Александр Петриков специально для «Кашина»
Самое кошмарное — что это ведь и есть классический фашизм. Когда запрещают спектакли, изымают книги, одергивают пишущих и говорящих, и даже когда борются со свастикой. Удивительно, но почти за восемьдесят лет никто не придумал такую антиутопию, в которой штурмовики с факелами жгут на площади стопки «Майн кампф» — вот, мол, настоящий антифашизм, близко не подходите, обожжетесь. Российская репрессивная система обрушивается сейчас на спектакль «Современника» «Первый хлеб», и театр, понимая, что сопротивление бесполезно, вносит цензурные правки в монолог Лии Ахеджаковой, идя на компромисс во имя, надо полагать, самосохранения, как будто имеет какую-то ценность театр, в котором тексты пьес корректируются под давлением искусствоведов даже не в штатском — в погонах. Такой мерзости не было даже в СССР — там был Главлит, были худсоветы, были даже письма трудящихся, но даже Сталин с Берией, какими бы людоедами они ни были, не смели присылать к Немировичу-Данченко следователя, который слушал бы монолог в спектакле и сверял бы его с 58-й статьей. Даже в тридцать седьмом году на сцене МХАТа шли антисоветские «Дни Турбиных», и ни одной советской сволочи не приходило в голову корректировать булгаковский текст с учетом требований большого террора.
И тут бы, видимо, приосаниться Александру Бастрыкину — мол, Берия не мог, а я могу, — но мы-то прекрасно понимаем, что Бастрыкин в своем бериевском мундире похож на оригинального Берию так же, как котенок на льва. Российские репрессивные ведомства осваивают тоталитарные цензурные практики не потому, что им по какой-то причине хочется походить на Сталина или на Гитлера — нет, самое, может быть, смешное в том и заключается, что их уносит в фашизм и в сталинизм не сознательный их выбор, а вполне случайная стихия актуальной политической конъюнктуры.
