Украинская приманка: кто и что определяет экономическую политику Путина

Цены на нефть, следуя терминологии российского президента, «припали», и поэтому, возможно, придется «пересматривать бюджет в сторону сокращения расходов». Если не считать приписываемую президенту фразу про «краш-тест», это, пожалуй, первое публичное (пусть и косвенное) признание Владимира Путина, что очередной кризис шагает по стране.

Значит ли это, что повторяется ситуация 2008 года, когда Путин долго пытался смикшировать биржевой негатив эвфемизмом «кризисные явления»? То есть что, начиная рискованную игру вокруг Украины, национальный лидер не ожидал, что под ответным огнем окажутся самые уязвимые участки российской обороны – ее заточенная под сырьевой экспорт экономика? Или, напротив, это сознательно выбранная стратегия с четко рассчитанными плюсами и минусами? Если второе, то кто мог подтолкнуть Путина к такому выбору?

Кремлевские «комиссары»

Сторонники версии о неготовности Путина к новому кризису наверняка напомнят, кто сейчас формально курирует «профильное» направление в Кремле. Помощника президента Андрея Белоусова и его советника Сергея Глазьева никак не назовешь рыночниками-прагматиками, которые во что бы то ни стало будут отстаивать важность свободной торговли с Западом и расписывать в огнях и цветах риски изоляции. Зато, читая и слушая Глазьева, вообще можно решить, что это именно он растолковал патрону всю ужасность украинской евроинтеграции. И соответственно, «войну с хунтой» этот президентский советник не мог не приветствовать.

Но шесть лет назад путинское премьерство экономически «окормляли» либералы Алексей Кудрин и Эльвира Набиуллина, и это не помешало повторению мантры про «остров стабильности», когда цунами уже было почти у берега. И вместо поисков защиты от наступающего бедствия экономический блок правительства еще в августе 2008-го увлеченно спорил о судьбе НДС. Нынешний кабмин тоже не может похвастаться пакетом суперэффективных антикризисных мер. Но это уже проблема Медведева, а не Путина.

Зато в формировании экономической политики у правительства появился серьезный конкурент в лице Центробанка. С уходом Кудрина с поста министра финансов, а Сергея Игнатьева – с поста главы ЦБ многолетняя связка между Ильинкой и Неглинной исчезла. Зато взаимодействие Неглинной с Кремлем едва ли когда-либо в современной российской истории было таким тесным, как сейчас. Набиуллина переехала в кресло главного банкира с поста президентского помощника, и посредники в общении с Путиным ей едва ли нужны.

Да и «кредит доверия» новому главе ЦБ, похоже, выдан немаленький. О чем свидетельствуют и итоги масштабной банковской «зачистки», из-за которой лицензии лишились сразу несколько работодателей президентского кузена Игоря Путина.

«Военспецы» из Центробанка

Со стороны Набиуллиной довольно смело было повышать ключевую ставку в конце июля – буквально накануне объявления о новом секторальном пакете санкций со стороны ЕС. Особенно если учесть, что ЦБ напрямую увязал свой демарш с «увеличением геополитической напряженности». Очень недвусмысленное послание «ястребам»: пока вы играете мускулами, в стране растут цены, и чтобы их удержать, приходится закручивать финансовые гайки в ущерб и так чахлому экономическому росту.

Сергей Глазьев посетовал, что «ЦБ пытается превентивно нивелировать влияние факторов, которые от него вообще-то не зависят. Это еще больше усугубляет их негативный эффект на и без того падающую деловую и инвестиционную активность». А глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев предложил президенту и премьеру создать «специальный механизм» влияния на решения Центробанка и на его цели по инфляции. В конце августа Путин одобрил улюкаевскую идею. Но это не помешало первому зампреду ЦБ Ксении Юдаевой чуть позднее, в начале сентября, пригрозить дальнейшим повышением ключевой ставки в связи с намерением правительства вернуть налог с продаж. В итоге идея реанимации НСП так и не была реализована.

Можно подумать, что экономполитику в стране определяют центробанковские «военспецы в юбках». А кремлевские «комиссары» вроде Сергея Глазьева или Андрея Белоусова выступают в качестве аналогов депутатов Мизулиной и Милонова – чтобы на их фоне их президент выглядел эталоном прагматизма. Но это ощущение обманчиво.

Да, Кремлю неоднократно приходилось дезавуировать глазьевские пассажи, представляя их как «личное мнение» академика, а не советника президента. А рассуждения Белоусова о возможности смягчения «бюджетного правила» или нецелесообразности перехода к плавающему курсу так и остались мнением эксперта. Хотя речь идет, напомним, о помощнике президента. 

Но с другой стороны, с таким же результатом Набиуллина выступала против замораживания пенсионных накоплений. Свое мнение по поводу контрсанкций глава ЦБ публично не высказывала. Но в сентябрьском заявлении главного банка страны по поводу ключевой ставки особо отмечалось, что «увеличение инфляции было также вызвано введением в начале августа внешнеторговых ограничений». То, что это решение далеко от либеральной экономической логики, очевидно. И весьма сдержанная реакция человека, в бытность которого министром экономического развития Россия вступила в ВТО, – лишнее подтверждение того, что у Набиуллиной есть границы дозволенного.

