существование постоянным расчетами. Человек приходит туда, чтобы общаться или коммуницировать с другими, в том числе – общаться взглядами, зрительно контактировать.
  2. Музеи. Мы видим, сколько за последние годы происходит различных публичных акций, скандалов, связанных в музейными выставками. Неожиданно их скучная, пассивная функция всего лишь архивов стала переосмысляться, музей также становится частью политического пространства.
  3. Мост тоже превращается из типичного функционально-городского объекта в поле политического действия. Начинается оккупация.
  4. Храм. Храм Христа Спасителя, акция Pussy Riot. Она тоже входит в этот контекст освоения и присвоения пространства, потому что храмы публичны, как и музеи. Pussy Riot резко политизировали контекст.

Думаю, что здесь мы стоим на грани какого-то тотального захвата городского пространства – иногда спонтанного, иногда артистического. Возможно, такие же захваты ожидают университеты, театры, такое предположение можно сделать, глядя на европейскую историю. Ведь они тоже являются пространством политики, которое люди как бы оживляют собственными телами.

Парк в меньшей степени можно считать политическим пространством. В нем, конечно, происходит огромное количество мелких взаимодействий, но другого рода. Это участок, исключенный из городской жизни, промежуточное состояние между природой и цивилизацией.

Я связываю очень большие надежды с возвращением политики на улицы города. Это тренд буквально последних трех-четырех лет. И это то, что дает мне надежду в нынешней политической ситуации. На российскую большую политику надежд я не возлагаю, если все будет продолжаться так, как оно продолжается. Но на городскую жизнь, на появление нового живого класса, который будет осваивать и присваивать городское пространство, – возлагаю, да. Москва по-прежнему сильно зажатый город, она все еще является городом при власти, для власти.