Перезвон протезов. Глеб Павловский о новой войне РФ — «смертельном капкане для России»

Кто не встречался в досетевую эпоху с загадочными картинками? В хаосе линий, изображающих нечто заурядное: сад или городскую улицу — следовало опознать играющих лисят, злого волка или шпиона с поднятым воротником в шляпе. Найти их на контурном рисунке совсем не просто. Сегодня роль контурных арабесок выполняют текущие новости. То президент с министром обороны едут на Алтай любоваться видами, а вернувшись, запускают военный кризис, самый опасный со времен Карибского. То отряды «Вагнер» грудью встают на спасение президента Мали от подданных. То еще что-то, связанное с возможностью убивать.

Я давно хочу написать что-то о будущей, полагаю, близкой войне, куда втянется российская Система. Но откладывал, ведь в мирное время война фантастична. Читатель романа Сорокина «Доктор Гарин» бездумно пробежит постельные сцены героев, у которых после войн XXI века — одна нога на двоих. Секс в послевоенной Сибири сопровождается позвякиванием протезов.

Точки расплываются в войны

Система РФ возникла и 30 лет обитает в войне. В конце перестройки по окраинам СССР высыпали горячие точки боевых конфликтов. Некоторые разгорались нешуточно — армяно-азербайджанская война 1990–93 годов, гражданская война в Таджикистане 1990-х, осетинский и грузино-абхазский конфликт. В Приднестровье стороны действовали образцово зверски, пока генерал Лебедь со своей армией их варварски не подавил.

Мир провозглашали, но он не решал проблем, из-за которых возникла война. Культура насилия расцветала и монетизировалась. Тренировочные полигоны горячих точек вскармливали кадры для будущих войн. Шамиль Басаев играл в футбол отрубленными головами грузин в Абхазии. Среди окопов сновали курьеры с сумками наличности — бесцельные войны оплачиваются особенно щедро.

Мининдел Козырев придумал доктрину «ближнего зарубежья» для обслуживания амбиций России в горячих точках, месторождениях ада на земле. После 1993 года, когда расстрел Белого дома заменил обещанные перевыборы президента, насилие стало регалией Системы РФ. Оно уже не эксцесс: насильник входит в элиту, и им восхищаются, как тургеневские девушки военной выправкой. Генерала саперных лопаток Родионова-Тбилисского Александр Лебедь, назвав «элитным генералом», сделал министром обороны.

Война с Чеченской республикой опрокинула ситуацию. Телевидение привело кавказскую бойню в каждый дом, а спустя полгода войны Шамиль Басаев тряхнул Россией в Буденновске. Буденновский теракт открыл, как послать в нокаут стомиллионную страну при помощи трех-пяти КАМАЗов. Басаев привел Россию к войнам будущего раньше, чем Усама бен Ладен то же сделал с США.

Война в Чечне стала вахтовой: милицию отправляли из регионов на войну с задачей быстрее озвереть и вернуться. Прежняя милиция перестала существовать: это очень заметно на фото милиционеров до и после Чечни. Пытка, похищение и выкуп вошли в милицейский стандарт. Россия все явственнее управлялась чрезвычайными методами, просачивавшимися сквозь войну в управление. Впрочем, милицейское воинство чеченцы разбили, и Лебедь подписал капитуляцию в Хасавюрте.

Мастер и подмастерье

Очередные мегатеракты Усамы бен Ладена и Шамиля Басаева дали властям мира сего «право» на встречные зверства. «Войну с терроризмом» президент Буш обратил в глобальную. Начал две войны, ни одной не выиграл и закончил поддержкой «цветных революций», ни одна из которых не дала демократической нации. Но своему подмастерью — начинающему президенту России — Буш-мл. преподал урок односторонней политики, вымогательства сделки на своих условиях. Ценой бушистских военных акций в Ираке и Афганистане стал перевод путевой стрелки развития РФ. До Буша Путину не пришло бы в голову, что международные списки стран-злодеев можно составлять личным указом, включая то Грузию, то Украину.

Ученик пошел дальше учителя. Изолированная слабая Россия требует себе роль гаранта глобальной безопасности и диктует миру условия, отвергая обязательства для себя.

Президент Медведев предложил было Западу создать с Россией «единое евроатлантическое пространство безопасности» от Атлантического океана до Тихого. Президент Саакашвили испытал его миролюбие войной в Южной Осетии, и наш евроатлантизм испарился. Настала другая эпоха — наш военный неозой.

Теперь перед властью помещается «враг». Он маскируется под внутреннего врага, на деле он Alien — «чужой», иноагент или нечеловек-извращенец. Эксцессы терроризирования населения признаны законными: власть не боится расчеловечивания кадров. Она приветствует их садистские фантазии, находя полезными. Идет экспансия пытки, тайных убийств и частного насилия в зоне намеренной криминализации.

Система погружена в приравнивание всего неудобного к «терроризму» и «экстремизму». В кипучей зоне «войны с террором» доказательства не нужны — презумпция вражды отметает легальные правила политической борьбы. Война ведется внутри, war inside. Российская политика породнена с атмосферой войны и не хочет от нее отказаться.