Кстати, исподволь продвигаемый Центробанком тезис об инфляционном влиянии контрсанкций опроверг не кто иной, как Андрей Белоусов. По его мнению, рост цен на продукты связан с «удорожанием кормов», а не с введением продовольственного эмбарго. Учитывая, что потом Белоусов предлагал ввести еще и запрет на поставки автомобилей и одежды из Европы, можно предположить, что президентский помощник – один из авторов концепции «санкционной войны».

Набиуллина vs Сечин

Президентские советники, помощники или руководители экономических ведомств могут спорить друг с другом, наносить друг другу медийные или аппаратные удары, но в российских условиях нет никакой гарантии, что победа в этих битвах автоматом означает получение ключевого места у руля экономической политики.

В 2008 году спор между Алексеем Кудриным и Эльвирой Набиуллиной, по большому счету, сводился к тому, останется ли во главе угла нефтегазовая рента или правительство начнет демонтаж той модели, которая позволяет западным аналитикам причислять Россию, наряду с монархиями Персидского залива, к petrostate.

Эльвира Набиуллина была среди тех, кто ратовал за налоговое стимулирование несырьевых отраслей, поддержку их за счет нацфондов. Алексей Кудрин занимал гораздо более консервативную позицию. И возможно, на волне популярных в то время разговоров о необходимости снятия с «нефтяной иглы» Набиуллиной удалось бы победить, если бы тогда же в правительстве ТЭК не курировал Игорь Сечин.

Чья точка зрения в результате победила, можно убедиться по четкой взаимосвязи нынешних «приключений» рубля и динамике нефтяных котировок. Да и украинский сюжет, скорее всего, не развивался бы так драматично (если бы он вообще возник), не окажись для России настолько чувствительны вопросы, связанные с транзитом энергоносителей в Европу. Зависимость отечественной экономики от сырьевого экспорта дала возможность транзитерам (Украине) и потребителям (ЕС) сыграть на обострение во взаимоотношениях с Москвой.

Petrostate. Перезагрузка

И поэтому ключевая экономическая дилемма 2014-го звучит примерно так: закрывать национальный рынок, усиливать госвмешательство или смягчить углы и сделать вид, что все идет по-прежнему? Ведь если исходить из того, что Запад будет добивать Россию санкциями и обвалом нефтяных котировок, то надо как можно скорее самоизолироваться, ограничить движение капитала и внешнюю торговлю, строить уже не столько государственный, сколько «суверенный» капитализм.

Однако и с «суверенной демократией» в условиях экономического пике случаются серьезные сбои. А строительство «суверенного» капитализма при падении экспортных доходов – задача еще менее тривиальная. Стимулирование национального производства и выполнение соцобязательств с помощью «печатного станка» оборачивается переходом инфляции в гиперинфляцию. Либо – тотальным дефицитом. И то и другое губительно для режима. Никакой Глазьев не убедит Путина, что повторение экономического опыта позднего СССР политически безвредно. Даже паллиативная мера, тоже предложенная Глазьевым, – фиксация курса «на разумном уровне» – не спасение. Она приведет к проеданию резервов, а потом национальную валюту все равно придется девальвировать, как верно замечает Кудрин.

Получается, что единственный выход – не мешать «невидимой руке рынка», дать рублю падать до тех пор, пока будет дешеветь нефть и обменный курс не позволит сбалансировать бюджет при новой стоимости барреля. То есть по факту очередная перезагрузка petrostate. Но с гораздо меньшими издержками для его доноров.

Плюс ко всему в их пользу распечатывается Фонд национального благосостояния. Предоставление 150 млрд рублей «Новатэку» уже одобрено Минэкономразвития. С двухтриллионным займом «Роснефти», скорее всего, тоже особых проблем не возникнет. А Владимир Путин заявляет о «возможности выхода на рынок с крупными пакетами наших крупнейших энергетических компаний, которые находятся под контролем государства».

Иными словами, нефтегазовая рента остается для страны важнейшим экономическим и политическим фактором, но после десятилетия национализации (причем не всегда бархатной) начинается ее приватизация. Это никак не соответствует идеалам «суверенного» капитализма. Но и от классического petrostate далековато.

Казалось бы, ничего не поделаешь – кризис. Нужны небанальные подходы. Правда, есть один немаловажный нюанс. Про вероятность скорого падения цен на нефть и взлета доллара на мировых биржах заговорили еще год назад, когда ФРС США начала сворачивать программу «количественного смягчения». Так что девальвации и рецессии Россия все равно бы не избежала.

Единственное, что, не будь многомесячной схватки за Украину, эти «прелести» никак нельзя было бы объяснить местью Запада. Госканалам нечем было бы отвлекать основной путинский электорат от стремительно растущих ценников, рублевых антирекордов и нового всплеска безработицы. И никто бы не перекрывал зарубежное финансирование «национальным чемпионам», давая им повод просить деньги из ФНБ и добиваться собственной приватизации.

Вот тогда для предотвращения экономического, а то и политического коллапса пришлось бы продумывать более оригинальные ходы. Вопрос, есть ли в окружении президента люди, способные предложить таковые, остается открытым.