
Константин Сонин. Фото: Зарина Кодзаева
Константин Сонин: Я хотел вспомнить двух человек, которых мы потеряли в пандемию, потому что они внесли огромный вклад в просветительство и публичные лекции. Один — это Дмитрий Борисович Зимин, человек, который не только спонсировал множество образовательных проектов в Москве, но и сам ходил на просветительские лекции, задавал вопросы, и потом подходил и давал комментарии, и, таким образом, давал образец не только в том, что нужно давать деньги на просветительские проекты, но и показывал, как нужно сохранять в жизни интерес. И второй человек, про которого я хотел сказать — это мой младший коллега по Российской экономической школе, а раньше [соученик по] 57-й школе, Андрей Бремзин. Он читал лекции по огромному спектру проблем, связанных с экономической наукой и, мне кажется, был самым любимым, популярным лектором у студентов и у широкой публики. Это тоже большая потеря.
Теперь — как думать о настоящем. У меня есть надежда, что пандемия объяснила всем, как тяжело что-то понимать в реальном мире. Я помню, как читал лекцию об экономике и пандемии на второй месяц [после её начала] — и с каким удивлением слушатели тогда в Zoom понимали, что экономисты практически никаких данных не видят в реальном времени. Экономист не может сказать не только, когда начнется или кончится спад — он даже не знает, происходит ли в экономике спад прямо сейчас, вот в эти дни или эти недели. Это может выясниться только через несколько месяцев.
Мне кажется, что в принципе пандемия должна научить каждого думающего человека, как трудно работать с реальными данными. Экономистам задают множество вопросов, на которые те не знают ответов — и из-за этого тем, кто задает вопросы, кажется, что экономисты глупые. На самом деле, это счастье, если после изучения данных есть хоть хоть какое-то представление о чем-то. Два года пандемии — это совершенно беспрецедентные усилия всего научного сообщества отвечать на вопросы. И как мало ответов мы знаем! Мы даже толком не знаем, как сказываются маски на распространении коронавируса. Есть много разных свидетельств, что они, например, немножко помогают распространению, но оценить это практически невозможно — вот уже несколько месяцев [ученые] занимаются интерпретацией того, что этот эксперимент показал. Мне кажется, что сам факт этого многоголосья, того, что после очень тяжелого сбора данных, после тяжелой чистки и статистического анализа ответы все равно страшно расплывчатые. Это важная информация, как выглядят попытки ученых узнать что-то о том, как устроен мир.
Еще пандемия показала, что не только правительство в своих интересах игнорирует то, что говорит наука. Мы прекрасно видели, как это делают и люди безо всякого правительства. Игнорируют, и все — никак до них не докричишься.
И, соответственно, если вы перенесете опыт борьбы с пандемией на экономическую политику, вы узнаете, как сложна связь, во-первых, между реальностью и тем, что узнают ученые, а во-вторых, между тем, что ученые говорят, и тем, что практически осуществляется. Этот разрыв огромен. Мне кажется, история нашего всеобщего наблюдения за тем, как боролись с коронавирусом, как пытались понять, что он значит, как пытались выработать какую-то правительственную политику и как ее осуществляли, дает очень глубокое понимание, с какими сложностями сталкиваются все, когда речь идет об экономических проблемах.
Это было методологическое вступление о том, как думать о настоящем. Дальше я собираюсь рассказать несколько сюжетов. Хочу сразу сказать, что я буду говорить про российскую экономику, но чуть-чуть больше — про американскую и мировую. И это не потому, что я считаю, что американская и мировая экономики важнее. Просто для того, чтобы анализировать российскую экономику, больше нужны специалисты по внешней политике, а может быть, не дай бог, и по военным действиям. Мне звонят и спрашивают, какие у меня прогнозы. Но мои прогнозы зависят от того, как далеко пойдут танки — до Мариуполя или еще дальше. Вся существенная часть — совершенно не экономическая.
Прошло два года с того момента, как начался очень тяжелый кризис, вызванный пандемией. Если очень грубо говорить, то он закончился, и все восстановилось до того уровня, на котором экономика была в очень успешном для всего мира 2019 году.
