«У российского газа отличный запах с точки зрения экологии, но для политиков он дурно пахнет»

Сегодня Австралия запретила ввоз в Россию нефтегазового оборудования. Ранее аналогичные меры ввели Евросоюз и США. В Америке тем временем продолжается сланцевая революция, которая совсем скоро позволит ей стать крупнейшим добытчиком нефти и газа в мире. Сможет ли Россия теперь добывать ресурсы в труднодоступных регионах? Встанет ли из-за санкций разработка арктических месторождений? Slon побеседовал с руководителем Института арктических нефтегазовых технологий РГУ нефти и газа имени Губкина Анатолием Золотухиным. Его выступление также можно будет услышать на форуме «Открытые инновации», который пройдет с 14 по 16 октября.

– В конце июля США и ЕС ограничили экспорт в Россию оборудования для глубоководного бурения, добычи в Арктике и сланцевой нефти. Если этот запрет сохранится надолго, как это скажется на разработке новых месторождений в России и текущих проектах?

– Я глубоко убежден, что Россия – самодостаточная страна. Даже в полной изоляции здесь можно все сделать, в том числе добывать ресурсы в труднодоступных регионах. Просто это будет медленнее, сложнее и c более высокими рисками.

В долгосрочной перспективе, ограничивая нас в одном месте, другие страны ограничивают себя в другом, и, может быть, это для них окажется более болезненным, чем для нас. Менее надежные технологии могут повысить риски утечек и разливов нефти. Море не признает границ. Разлив нефти может пересечь границу любого государства, и никаких санкций против него применить нельзя.

Кроме того, совместные технологии – это эффективно. Допустим, существует некая нефтегазоносная структура. Через нее проходит граница, например, между Россией и США. Мы и американцы можем пробурить высокотехнологичные горизонтальные скважины, с помощью которых сможем добывать нефть, по правде говоря, нам не принадлежащую. Такая разработка месторождения не будет оптимальной никогда. В этой ситуации лучше сотрудничать, используя принцип юнитизации. Вся структура объединяется в единое целое, Россия и Соединенные Штаты разрабатывают ее совместно. Каждой стране достанется ровно столько, сколько отпущено природой.

– На каких месторождениях или в каких нефтедобывающих регионах эта проблема актуальна для России?

– Это, например, Россия и США в Чукотском море, Россия и Норвегия в Баренцевом море, Россия, Казахстан и Азербайджан в Каспийском море, а также перспективные структуры в других акваториях, где существуют границы сопредельных государств.

– Недавно СМИ сообщили, что Россия может ввести запрет на вывоз первичной геологической информации о запасах нефти и газа за пределы России. При этом только год назад правительство исключило нефть и растворенный в ней газ из списка стратегических видов полезных ископаемых, сведения о которых составляют гостайну. Стоит ли государству секретить такого рода информацию?

– Я выскажу свою личную точку зрения. Вне зависимости от того, что происходит в мире (сейчас это похолодание отношений в связи с конфликтом на Украине) и нашего желания, мы вошли в эру глобализации и интернационализации. Пришло время подсчитать наши ресурсы – человеческие и природные. 14 лет назад ООН взяла на себя большой и почетный груз по оценке и классификации ресурсов (я горжусь тем, что я был членом экспертной группы). Была создана рамочная классификация ООН для ископаемых энергетических и минеральных ресурсов. В ней – все ресурсы, которые есть на земле.

Идея хорошая – подсчитать, что есть в Австралии, в Соединенных Штатах Америки, в Канаде, в России и других странах мира. Не для того, чтобы завоевывать их, а для того, чтобы знать, какого ресурса и насколько хватит, и осуществить глобальное планирование: сначала мы вот это будем брать, потом вот это, потом новые источники появятся. Мы сразу ответим на много вопросов. Нужна ли ядерная энергетика? Какова должна быть роль возобновляемых ресурсов? Что мы должны развивать в первую очередь, на что следует обратить особое внимание?

