Ростислав Мурзагулов
YouTube
16 августа на YouTube-канале «Открытые медиа», который считают связанным с Михаилом Ходорковским*, состоялась премьера шоу «Нецензурные новости». Его ведущие Ростислав Мурзагулов и Уля Тригубчак рассказывали про происходящие в России события, иронически комментируя их и демонстрируя явно критическое отношение к российской власти.
Вскоре после премьеры разразился скандал: выяснилось, что Ростислав Мурзагулов долго работал с российской властью, был членом «Единой России» и участником команды главы Башкирии Радия Хабирова, работал вице-мэром подмосковного Красногорска, публично критиковал оппозицию, в том числе координатора штаба Навального в Уфе Лилию Чанышеву, которая сейчас находится в тюрьме (а штабы ныне признаны экстремистской организацией). В свое время Алексей Навальный в своих публикациях называл Ростислава Мурзагулова «единороссовским и АПшным ворьем».
Republic поговорил с Ростиславом Мурзагуловым в Вильнюсе, чтобы выяснить, как он превратился из системного политического менеджера в ведущего на оппозиционном видеоканале и раскаивается ли в том, что помогал преследовать оппозиционеров.
Мы встречаемся в вильнюсской кофейне. Мурзагулов меньше всего похож на чиновника, скорее на тусовщика с Ибицы: белая майка, шорты, татуировки на плечах, пирсинг, борода. Не таким представляешь человека, который недавно возглавлял Общественную палату Башкирии, руководил правительственным информагентством «Башинформ» и попечительским советом футбольного клуба «Уфа». Впрочем, и во время госслужбы Мурзагулова считали довольно экстравагантным, а сам он любил эпатировать публику.
«Я работал на Первом канале, знал всех политиков, был вхож во все круги»
— Расскажи для начала немного про свою биографию. Я верно понял, что ты еще в конце 1990-х пришел работать на Первый канал?
— В 1999, по-моему. Вообще, у меня первая запись в трудовой книжке — 1996 год. Это была еще Башкирия, газета. Потом я переехал в Москву, перевелся на журфак МГУ, потому что было много публикаций. Тоже сразу начал работать. Я просто из такой семьи: батя умер, когда мне было 16 лет, мама учительница. Вариантов не было просто учиться. Была сначала одна газета, не очень известная сейчас. Потом Первый канал. Редактором поработал. Вел новости пару лет. Один раз программу «Время» провел в той самой студии, где Марина Овсянникова показывала плакат. Все остальное время — [эфиры] утро или день. Потом — пиар. Первые хорошие деньги на нем заработали, потому что тогда им было круто заниматься. 2002 год.
— Пиар коммерческий или политический?
— И тот, и другой. Просто были шустрые мальцы, как мы сами себя называли… У нас был пул знакомых — бизнесменов, политиков, которые нам доверяли. Мы делали все быстро.
— «Мы» — это кто?
— Ну, такая молодежь. Ко мне имеет отношение пара PR-агентств, но я сейчас не буду громко говорить, потому что они по-прежнему работают, в том числе на российском рынке. Для них это теперь нехороший пиар. В сети это можно найти, какие-то есть упоминания. Потом 2003 год — это [первый глава Башкирии] Рахимов Муртаза Губайдуллович. А Радий Хабиров был тогда [у Рахимова] главой администрации. Соответственно, мы там поработали. Была интересная задача: омолодить, осовременить его правление. Дед [Рахимов] понимал, что это все архаика и не очень получается. Вы сейчас будете смеяться, но это была некая демократизация Башкирии.
— Как ты попал к Муртазе Рахимову?
— Башкирия дело такое — она вроде и большая страна, а вроде и маленькая. Четыре с лишним миллиона людей, но меня все знали. Я работал на Первом канале, я знал всех политиков, я вхож был во все круги. Консультировал нескольких близких к нему людей. Имен не буду называть, это не принято в этой профессии. Соответственно, они Рахимову говорили, что я толковый и порядочный. Я туда приехал, и мы начали довольно неплохо. Мы приоткрыли многие форточки, которые были наглухо задраены. Дали возможность работать независимым СМИ. Дали открыться нескольким крупным медиапроектам, которые были от нас независимы.
