Марина Овсянникова (на заднем плане) с плакатом в студии Первого канала
Кадр Первого канала
Акция сотрудницы Первого канала Марины Овсянниковой, которая ворвалась в эфир с антивоенным плакатом, вновь заставила говорить о кухне российской пропаганды. Бывшая сотрудница ВГТРК Фарида Курбангалеева по просьбе Republic пообщалась с действующим сотрудником государственной телерадиокомпании, который на условиях анонимности рассказал, как отреагировали на поступок Овсянниковой его коллеги и как вообще изменилась работа на госканале с начала «спецоперации».
Из-за требований российского законодательства нам пришлось зацензурировать слово, которым Роскомнадзор запрещает именовать «специальную военную операцию». Приносим за это свои извинения.
— Я приехал на работу, ко мне подходит шеф-редактор и говорит: «Ты видел?» и показывает видео с Овсянниковой. В этот момент все вокруг его начали смотреть. Все, конечно, были ошарашены и при этом восторгались ее смелостью. В основном положительно отзывались. Говорили: «Какой смелый поступок, девчонка молодец, выдала по полной программе!» Некоторые осторожничали, один телеведущий спрашивал, а что теперь с ней будет. Понятно, что такое могут на тормозах не спустить.
Этой ночью у нас выставили на входе в ньюсрум (помещение, откуда ведущий выходит в эфир. — Republic) пост охраны. Боятся, видимо, что к нам тоже с плакатами придут. Но смысла в этом я большого не вижу. Посторонним сюда не пройти. Но любой редактор, который работает в новостях, может выйти к ведущему во время эфира, это все знают. Плакат можно нарисовать в последний момент.
У нас тут почти все недовольны этой, как ее называют, спецоперацией. Когда ***** началась, уволилось трое редакторов, и еще одна девушка пораньше ушла в декретный отпуск. Я, конечно, не могу утверждать, что именно из-за *****, но предполагаю.
Про ***** говорят: зачем это вообще было, зачем поперлись в Украину. У меня есть один явный патриот в смене, он свою позицию не афиширует, но видно, что болеет за российскую сторону. Есть и такие, кто говорят: «Мы сейчас быстро всех этих нациков перебьем». Хотя какие там нацики? Но большинство говорят: «По-моему, ОН сошел с ума». Все понимают — кто именно.
Настроения внутри коллектива так себе. Выйдешь покурить, все только об этом и говорят. Особенно недовольны санкциями.
Цены просто взлетели, автомобили подорожали в 2–3 раза, какая-то «Лада Веста» стоит 1 млн 800 тысяч. Из аптек начали пропадать лекарства. Мне надо было купить один препарат, я с трудом нашел его в интернете, потом ездил на другой конец Москвы. В аптеках успокаивают: у нас все есть. Но кто знает, что будет через месяц. В продуктовых магазинах тоже цены здорово поднялись.
Нас, кстати, с началом ***** решили, видимо, задобрить деньгами. Вся кутерьма началась 24 февраля, а 12 марта я зарплату получил — 150%. Как объяснило наше начальство, за хорошую работу. Деньги, конечно, всегда нужны. Но все всё понимают: это за то, чтобы мы дальше занимались пропагандой и чтобы лишний раз не высовывались.
Вы же знаете, наверное, что спецоперацию нам нельзя в эфире называть ******. Если показываем видео, то только то, что присылает Минобороны или снимают наши (корреспонденты. — Republic), ничего не берем с ютюба или из других соцсетей. Еще у нас в аппаратной заблокировали компьютеры для выхода в сеть, теперь зайти в интернет можно только с двух машин. Это неудобно, потому что титровальщику иногда нужно что-то уточнить, например, чью-то должность. Шеф-редактору тоже бывает нужно что-то перепроверить, даже элементарно ударение. Для чего это сделано — не знаю.
Среди моих коллег многие активно ставят VPN. Я знаю, что из 12 человек в бригаде установили восемь. Девчонки просили, чтобы я им помог, если сами не справлялись. А откуда еще узнавать информацию? Не из наших же новостей.
Поступок Овсянниковой, конечно, потрясающий. Я думаю, ее уже просто все допекло. Тем более, она же сказала, что у нее, кажется, отец украинец. А у нас какие ожидания? Конечно, все ждут, чтобы побыстрее все закончилось. И не только *****, а вообще — всё. Если вы понимаете, что я имею в виду.
