© funsterz.com

KPMG опубликовала отчет «The rise of the digital multi-tasker», посвященный масштабному исследованию медиапотребления во многих странах мира. Основная идея: потребление медиа становится не просто мультиканальным, а параллельно мультиканальным. То есть люди все чаще используют два и больше медиа одновременно. Например, включают для фона телевизор, но общаются в социальных сетях; при этом еще и интернет-радио передает музыку. Исследователи также оценивают пропорции потребления разных медиа в разных странах, а также готовность людей в разных уголках планеты платить за контент. 

С деталями исследования можно ознакомиться по ссылке. Я же хочу немного углубиться в те темы, где традиционный подход или даже язык уже не справляется с описанием происходящих перемен. Потому что меняется не только способ распределения рекламных бюджетов. Меняется нечто другое. «Мобилизацию» интернета стоит рассмотреть в культурно-географическом разрезе, мультизадачность проанализировать в контексте поколений, а готовность платить за медиаконтент оценить с точки зрения именно потребления, а не желания производителей.

Исследование KPMG выделяет ряд стран, где мобильное потребление контента становится доминирующим. Почему развивающиеся страны приходят в интернет другим путем? Под словом «развивающиеся» обычно прячут в том числе идею технической отсталости, – мол, прогресс туда добирается позже. Но сегодня это уже не совсем так. Плоды прогресса добираются туда одновременно со странами развитыми, но минуя или сжимая до неразличимого состояния некоторые предшествующие стадии. 

Первой страной, где интернет стали потреблять больше с мобильных, чем со стационарных устройств, стала Нигерия, в 2011 году. А в наступившем 2013 году этот сдвиг произойдет во всем мире: мобильное потребление интернета обгонит стационарное. Разумеется, произойдет он как раз за счет развивающихся стран. В Китае, Индии, Турции, арабском мире, африканских странах, на значительной части России прирост пользователей сети идет почти исключительно за счет мобильных устройств, чаще всего телефонов. Из этого факта следует два пока неявных предположения. 

Во-первых, общества, не знавшие и уже никогда не узнающие (!) стационарного интернета и стационарного компьютера, пропускают очень важный период культурной адаптации. Для сравнения: в силу спрессованности исторического времени современная Россия перешла от бумажных денег сразу к пластиковым картам, минуя чековые книжки, в то время как в западных странах на эпоху чековых книжек пришлось примерно сто лет. За эти сто лет выписываемые от руки чеки то ли воспитали, то ли сопровождали некоторую культуру финансовых отношений, вынужденно основанную на доверии. Возможно, невелика потеря, но некоторые различия в культуре финансового доверия в России и на Западе наблюдаются. 

Эпоха стационарного компьютера длилась примерно 50 лет, стационарного сетевого терминала – 30 лет. Целое поколение людей, среди которых были Стивы Джобсы, Айзеки Азимовы и даже, на нашей почве, каэспэшные Сергеи Никитины, что тоже важно. Это поколение примечательно тем, что имело хоть немного времени подумать над адаптацией человека к НТП. Оно думало о яблонях на Марсе, создавало искусственные языки, воспроизводящие машинную логику, – оно вырабатывало отношение к новому миру. Собственно, в этом и заключается огромная культурная роль больших ЭВМ и следующих за ними маленьких ПК – они дали время пощупать, осмыслить и приспособиться. Тогда как общества, сразу попавшие в мобильный интернет, перескакивают туда без стационарной подготовки.

Второе последствие мобильного перескока – в младоцифровых обществах новые поколения учатся читать и воспринимать социальную информацию не по книге, не по газете, не даже в компьютере, а сразу с экрана телефона. Каков размер текста на экране мобильного телефона? Вообще, какова роль текста в такой коммуникации? Будет ли прямой обмен спонтанными и короткими репликами способствовать формированию общественного договора и каким будет общественный договор, не подкрепленный длинными текстами или просто хоть какими-нибудь текстами? Совместимы ли гуманизм и твиттер, если обглоданная лексика и недожеванный синтаксис превращают короткое, но все-таки высказывание в развернутое, но междометие, все больше похожее на тот звуко-танцевальный комплекс, посредством которого прачеловек когда-то осваивал искусство общения? Какого рода знания и сообщения могут быть произведены и переданы в таком формате? Что это будет за цивилизация? Будет ли она следовать, как раньше думали о развивающихся странах, в русле тех же процессов, что и страны развитые, если код ее социальности совершенно другой? 

Нигерия – вот звоночек. Именно Нигерия может стать локомотивом или символом этих неясных пока процессов, а вовсе не Китай. Китай огромен, но он все-таки успел одной ногой постоять в индустриальной эпохе и к тому же уже переключился на нисходящий демографический тренд и теперь будет только стареть, как и Европа с США. В то же время, как говорят демографы, Нигерия в ближайшие сорок лет будет страной с самым быстро растущим населением, преимущественно урбанизированным. Имея 167 миллионов сейчас, она прибавит еще 200, более чем в два раза обгонит Россию и почти догонит США, но будет самой молодой по возрасту жителей среди самых больших стран. И это будет население, только-только попавшее в город, что всегда сопровождается дополнительным высвобождением энергии. Нигерия не бедная, у нее есть нефть, богатство ее будет нефтяным, – мы знаем, что это такое.

Если в Китае урбанизация, как и было положено в старые добрые времена, напитала индустриальную революцию, на Ближнем Востоке перетекла в цифровую, то в Африке и прочем третьем мире урбанизация совпадет с почти мгновенным переходом в мобильную цифровую культуру, причем совсем не в такую, в которой существует и мыслит себя европейская цивилизация. А есть еще огромная Индия, которая по соцдемографическим трендам находится где-то между Китаем и Нигерией. Есть еще Россия, которая находится вообще между всем.

Термин «цифровое неравенство» пару лет назад описывал отсталость развивающихся стран с точки зрения технического доступа в интернет. Этот параметр отсталости будет ликвидирован, но перекошенным способом: вместо «культурной», но уже архаичной стационарной инфраструктуры доступа младоцифровые общества благодаря мобильному интернету и особой демографии формируют новую цивилизацию.

Что из этого получится, сказать трудно. Но разрыв в количестве, а главное, в качестве сетевой культуры этих двух цифровых рас может стать глобальной угрозой. Из уже проявившегося – пресловутая «арабская весна», романтизированная Западом, но не имеющая внятного объяснения в традиционной парадигме социальных перемен, и используемая совсем не в духе демократических преобразований. Среди иллюстраций – совершенно ритуальное использование высокотехнологичного смартфона для запечатления манипуляций сначала с трупом поверженного вождя, а следом – американского посла. При жизни они стояли по разные стороны баррикад, но это разделение оказалось несущественным перед лицом новой и непонятной силы, которая смела их обоих, как тот лесник из известного анекдота. Про эту силу можно сказать только, что она необорима, потому что никак не организована; но и по этой же причине вряд ли способна выйти за пределы своего ареала. 

Вот что такое сочетание бесприютной молодежи и мобильника. Вероятное будущее таких стран – выдавливание и без того немногочисленных приверженцев длинного текста и постоянная гражданская война.

И вот еще какая мысль. Если для США и Европы все это – будущие проблемы внешней политики, то для России – проблемы политики внутренней.

Продолжение следует. В следующих колонках – о мультизадачном поколении и экономике контента.