Потом я сам, когда в очередной раз ушел из власти, купил франшизу «Коммерсанта» и открыл там «Коммерсантъ». Я не помню, какой это точно был год. Это было после моего перехода в Москву в коммерцию. У меня стаж на госслужбе не такой большой. Из 26 лет, с первой записи в трудовой, госслужбы и пяти лет не наберется.
— У Рахимова какую должность ты занимал?
— Я был начальник информационно-аналитического управления.
— Что-то типа главы пресс-службы?
— Типа того. Пресс-служба тоже была под моим управлением. Лет пять на госслужбе, я посчитал… И когда Навальный про меня пишет, что я «АПшное ворье», это неправда. Потому что я в АП РФ не работал ни дня в своей жизни. Вообще никогда.
Ростислав Мурзагулов (справа) во время работы в Уфе
Facebook Ростислава Мурзагулова
— Хабиров пошел потом работать в администрацию президента РФ, но ты за ним не пошел?
— Я не пошел, потому что это АП, это «на все пуговицы», а я никогда этого не любил. Я всегда с детства был в серьгах и еще там в чем-то… В каком-то рок-н-ролле. И мне не очень хотелось это делать. А у них там уже тогда началось — как в армии. Поэтому я им сказал: «Спасибо большое, хорошую должность предлагают, но я же рядом. Ты можешь позвонить. Я могу чем-то помочь, если сильно надо».
— У вас с Хабировым хорошие отношения?
— Были. Даже близкие. Даже дружеские. До ситуации, когда пару-тройку лет назад они там все дружно начали… как в мультике про Простоквашино: «это гриппом все вместе болеют, а с ума поодиночке сходят». Но они все вместе сошли с ума. Я просто не узнаю этого человека, с которым мы начали дружить 25 лет назад. Мне кажется, это кто-то другой. Я не знаю, что именно на него повлияло. Бацилла власти? То, что Путин ему звонит, с днем рождения поздравляет? Для меня это не большая крутизна. Ну, позвонил Путин. Короче, я начал от них отползать года два назад. Я думал, что это получится сделать более или менее по-хорошему. Но там сейчас порядки очень странные. Типа мафия. Ты не можешь, будучи носителем какой-то информации, просто спокойно от них выйти.
— Про твой уход еще поговорим, давай закончим про биографию.
— Было одно возвращение в Башкирию на восемь месяцев. Там был такой забавный губернатор — Рустэм Хамитов. Но там был совсем дурдом. Всем управляли чекисты и менты. А меня такие руководители не устраивали. Тем более, что у меня с ними сразу же возник конфликт. Они начали на меня вешать уголовку, всячески пугать. И все это они могли реализовать при желании. Я уехал оттуда через восемь месяцев. Это был 2009 — начало 2010 года. Я поехал, поработал с бизнесом. А потом в 2012 году после знаменитого выступления, когда эти двое [Путин и Медведев] решили обратно поменяться, я понял, что совсем какой-то п****ц творится и, соответственно, решил, что надо валить.
Свалил. Поступил в Париж. Очень высокий конкурс был. Поступил в Sciences Po на курс для взрослых политически озабоченных людей. Год там проучился. Я собой горжусь. Там было 400 заявок на 40 мест. Потом я спрашивал директора курса, как я вообще туда попал? Он сказал: «Я почитал твою биографию и понял, что ты украсишь класс».
Поучился год в Париже, поработал там. Потом на год уехал по контракту с ООН и в основном работал в Киргизии, в Центральноазиатском бюро ООН. Там 22 ООНовских организации работали, были разрозненные пресс-службы, мне нужно было их объединить. Эту работу я неплохо, наверное, наладил. Потом вернулся в Европу, но не в Париж, а переехал в Испанию, потому что в Париже не смог продлить вид на жительство. А в Испании были какие-то понятные механизмы.
