Кадр из фильма Владимира Мирзоева «Борис Годунов» (2011)
youtube.com
Владимир Мирзоев — кино- и театральный режиссер, известный такими фильмами, как «Человек, который знал все», «Борис Годунов», «Ее звали Муму», «Как Надя пошла за водкой», а также сериалами «Этюды о свободе» и «Топи». Много и успешно ставил в театре — «Амфитрион», «Лир», «Предательство», «Безумный день, или Женитьба Фигаро» в Театре им. Евг. Вахтангова, «Две женщины», «Тартюф» в Ленкоме, «Двенадцатая ночь», «Укрощение строптивой» в Театре им. Станиславского, «Вишневый сад» в Театре им. Пушкина и десятки других, в том числе в Канаде и в Литве. Выпустил несколько книг. Активный участник протестного движения, был членом Координационного совета оппозиции, подписывал все значимые письма в защиту политзаключенных, против нарушений на выборах, за отставку президента. В феврале 2022 года подписал письмо против военного вторжения России в Украину. Из-за своей политической позиции в последнее время получает множество отказов в сотрудничестве с театрами.
— Я вспомнила ваш цикл фильмов «Этюды о свободе». Какое актуальное название…
— А жанр антиутопии — тем более. Незадолго до начала «военной спецоперации» мы сняли еще три серии. Этот вертикальный сериал мы придумали в 2018-м с Павлом Гельманом и Михаилом Соколовским. Снимали на паях с Наташей Синдеевой — естественно, для «Дождя». Только «Дождя» больше нет — теперь на всей территории РФ засуха. И жажда. Часть общества жаждет отмщения за свои воображаемые и реальные горести, другая с не меньшей силой жаждет свободы. Первые глубоко травмированы, вторые способны критически мыслить. Соотношение сил примерно 50 на 50. Это мой субъективный взгляд на ситуацию. Да-да, я слушаю и читаю наших ведущих социологов, знаю результаты опросов (совсем неутешительные), но интуитивно ощущаю, что пейзаж сильно деформирован — именно отсутствием свобод и страхом перед произволом Левиафана. Или как там зовут нашего безжалостного и ненасытного имперского демона?
— Проблема свободы — это едва ли не главная проблема вообще для любого человека — по крайней мере, для думающего и чувствующего. А уж в нынешние катастрофические времена — особенно. Скажите — вам все понятно со свободой? Что это, зачем она и нужна ли вообще, если тем, кто ею наделен, не дают жить и работать? Или вам и так все понятно со свободой? Что это, как с ней живут?
— Если совсем коротко: свобода нужна человеку, чтобы творить. Не только произведения искусства или новые технологии, но и, например, историю. За два десятилетия Корпорация (или mafia state, называйте, как хотите) сделала все возможное и невозможное, чтобы в России не родилась политическая нация. Чтобы все было, как при царе-батюшке: двор имеет неограниченные ресурсы и полную свободу рук, а податное сословие в изумлении ловит ворон. Для этого пришлось — медленно, исподтишка — отнять у граждан свободы, разрушить научные школы, образование, отменить просвещение, вместо реального парламента завести потешную Думу, все государственные институты превратить в их карго-подобия. И главное — раскалывать, сталкивать лбами разные страты внутри общества, вбивать клинья во все трещины, расширяя их до пропасти, в которую провалится любая солидарность. Ведь противоречия есть всегда, люди по своей природе эгоистичные, ревнивые создания; и задача нормального государства — снимать напряжение в системе, создавать политическую почву для компромисса. В принципе, только для этого государства и существуют. Но не диктатуры. Какую бы форму они ни принимали. В диктатурах ничем не ограниченная свобода есть у одного человека. Являясь единственным политическим субъектом, сувереном, он единолично, на свое усмотрение и, так сказать, на свой страх и риск творит историю.
И вот сейчас мы стали свидетелями рукотворной трагедии. Она повлияет на будущее нескольких поколений — причем не только в России и в Украине. Мы видим, к чему приводит диспропорция свобод. Всегда и везде (за редчайшими исключениями) воображение ведет диктатора в антиутопию. И в ней он обретает вечную память неблагодарных потомков.
— Часто приходится слышать, как человек, идущий на откровенный компромисс ради собственного комфорта, самоутешается — мол, внутреннюю-то свободу не отнять. Что такое внутренняя свобода для вас?