«Еврорегион Донбасс»

Все войны начинаются издалека и в голове.

Кто припомнит, что Донбасс некогда считали еврорегионом и в 2010 году была учреждена программа «Еврорегион Донбасс»? Население привольно слонялось поверх границ, цвела кроссграничная экономика. Украинцы съезжали в Россию работать, российские пенсионеры скупали жилье в Украине, где жить дешевле. В «еврорегион Донбасс» включали области Ростова, Донецка и Луганска — в 2014-м именно они стали полем звериной схватки. Но сайт еврорегиона поныне активен, проводятся конференции и воркшопы.

Казалось, у войны 2014 года в Украине был материальный повод — аннексия Крыма. На деле и та началась в головах. Украинские революционеры занимали офисы киевской администрации по Украине, навстречу им в подражание шли захваты контрреволюционеров. На Востоке Украины картина спуталась, всякий захватчик офиса полагал, будто «взял власть». Когда же в войну пошли волонтеры, чеченцы, реконструкторы и казаки, а позади их — российские танки, «еврорегион Донбасс» превратился в ад.

Недавно Сергей Караганов, излагая идею войны за ресурсы, первыми назвал территории и население. Люди-ресурсы — идеальный маркер Системы РФ.

Во времена ранних государств «ресурсность» населения бесспорна. Захватив пленных, правитель Ура обретал «ресурс» возделывания зерна на прокорм воинов. Без рабского населения плохонькой пирамиды не построишь. Нет земледельца — нет государства. Сегодня нигде, кроме РФ, человека не считают ресурсом. Но Сергей Караганов прав по отношению к войнам российского типа. Отношение к населенцу как ресурсу выдает подтекст российских войн, где чужим гражданам отведена роль оккупантов своей земли.

Когда-то воевали за территории — теперь население превращают в их оккупанта. Населенца привлекают раздачей паспортов, фантазийной идентичности и расколом с соседями. Зачем вводить в игру лишние боевые силы, когда населенец в звериной вражде c соседом, с которым исстари жил душа в душу, превращается в захватчика территории? Занятие земель проводят через овладение людом — самооккупацию-soft.

Отсутствие войск на территории не ведет к спаду насилия. Русский мир в Донецке начинается с перспективы «отправиться на подвал», о чем напомнил Владислав Сурков в своем «подвальном интервью». Попавшего «на подвал» в Донбассе могут строго предупредить, а могут избить, изувечить, пытать, как мечтательного Романа Манекина, русского идеалиста. Небюрократизм Системы позволяет делегировать зверства любому, кто с радостью их исполняет. В 2014-м мы видели это на Донбассе, затем в роликах вагнеровцев, дробящих кости сирийца кувалдой.

Бахчисарайский фантом

Влечение Москвы к Украине — предмет зависти к мнимой потере, абсурдное чувство, источник которого сегодня трудно припомнить. Поначалу была лишь зависть пожирателя прессы гласности к сытой жизни в Украине. На полосах газет голодного 1991 года красовались украинки с поленницами заветных колбас. То, что их сокровища — лишь остатки советских запасов, выяснилось позднее, когда независимость Украины превратилась в государственный факт.

30 лет две страны, которые могли стать нациями, вместо этого алчно следят друг за другом. Киев подсчитывал западных гостей Москвы, горюя, что им пренебрегают. Россия вожделенно пялилась на Крым, золотой бахчисарайский фантом русских классиков. Но захват Крыма неожиданно превратил Россию в державу с непризнанными границами. Мечтания, что их признают со временем, — слабый расчет. Мы в начале эпохи непризнания наших новых границ ни одной великой державой — даже Китай признает аннексию Крыма, видимо, не раньше, чем вторгнется на Тайвань. Эпоха непризнания взбодрила русскую Weltpolitik, и большая война выглядит средством отмены невыгодного миропорядка.

Президент Зеленский предположил недавно, что Россия готовится к «полномасштабной войне» с Украиной, и был гневно оспорен официальной Москвой. Речи российских и украинских лидеров перформативны, но нет причин отклонить тезис Зеленского. Патологическая симметрия России и Украины быстро развивается. Режим антироссийских санкций поощряет пороки Системы — радикализацию, ресентимент, жажду чужого как «своего» и нигилистическую глобальность. Действия России мотивированы желанием настолько переменить мировые правила, чтобы снять вопрос о законе вообще.

Спектакли Rare

Разговоры о войне как спектакле или сериале ведутся с войны в Заливе. С годами зрелище войны стало инсценируемым. Российские войны на Донбассе (с привлечением местных статистов для кровавой зрелищности) надолго обеспечили российское телевещание свежей человечиной. Рейтинги новостей, прослоенных плотью терзаемых заживо людей, держатся на превосходном уровне.

Сериал «борьбы с укрофашизмом» на российском телевидении — не просто акт злобы Кремля. Переселяясь в постановочные теледекорации, власти втягиваются в ловушку, откуда нет выхода. Из травматической темы Украина развилась в кремлевский синдром, вокруг которого строится все мышление о мире. Это различимо в речах министра Лаврова, требующего для Москвы права действовать «по правде», не беря на себя обязательств.