Безработица упала примерно до тех уровней, на которых она была до начала кризиса. Международная торговля примерно на тех же уровнях, на которых она была в 2019 году. Восстановился уровень производства. В США изначальная реакция на пандемию была самой тяжелой и самой резкой, из-за того, что в американской экономике легче увольнять работников, чем в европейской и других экономиках. Во втором-третьем квартале 2020 года был огромный спад производства, отчасти вызванный локдауном, а отчасти тем, что люди поменяли свое поведение во время пандемии. Тот уровень, который был в 2019 году после 10 лет устойчивого роста, уже преодолен, и где-то в середине 2022 года, или, может быть, в начале 2023, если все будет продолжаться так, как сейчас, американская экономика догонит тренд. То есть, окажется, что эти годы в плане экономического роста и вовсе не были потеряны.
Тем не менее, какие-то необычные вещи есть.
Много лет был практиком, перешел из советской системы в рыночную, уже будучи топ-менеджером (директором по экономике и финансам в строительной фирме), и только тогда стал изучать экономику, поскольку стал преподавать в вузе и занялся написанием диссертации. Мне хорошо помог учебник Самуэльсона, а потом книга Вальтера Ойкена "Основы национальной экономии". Было пять лет работы на должности зама главы администрации города по экономике, занимался малой приватизацией.
На моих глазах произошло подавление свободы, которое началось еще при Ельцине, примерно в 1996 году, а начало этому положил политический кризис, связанный с разгоном Верховного Совета осенью 1993 года. Я был на стороне правительства, но после этого началось подавление представительной власти, с ней перестали считаться, сделав из нее постепенно пустое место.
Я тогда проводил в городе приватизацию торговли, общепита и бытового обслуживания. Наличие сильного Совета депутатов раздражало главу администрации, а порой и меня, но его наличие было необходимым и полезным. Контроль был сильным, что исключало нечестные сделки и злоупотреблению властью, то есть коррупцию. Потом городских депутатов разогнали и контроль над администрацией исчез, депутатами стали люди лояльные местной власти. Среди них были неплохие люди, но контроль исчез.
Желание монополизировать всю полноту власти ее исполнительной ветвью тогда стало набирать ход, а при Путине произошло последовательное превращение государства в абсолютную монархию. Это превращение сопровождалось национализацией и огосударствлением экономики. Произошла ликвидация независимого суда, что подрывало интерес к инвестициям, они стали опасными не только для финансов, но и для жизни.
Застойные явление в экономике, как мне представляется, в ближайшее время наберут кумулятивный характер, причем монополизм государства получил мощную идеологическую подпитку в виде переписывания истории и порче гражданского и уголовного законодательства. Санкции принципиально ничего не меняют, но только ускорят процессы деградации системы.
Мое постоянное общение с людьми, работающими на предприятиях, принадлежащих государству, показывает, что там до сих пор работают по лекалам плановой экономики, только еще хуже. Конкуренции нет, а непотизм есть. Но и многие крупные условно частные фирмы поражены стремлением к монополизму.
Вроде бы адекватные мысли, о том что есть пропасть между наукой и принятием экономических решений, о том, что эксперты могут ошибаться, потому что знают не всё... В то же время Сонин оперирует понятием ВВП для оценки благосостояния общества, что является либо манипуляцией, либо самообманом. Его ответы не дают никакой новой пищи для ума, как и вероятных стратегий для выживания в условиях неопределённости. В общем, говорил много, не сказал ничего.
Дети Патрушева или Кириенко являются бенефициарами режима - они получили свои посты исключительно по праву рождения, а не в силу высокого профессионализма. Если они за открытость экономики и против войны, могли бы уйти в отставку в знак протеста.
"...Но надо понимать, что живут хуже — это не значит, что там вообще ничего хорошего нет..." - весьма обнадеживающая фраза. Вполне в духе ВВП.
Скорее просто констатация факта. Пути назад не видно.