Эта информация очень важна для бизнеса. Бизнес стремится к выгоде и никогда не пойдет туда, где есть недостаток информации. Для того чтобы крупный бизнес пришел добывать нефть в Карском море, как это сделал ExxonMobil, ему нужно показать, что там есть, а не засекречивать информацию. Гендиректор ExxonMobil Рекс Тиллерсон – очень умный человек, сильный руководитель. Он бы никогда не привел свою компанию в проект, если бы его специалисты не могли оценить перспективность этого региона. Зато сейчас, когда ввели санкции, компания говорит: «Нет, мы не уйдем из России. У нас бизнес». Он выгоден не только ExxonMobil, но и Соединенным Штатам, потому что в долгосрочной перспективе нефть и газ России – это ресурс, и очень большой. Самое страшное – это бегать туда-сюда: засекретить, открыть, снова засекретить. Нужна стратегия. Нужно идти дальше и стоять над санкциями.

– В начале августа началось бурение в Карском море самой северной в России разведочной скважины «Университетская-1». Президент «Роснефти» Игорь Сечин тогда сказал, что есть надежды открыть новую нефтегазоносную провинцию, которая по запасам «будет сопоставима с ресурсной базой Саудовской Аравии». Как вы оцениваете перспективы Карской морской нефтеносной провинции?

– То, что сказал Сечин, недалеко от истины. Правда, это пока только прогнозные ресурсы. Но то, что мы знаем из геологии, из оценок, из сейсмики, из уже открытых месторождений, говорит о том, что это одна из самых богатых в мире нефтегазоносных провинций. По ресурсам нашей Арктики (там не только Карское море, но еще и Баренцево, море Лаптевых, Восточно-Сибирское, Чукотское и Берингово моря) мы сопоставимы со всеми странами Персидского залива, а не только с Саудовской Аравией.

Это порядка ста миллиардов тонн нефтяного эквивалента (ТНЭ). Трудно понять, что это такое – 100 млрд ТНЭ. Россия добывает приблизительно 1 млрд ТНЭ и нефти в год. То есть 100 миллиардов хватит на 100 лет внутреннего потребления или на 30–40 лет бесперебойного обеспечения Европы, Азиатско-Тихоокеанского региона и других стран. Это колоссальный запас.

В России запасов в 2,5 раза больше, чем в одной Арктике, но в нашей Арктике запасов в 4 раза больше, чем у всех других арктических стран, вместе взятых. В Карском бассейне, по прогнозным оценкам, находится половина того, что есть во всей Арктике. Грубо говоря, в этом регионе, включающем полуостров Ямал, Обскую и Тазовскую губы, содержится около половины арктических нефтегазовых ресурсов, или почти 50 млрд ТНЭ.

– Это гипотетические запасы?

– В международной классификации ресурсов есть такие понятия, как подтвержденные запасы (подтверждаются с вероятностью 90%), вероятные запасы (степень уверенности в утверждении составляет 50%) и возможные запасы (надежность утверждения – 10%). Подтвержденных запасов в России порядка 95 млрд ТНЭ. Там либо уже ведется добыча, либо все готово для того, чтобы начать добычу, либо ведется подготовка к добыче, но уже прошла разведка и было бурение.

В Арктике подтвержденных запасов пока мало – около 12 млрд ТНЭ из оценки в 100 миллиардов. К ним относятся такие гиганты, как Штокман (3,8 трлн кубических метров газа, или 3,8 млрд ТНЭ), Русановское и Ленинградское газоконденсатные месторождения в Карском море, а также многие другие крупные структуры. То, что делает сейчас на Университетской структуре «Роснефть», это так называемое разведочное бурение. Но шансы на то, что найдут нефть или газ, очень велики.

– Если оценки запасов в Арктике подтвердятся, то насколько трудно их будет извлечь? Велики ли риски при добыче?

– Компания Statoil разделяет всю Арктику на три области. Первая – там, где мы можем сегодня работать (workable Arctic): мы это проверили, и те технологии, которые у нас есть, применимы, то есть риска практически нет. Вторая часть – расширяемая Арктика (stretched Arctic). Там немного опасно, но дополнительная работа и инвестиции позволят перевести ее в состояние workable. И есть так называемая недостижимая Арктика (unreachable Arctic). Грубо говоря, сегодня там работать нельзя, завтра – тоже нельзя, а что будет послезавтра, зависит от нас.