— Судя по декларациям, у тебя дом в Испании.
— Да, он у меня есть. То есть был. Потому что мы развелись с первой женой, так что это сейчас ее недвижимость. И трех моих детей, которые там живут. Я пожил там пару-тройку лет. Одновременно становились не очень хорошие отношения с женой. Тут Радий приехал. Попили вина с ним.
— Приехал к тебе в Испанию?
— Да. Он говорит: «Давай обратно, там сейчас столько происходит». Я говорю, что не хочу на госслужбу. Мне это не нравится. И отношение к этому мое все знают: и с ментами плохие отношения, и с чекистами. Он говорит: «Я все знаю, давай, ты будешь со стороны иногда помогать. Я ни хера не понимаю в этих ваших инцидент-менеджментах, в этих соцсетях, ты мне поможешь». Окей, это интересная и понятная мне тема. Я начал в это во все погружаться и, действительно, челлендж был интересный. Тем более Красногорск был растущий какой-то проект.
«Это, безусловно, коррупция с точки зрения европейцев, но российских законов я не нарушал»
— В чем заключался челлендж и что было в Красногорске?
— Мы были одни из первых в стране, кто ввел инцидент-менеджмент. Там [губернатор Московской области Андрей] Воробьев этого хотел. Вот есть соцсети, там сидят люди, и кто-то из них все время чем-то недоволен. Когда это часто повторяется, это безо всяких обращений граждан должно вставать на контроль чиновников. Они должны подпрыгнуть и решать эти проблемы. Это придумал Кириенко. Это то, что хорошего он придумал. А не та хрень, которую он сейчас придумывает со всеми этими замечательными проектами на завоеванных территориях. Я быстро все это внедрил. Мы стали одними из лучших в Московской области по этому параметру. Потом, когда Радия назначили в Башкирию, я, опять-таки не занимая никаких должностей…
— А в Красногорске у тебя была какая должность?
— Радий был главой Красногорска, а я помогал. Был сначала без должности, потом советником, потом заместителем главы города. Когда я был замом, то сделал одну классную вещь — дорогу из Красногорска в Москву. Это был очень крутой проект. Там есть такая территория — овраг 800 метров до Москвы. А люди ездят по единственной дороге в объезд через Новую Ригу. Жопа полная и пробка на сорок минут. А тут вот она — Москва, и им всем туда надо. Потому что садики там, школы там, магазины там. Я отдал армянам-дорожникам два земельных участка с разрешения Радия, естественно. На Новой Риге это довольно дорого стоит, миллионов по двадцать каждый. И они мне по беспределу по ночам чуть-чуть привели в порядок этот овраг. Накидали туда шабуру, это б/у асфальт. А я потом это дело косо-криво поставил на кадастр. Как будто это парковка муниципальная. И по муниципальной парковке можно ездить. То есть как дорогу я это никогда бы не согласовал. Мне писали письма Собянин, чуть ли не генпрокурор: что там у вас творится в Красногорске?
Может, год я заместителем проработал. Потом я решил перейти в «Партию перемен» и хотел от нее избраться депутатом. Потому что этот проект мне очень нравился. Там Собчак. С ней мы встретились, все обсудили.
— Ты тогда вышел из «Единой России»?
— Я не был в «Единой России». Я в «Единую Россию» был записан не по своей воле. В один из сроков, когда я был госслужащим, был автоматически приписан к какому-то там избирательному штабу и автоматом был записан в «Единую Россию». И ты никогда не найдешь ни одной моей подписи под вступлением в эту замечательную партию. Вот под выходом из нее ты найдешь мою подпись. Жирную, красивую такую.
— Но партбилет же у тебя был?
— Партбилет дали, но тогда многих так записывали в нее. А выписывался я году в 2012 или 2013, чуть ли не из Парижа приезжал выписываться.
— В твоей биографии, опубликованной в интернете, сказано, что это был 2017 год (на самом деле 2016. — Republic).
