Константин Маковский. Ксения Годунова над телом убитого брата.

Есть такой штамп, изобретенный еще советской пропагандой, — «навеки в памяти народной». Право определять, что там в памяти — навеки, а что дня на два, — важная государственная прерогатива. Мы и сейчас можем это наблюдать: ну, например, подвиги и победы Великой Отечественной, причем только подвиги и победы, ничего больше, — они, конечно, навеки в памяти народной. Кто рискнет усомниться, с тем разберутся правоохранительные органы. А вот, например, предвоенные репрессии — едва ли в памяти. Были и были. Кто старое помянет — тому глаз вон.

Что ж, тем ценнее шанс, который история иногда предоставляет человеку: получить возможность на самом деле заглянуть в бездны народной памяти. Так русский образованный класс открыл для себя в XIX веке народный фольклор. Принесенная из Европы романтическая мода заставила по-новому взглянуть на песни, которые пели крестьяне. Их стали собирать, и с изумлением обнаружили, что в крестьянской среде живы не только лирические и обрядовые песни (красоту которых нужно было заново учиться ценить). Выяснили, что у нас есть свой героический эпос — былины, рассказы о подвигах богатырей, восходящие, возможно, к эпохе Киевской Руси. Слово, кстати, выдуманное, ученое, сказители из северных деревень эти тексты называли старинами (ударение на первый слог).

И еще есть исторические песни. Самые старые из зафиксированных касаются событий XVI века и сложены скорее всего тогда же. «Навеки в памяти» — грозный царь Иван, его свершения и его зверства, события Смуты, похождения лихого бандита Степана Разина.

Их кинулись записывать славянофилы, — ну, тут идеологический интерес вполне прозрачен, некоторые варианты доводилось слышать собирателям в конце XIX века. Но, разумеется, Россия менялась, традиция уходила стремительно, под фабричную гармошку пели уже совсем другие песни.

И да, конечно, в качестве исторического источника в классическом, свойственном как раз XIX веку понимании песни эти никуда не годятся. Что крестьяне вдали от столиц могли знать о происшествиях при дворе? Разумеется, там, как, кстати, и в былинах полно анахронизмов. В одном из текстов, о которых ниже пойдет речь, царица Анастасия посылает сыновей за царем Иваном «в сенат». Или вот помню, как развеселил меня вариант былины о Калине-царе. Там князь Владимир велит «старому казаку Илье Муромцу» прочесть «ерлык», присланный от степного захватчика. «Не по-доброму тут напечатано», — сообщает князю богатырь, ознакомившись с документом.

Но они — как окно, которое мы можем открыть сегодня и заглянуть в исчезнувший мир. Они рассказывают не о том, что было, а о том, как самые обычные жители Руси относились к большой русской истории. О том, что они в истории видели, что выделяли как главное.

Их не так уж много осталось, и для сегодняшнего разговора я позволил себе выбрать два сюжета, хронологически близких, но дело не только в этом. Песни, о которых поговорим, связаны с грустными судьбами двух русских женщин, о которых народ не забывал веками.

И еще они очень красивые, вот что. Это настоящая поэзия.