Один из моих аспирантов сейчас исследует риски добычи в Баренцевом море на основе многокритериального анализа (работа еще не опубликована. – Slon). В модели учтены толщина льда, продолжительность ледового периода, глубина моря, расстояние от берега до моря, экологическая составляющая – насколько богат, разнообразен и уязвим природный мир. В соответствии со степенью риска акватория разделена на участки по методике, похожей на ту, что применяет Statoil.

Также берется в расчет фактор, который никто раньше не учитывал, – наличие газогидратов. Довольно опасная вещь. Газогидрат – это газ в твердом состоянии, который выглядит как обычный лед и находится в неглубоко залегающих пластах. Есть интервал давлений и температур, при которых он может содержаться в твердой фазе. Когда газогидрат растепляется – из твердой фазы переходит в газовую, то объем выделяющегося газа (в основном метан) увеличивается в 160 раз.

Выход газогидратов можно спровоцировать бурением или добычей. Представьте, что вы добываете горячее вещество – нефть или газ. Что происходит? Тепло (температура при добыче может достигать 60–120 градусов) через трубы и цемент уходит в породу. Меняются термобарические условия, и газогидрат переходит из твердой фазы в газообразную. Но он не может сразу увеличиться в 160 раз, поскольку пористая среда, где он содержится, – замкнутая. Газовый пузырь надувается, давление растет, и может произойти выход этого пузыря на поверхность сквозь толщу покрывающих горных пород и толщу воды. Если в акватории находится судно или плавучее сооружение, оно потонет, потому что плавучесть будет нарушена. Инфраструктура будет уничтожена, и могут погибнуть люди. Если принять в расчет газогидраты, то в Арктике появляются места, где мы не можем работать при сегодняшнем уровне технологий.

– В марте 2013 года японская госкорпорация JOGMEC подтвердила факт добычи метана из морских газогидратных отложений. Японские специалисты пообещали разработать промышленную технологию газодобычи из газогидратов к концу десятилетия. Как вы оцениваете перспективы добычи природного газа из морских и сухопутных газогидратных отложений вообще и перспективы для России в частности?

– Помимо газогидратов, которые мешают добыче, есть газогидраты, которые можно использовать, как источник энергии. Они находятся в глубокозалегающих пластах. По самой пессимистической оценке, их запасы превышают мировые объемы традиционных углеводородных ресурсов в сотни раз. Верхняя оценка – в тысячи раз. Соответственно, если традиционных углеводородов нам хватит на 100 лет, то этого энергоресурса может хватить на десятки тысяч! Это дольше, чем существует наша цивилизация. За этот срок человечество наверняка сможет обеспечить себя новыми типами энергоресурсов.

Какую технологию используют японцы, мы пока не знаем. Но то, что они добывают, – это факт. Мы умеем добывать метан из газогидратов в лаборатории, понимаем физику и химию этого процесса. Проблема даже не в создании в природе условий, как в лаборатории, а в экономике процесса добычи. В лаборатории это происходит в малых объемах и потому возможно. Если перенести ту же технологию в реальные условия, может получиться очень дорого и опасно.

Добыча газогидратов уже ведется на месторождениях Маллик в Канаде, Нанкай в Японии и в России на Мессояхском месторождении. Мессояхское – самое старое. Оно было открыто в 1967 году. Тогда спорили: гидрат это или газ? Сейчас понятно, что это газогидратная залежь.

Еще газогидраты интересны с точки зрения транспорта. По сути, это лед, который немного жжет, если его взять в руки. Если поджечь газогидрат, он горит – как сухой лед, без пламени. Горит он долго, потому что в нем сосредоточен колоссальный объем газа. Газогидрат очень удобно перевозить в сухогрузах: сжатия нет, взрыва тоже быть не может. Если сухогруз потерпит аварию, газогидратные «свечки» просто будут плавать на поверхности, потому что они легче воды. Можно завести буй, собрать весь груз и везти дальше.

Как перевести газ в форму газогидрата, мы знаем. Можно построить завод, который будет газ из трубы превращать в газогидратные «свечки». Их можно будет перевозить морем на дальние расстояния, выгружать, газифицировать и снова использовать трубопроводы.