У массивной, но рыхлой России на постсоветском пространстве роль пугала. Будучи сильнее каждой страны в отдельности, она не может реализовать силу в конфликте. В Средней Азии КНР сдерживает Россию эффективнее, чем НАТО.

Я не говорю, что война непременно будет. Я о радикализации милитарного состояния, в котором Система пребывает со дня возникновения.

Весной 2021 года Россия подошла к черте, которую при чуть ином ходе событий выживший вспоминал бы, позвякивая протезами. Войска подтянулись к границам Украины, собрана группировка отпора на случай (маловероятного, впрочем) вмешательства американских сил. Россия отважилась воевать с целым миром, назначив день и час атаки. Украинское государство хотели сокрушить, но стратегическую цель не поставили — что делать с захваченным, было неясно. Россия могла взять Киев, но зачем — и что делать потом? Бизнес на ликвидации требует пойти на предельный страновой риск для РФ. Готовность властей тотально рискнуть всей страной — признак экспериментального государства.

Стратегически то и была война. Война, к которой подводят всех и на кромке ее притормаживают, — стратегия войны, и вот ее схема:

«В качестве промежуточной стадии мы можем вступить в ограниченную войну, создав именно тот риск для обоих, созданием которого мы и угрожали, но не платя совместно цену в виде тотальной войны за ошибочное суждение противника» (Томас Шеллинг в «Стратегии конфликта»). Для Шеллинга сценарий ограниченной войны был лишь приемом ухода от риска войны ядерной. Но такой сценарий срабатывает только при его убедительности — танковых маневров вокруг Донбасса для этого мало. Вашингтону нужна была точная информация, что вторжение в Украину реально назначено на известную дату.

Угроза войной становится неотличима от самого начала войны, преамбулой к ней.

Как показала пандемия, цифрой потерь Системе легко пренебречь. На фоне чужих страданий населенец еще острее испытает радость своего выживания. Ужас неопределенно возможного замещает нам мир и порядок.

Русская рулетка

Сегодня Россия воюет в каждом месте мира, куда просочилась. Игра со смертью, известная как «русская рулетка», вошла в государственный быт России. С захватом Крыма и растратой миллиардов, отложенных на модернизацию, для РФ вернулись времена Киплинга. Можно уйти воевать в Донбасс, защищая беглого президента от новых. Или сопровождать эшелоны с ворованным украинским углем через границу, которой нет. Но, может, вам милее Сирия, где российские войска геройски оттягивают конец маленького ближневосточного тирана? Есть еще боевые командировки в Судан, Центральную Африку, Ливию и Венесуэлу — лихой парень получает приличные деньги в валюте, если не убьют до получки. Выбор — взорвать полупустой склад в Чехии или отравить его владельца — возбуждает современника, как Цезаря Борджиа.

Многие считают, будто весной 2021-го Кремль провел безвредную демонстрацию. Мобилизация войск, казалось, достигла успеха без применения силы (звонок Байдена, отозванные из Дарданелл крейсера США, предложение Зеленского о встрече). Предрассудок управляемости мировых кризисов порождает ужасные ситуации: Россия еле-еле ушла от необходимости воевать ни за что. Война — это принцип реальности. В войне для Кремля выяснилось бы реальное положение страны вместо фантазий о военной мощи. Перед нами снова русская рулетка: услышав щелчок вместо выстрела, гусар кричит: «Победа!» — и требует больше шампанского. Звонок Байдена стал этим щелчком.

Сопоставляя Черноморский кризис с Карибским, преувеличивают управляемость и тех далеких событий. Человеческий ум принимает случайность за правило — но Кеннеди и Хрущев в 1962 году так не думали. Только потому мы с вами вообще живем.

Проблема не в том, что война — зло. Наивысшее зло — война, ведущая страну к ликвидации. России не нужна война с Украиной, ни выигранная, ни проигранная, поскольку ни одна национальная цель недостижима в такой войне. Отложив задачи нациестроительства, Система не стала национальной военной машиной, хотя Кремль правит нами методами военной стратегии. Соберем вместе ранее практикуемые спецоперации Москвы, включая медиаполитические атаки, маневр кадрами и финансами, пытки и тайные убийства с просачиванием в национальные системы Запада и Востока. В сумме это потянет на военное положение.

РФ легко вступает в войны, намеренно или случайно. Российская Система применяет чрезвычайные ситуации, ею сгенерированные или подброшенные. Как только не получилось управлять чем-то важным — жди ЧП, где военно-стратегический формат снимает вопрос о качестве управления. Власть некомпетентна в простейшем управлении делами, но компетентна ли она в войне?

Вопреки Клаузевицу, решение о войне отделилось от политического решения. Новая война РФ поначалу будет неотличима от развития обычных спецопераций. Это будет решение о защите чего-нибудь никому не нужного — то ли попранных ценностей, то ли Донбасса. Нас ждет не «мировая война», а война-эпоха, война-миропорядок — смертельный капкан для России.