kremlin.ru

События минувшей недели напомнили стране о хрупкости посткрымского мира. Кремлевская фабрика по производству конфликтов после некоторого перерыва продолжила свою работу. The New York Times сообщила о присутствии тысяч российских военных на границе с Украиной близ Донбасса. Формальным поводом для эскалации напряженности, по-видимому, стала ситуация в районе украинского поселка Шумы, где 26 марта погибли четверо военнослужащих Украины и еще двое были ранены (Киев возложил ответственность за это на вооруженные формирования ДНР, в Донецке опровергли свою причастность к обстрелу и заявили, что украинские военные подорвались на мине).

Действия России были расценены как чрезвычайно тревожный сигнал – вопреки мнению пресс-секретаря президента Дмитрия Пескова о том, что подобное перемещение войск «не должно никого беспокоить, это ни для кого не представляет угрозы». Впрочем, как отмечает The New York Times, Вашингтон не сделал однозначного вывода о мотивах Кремля:

«Некоторые официальные лица считают, что Россия в основном занимается бряцанием оружием и не стремится возобновлять свое наступление. Другие обеспокоены больше, полагая, что намерения г-на Путина неясны и что операция, целью которой является проверка нового президента [Джо Байдена], может быстро перерасти в нечто более зловещее».

Тем временем из-за перемещения российских войск Европейское командование Вооруженных сил США (EUCOM) повысило боеготовность собственных подразделений до предельного уровня. А чуть ранее Верховная рада впервые в официальном документе назвала происходящее в Донбассе «российско-украинским вооруженным конфликтом», который, согласно тексту, является следствием «вооруженной агрессии РФ». В свою очередь, глава украинского МИДа Дмитрий Кулеба заявил, что Россия занимается «систематическим обострением» ситуации в Донбассе, а президент страны Владимир Зеленский описал передислокацию российских военных «игрой мускулами». В воскресенье Франция и Германия выступили с совместным заявлением, призвав стороны конфликта к его скорейшей деэскалации:

«Германия и Франция обеспокоены ростом числа нарушений режима прекращения огня после стабилизации ситуации на востоке Украины с июля 2020 года. Мы внимательно следим за ситуацией, особенно за передвижениями российских войск, и призываем стороны воздержаться и немедленно прекратить эскалацию».

kremlin.ru

Представитель Киева в Трехсторонней контактной группе по Донбассу Алексей Арестович заявил, что натовские учения Defender Europe 2021 проводятся для отработки возможного военного конфликта с Россией. «НАТО может только в очень плохом сне присниться война с Россией», – выразили демонстративное недоумение в Совфеде. «Риторика руководства Украины, усиливающая напряженность, обостряющая конфликт, далеко зашла и чревата самыми тяжелыми последствиями», – написал в своем Telegram-канале спикер Госдумы Вячеслав Володин.

Разумеется, есть немало политологических версий о том, как нынешнее обострение, рискующее перерасти в военный конфликт, может сыграть на руку президенту Путину. Но даже если события минувшей недели не получат развития, на что очень хотелось бы надеяться, сама обстановка, резко накалившаяся за считаные дни, невольно напоминает нам о наследии внешнеполитических авантюр Кремля, плоды которых придется пожинать на протяжении многих лет.

Долгосрочный характер проблем Донбасса был уже более-менее очевиден вскоре после крымской весны. Так, еще осенью 2014 года объявляя Восточный Донбасс «зоной замороженного конфликта», американские политологи Линкольн Митчелл и Александр Кули из Колумбийского университета среди возможных путей реинтеграции территории выделяли «стратегическое терпение» как наименее взрывоопасный, но в то же время и мало реалистичный подход к разрешению ситуации для Украины и ее западных союзников. Идея заключалась в том, чтобы помогать Украине, как это ранее произошло с Грузией, становиться процветающим демократическим государством, потому что, когда это произойдет, жители непризнанных или частично признанных государственных образований сами потребуют воссоединения. Так приблизительно выглядела теория.

На практике же это фактически означало бездействие – причем в ситуации щедрой и всесторонней поддержки со стороны России. Точные ее параметры надежно засекречены: Москва официально не признает независимость Донецкой и Луганской народных республик и уж тем более своего участия в конфликте на Донбассе. Тем не менее еще в 2015 году аналитики Stratfor оценивали российские расходы на поддержку региона в ежегодные $2 млрд (для сравнения: аналогичные затраты на Крым, по расчетам американских исследователей, в то время могли составлять лишь на $0,5 млрд больше). И это не считая косвенных издержек, как, например, расходов на прием и содержание украинских беженцев (80 млрд рублей за первый год с начала конфликта), а также тех, которые «последовали за санкциями и ухудшением общей конъюнктуры и привели к девальвации валюты». В прошлом году экономисты Венского института экономических исследований (WIIW) оценили минимальные расходы на восстановление Донбасса в $21,7 млрд, что было эквивалентно 16% ВВП Украины за 2018 год или 40% доходов украинского бюджета за тот же период. Соответственно одной Украине априори не под силу восстановить Донбасс, отмечали авторы исследования. Но мы можем предполагать, кто готов взять на себя инициативу в столь дорогостоящем предприятии.

kremlin.ru

«Как и Приднестровье, Восточный Донбасс, скорее всего, будет получать российские субсидии, торговые контракты и инвестиции в инфраструктуру, а также, что не менее важно, военную защиту, – отмечали Митчелл и Кули. – Размеры Восточного Донбасса и тот факт, что он непосредственно граничит с Россией, еще больше ослабляют аргументы в пользу изоляции и “стратегического терпения” как средства достижения воссоединения. Какие варианты есть у Донбасса и Украины?»

Или, если угодно, есть ли цивилизованный и мирный выход из такого положения? Вопрос, заданный почти семь лет назад, по-прежнему не имеет ясного ответа. Не похоже, чтобы такой выход в принципе когда-либо существовал. Да и «стратегическое терпение» в любом случае не бесконечно. В свежих Хрониках госкапитализма:

Госрегулирование. «Не может расцениваться как реальное положение дел»