– Скоро будет год, как «Газпромнефть» и Shell создали совместное предприятие для разработки нефти Баженовской свиты в Ханты-Мансийском автономном округе. Ее активное освоение дало повод говорить о том, что у России не осталось перспективных месторождений традиционной нефти. Справедливо ли утверждение о том, что будущее российской нефтяной промышленности на суше связано лишь с так называемой сланцевой нефтью?

– Абсолютно несправедливо. Наше углеводородное будущее мало связано со сланцевым газом, хотя у нас его много. А сланцевой нефти, по признанию самих США, у нас больше, чем у кого-либо в мире.

В отличие от России у Соединенных Штатов осталось мало традиционного газа. Серия арабских революций привела к еще большей зависимости США от импорта, поскольку это до сих пор самая большая и устойчивая экономика мира, которая потребляет много ресурсов. Сила американцев в том, что они поняли: «Нам нужно быть энергонезависимой страной». У нас очень много идей высказывается на уровне правительства. Некоторые из них просто бриллиантовые, но механизма реализации нет. Поэтому многие из них повисают в воздухе.

В Америке они в рамках идеи говорят: «Мы должны сделать все, чтобы перестать зависеть от импорта энергоресурсов. Потому что если энергоресурсов нам не хватит или же будут перебои с их поставкой, то это будет тормозом развития нашей экономики». Запасы сланцевого газа есть? Есть, пусть и не самые большие в мире – все равно гораздо большие, чем традиционного газа. Дешевле ли добывать сланцевый газ? Нет, дороже. Поэтому понадобились стимулирующие меры.

Для обычного газа можно бурить вертикальные или горизонтальные скважины – и добывать. Для сланцевого газа нужно бурить больше скважин и в каждой из них делать гидроразрыв. Это очень дорогая и небезопасная для природы операция. Сделать гидроразрыв – значит рвать пласт на глубине несколько километров. Идут выхлопы окисей и закисей азота, углекислого газа и так далее, что отрицательно сказывается на окружающей среде.

Для добычи сланцевого газа требуется очень много воды. В Америке есть такое выражение: «Одна скважина – одно озеро». Гидроразрыв одной скважины может потребовать закачки 10 тысяч тонн воды. Гидроразрыву подлежат ограниченные площади, и, чтобы добыть больше газа, надо бурить другую скважину и опять делать гидроразрыв – еще одно озеро закачать.

Почему же американцы используют эту технологию и говорят, что это выгодно, и им этот газ обходится дешевле, чем нам? По отношению к сланцевому газу изречение «боже, благослови Америку» оказалось справедливым. Сланцевого газа в США много, и он расположен там, где есть много воды, а людей мало – практически идеальные условия для добычи. Государство дает разного рода послабления тем, кто добывает сланцевый газ: в налоговом режиме и так далее. И Америка уже обогнала Россию по добыче газа. По добыче нефти тоже обгонит, и, наверное, в 2015 году будет самым большим производителем энергоресурсов в мире.

Надолго ли это? Американцы верят в то, что да, хотя на самом деле все не так просто. Это закончится, когда придет осознание вреда для природы и налоговые преференции нельзя будет больше использовать. Проще закупать газ там, где его добывают традиционными методами. Он более экологичен и безопасен.

По нашим оценкам, от двух третей до трех четвертей арктических ресурсов – традиционный газ. У него «отличный запах» с точки зрения экологии. Но он российский и поэтому для некоторых политиков «дурно пахнет». А он такой же, как и норвежский природный газ. Очень хорошо ложится в норвежскую трубу и без проблем сможет обеспечивать Европу самым чистым на сегодняшний день энергоресурсом в течение 50–80 лет.

Наше будущее – в традиционных нефти и газе еще по меньшей мере на многие десятилетия. Спрашивается: а нужно ли заниматься сланцевым газом и сланцевой нефтью, если мы так богаты другим энергоресурсом? Обязательно. К примеру, добыть сланцевый газ в регионе, где других ресурсов нет, может оказаться дешевле, чем прокладывать трубу откуда-то издалека. Добыча сланцевой нефти может оказаться очень выгодным делом для обеспечения энергоресурсами местной инфраструктурой в отдаленных регионах. А для этого необходимо знать технологии и ноу-хау, нужно быть конкурентоспособным.