— Давайте поставим вопрос иначе. До какой степени наше подвижное и весьма пластичное «Я» создано культурой, в которой мы родились, обитаем и действуем? Очевидно, эта сопричастность очень глубока, осознаем мы это или нет. И наша индивидуальная эволюция идет не автономно, не сама по себе, а только в связи с эволюцией культурной среды, в которой мы живем, как рыба в воде. И если вдруг среда начинает деградировать, становится токсичной, если ее отравляют ложь и пропаганда, это не может не сказаться на индивидуальной судьбе и на так называемой внутренней свободе. Которая, на мой взгляд — одна из великих иллюзий. Кстати, вредоносные последствия публичной лжи сильно недооценивают. Кому-то кажется, что слово как воробей — вылетело и упорхнуло. На самом деле ложь имеет загадочное свойство накапливаться в пространстве, как смог, искажая и затрудняя коммуникацию. В итоге все приходится повторять по десять раз, чтобы тебя правильно поняли. Эти рассуждения кажутся абстрактными, но для человека, который занимается кинематографом или театром, все это предельно конкретно. Писатель или живописец может уединиться в своем кабинете, в своей мастерской и часами, сутками, годами работать в одиночестве.
— Поставит мольберт, полотно или возьмет условный чистый лист бумаги и перо…
— Ну да — нет у тебя большого пространства, ты ставишь холст или картон на мольберт и пишешь небольшую вещь. Писателю еще проще. Некоторые авторы с удовольствием практикуют «одиночество в толпе» — пишут в кафе или даже в метро. Всегда можно сесть в метро, на кольцевую линию, открыть блокнот, как это делал Митя Глуховский, когда писал свой постапокалипсис, и вдохновляться человеческими типами, ловить их случайные взгляды, случайные мысли. Для режиссера театра и кино все это невозможно. Даже если у тебя в голове потоком идут счастливые мысли — это ничего не меняет. У тебя под рукой нет ни материала, ни инструментов, ни пространства. Одних мыслей недостаточно — любой художник мыслит в материале, через материал, в диалоге с материалом. То, что я могу сделать вместе с моими соавторами — актерами, художником, оператором, композитором и так далее, — я никогда не сделаю наедине с собой. Потому что, как говорит мой друг художник Саша Смирнов, «картина сама себя пишет». В момент соприкосновения с материалом весь строй твоих мыслей меняется: ты как бы начинаешь мыслить с помощью формы. Материал многое (не все) диктует сам.
— Это понятно — постановщик не может не находиться в диалоге с пьесой или сценарием — иначе результатом станет пустота.
— Конечно. С моими соавторами — тоже. И даже с пространством. Это довольно сложный комплекс обратных связей, которые возникают в момент работы. Например, мы снимаем эпизод в центре города. Поставили караван, организовали съемочную площадку, оцепили место, поставили камеру, актеры пришли, группа (человек 60) суетится вокруг, каждый занят своим делом. Со стороны может показаться, что это вторжение чужака/кинематографа в нормальное течение городской жизни. На самом деле все сложнее — в этот момент поток жизни как бы обтекает этот киноостров, и сама реальность страшно интересуется тем, что мы делаем, что происходит на съемочной площадке. То есть буквально интересуется. Если тебе нужна птица в кадре — она прилетит, если тебе нужен какой-нибудь особенный человек с необычным лицом — он подойдет, и ты позовешь его в кадр. Такое ощущение, что в потоке времени, как в быстрой реке, образуется водоворот, и он начинает затягивать в себя окружающую реальность. Снимая кино в центре города, мы создаем искусственную аномалию внутри естественного течения событий. И это тоже диалог.
Кадр из фильма Владимира Мирзоева «Борис Годунов» (2011)
youtube.com
— И получается, что для творческого человека, связанного с коллективным созиданием, внутренней свободы не существует.
— Внутренняя свобода режиссера заканчивается, когда он не может снимать кино или ставить спектакль, в которые верит. Ведь есть и такая работа, ремесленная, грубая, в которую верить необязательно, не нужно и даже вредно. К счастью или к несчастью, я такую работу делать не умею. Это не профессиональное высокомерие — просто у меня такие вещи не получаются. Кому-то можно, кому-то нельзя брать работу ради денег. Мне нельзя. Почему это так? Понятия не имею — это таинственная материя. То есть, возвращаясь, свобода — это не стоячая вода, это вечное движение, динамика. Вот я вам скажу: вдохните…
— Вдохнула.
— А теперь не дышите. Просто держите этот воздух в легких. Как долго вы сможете прожить в таком состоянии? Понимаете? Воздух-то у вас внутри есть, но для того чтобы жить, нужно вдыхать и выдыхать. То же самое с режиссурой. Для того чтобы жить и осуществлять свою свободу, мне нужно быть в процессе делания. Тогда мои мысли работают, эмоции их сопровождают. Никакой герметичной, замкнутой внутри человека свободы просто не существует.
— Я спросила про внутреннюю свободу, потому что у меня много знакомых журналистов — сотрудников федеральных провластных СМИ. И вот это любимая мантра: «Да, мне приходится, но внутреннюю свободу никто не отнимет». Спрашиваю: «Как это происходит, расскажи? Днем ты пишешь в своем издании, что в Украине фашисты и Россия пришла ее от них освобождать, а вечером приходишь домой и думаешь о том, что это все неправда, я-то знаю — я ведь внутренне свободный человек»? Но не дают ответа…