— Биография, наверное, врет. Я помню, что я тогда жил в Париже, а значит, это был 2013 или 2014 год. Я хотел вступить в «Партию перемен» и хотел от нее избираться куда-нибудь. С Димой Гудковым мы вообще однокурсники по журфаку МГУ. Хороший парень такой, славный всегда был. Но, как потом выяснилось, мягковат. И тогда появился конфликт с Навальным. Потому что Навальный вдруг откуда ни возьмись объявился и начал посвящать мне посты. Писать, что я АПшное ворье, что неправда! И прочее разное всякое.
Я вообще думаю, что это большая ошибка Навального, что он себя так вел все время. Потому что он вокруг себя создавал вот эту выжженную землю. Он сам себе организовал огромное количество таких вот столкновений с людьми, которые в принципе не заслуживали этого столкновения. Зачем нужно было сраться со мной, если я хотел идти в «Партию перемен»? Он просто торпедировал этот проект зачем-то.
Стивен Сигал, Ростислав Мурзагулов и Радий Хабиров
Facebook Ростислава Мурзгагулова
— Ну «Партия перемен» была АПшный проектом, согласованным с АП.
— Пусть он был каким-то образом согласован с АП, но я-то знаю, кто такая Ксения [Собчак], кто такой Дима [Гудков], они никогда бы не легли под АП, как Зюганов с Жириновским! Они все равно были бы костью в горле, были бы либеральным проектом. Пусть даже и признаваемым властью. Что в этом плохого? Это площадка для дискуссий все равно, площадка для какого-то компромисса. И если бы она была, все было бы лучше. Такие площадки должны быть.
— Сколько их было, таких «площадок», лучше не стало.
— А какая последняя была? СПС с Немцовым, Кириенко и Хакамадой. Это был проект, который слушали. Это было в последний раз. И это начало 2000-х, и после этого таких проектов уже не было.
— Была прохоровская партия, например.
— Ну, это уже совсем фейки. Про Ксению и Диму я знаю — они бы не стали фейком. Они бы не согласились с этим. И Ксения, по-моему, до сих пор не совсем фейк. Достаточно активно спорит с царем и так далее. И говорит все, что нужно сейчас говорить.
— Когда ты выдвигался от «Партии перемен», это было совместное решение с Хабировым?
— Я ему сказал, что хочу уйти. Я все там сделал и мне больше ничего не надо было делать. Это не было совместное решение с Хабировым. У меня есть мой отдельный путь. У меня есть мои взгляды. Видимо, системный либерализм, это не война с коктейлями Молотова с Путиным, а некая история, где мы возражаем Владимиру Владимировичу: «Вы неправы».
— Нет, это даже не системный либерализм. Системный либерализм — это Кудрин, например. А это просто партии-спойлеры, которые делаются АП, чтобы…
— Это не было партией-спойлером! Насколько я понял из моего общения с Димой и с Ксенией, это не было партией-спойлером. Да, еще раз говорю, они не те люди, которые с коктейлями Молотова полезут на баррикады, но мне кажется, что это и не нужно.
— Но и Навальный выступал за мирный протест, он тоже с коктейлями Молотова не призывал выходить. Почему тогда ты не пошел к Навальному?
— Мне не нравилось то, как он себя вел. То, как он изначально себя позиционировал. Как он ходил по «Русским маршам» и говорил: «Хватит кормить Кавказ!» Это все мне не нравилось. Позиция Ксении и Димы мне была более близка как личностей.
— Ладно, ты стал выдвигаться от «Партии перемен», а что было потом?
— Навальный обосрал меня в соцсетях, и Дима [Гудков] перепугался. И пока я был с детьми в кино, Дима не мог мне дозвониться и решил, что я все подтверждаю, что там написано. Хотя ничего я не подтверждаю. Все это чушь собачья. Придумали какую-то переписку, которая якобы что-то доказывала.
Уточнение Republic. В июле 2018 года бывший заместитель руководителя управления внутренней политики администрации президента Радий Хабиров, занимавший тогда пост главы Красногорска, возглавил список «Единой России» на выборах главы города. Его заместитель Ростислав Мурзагулов выдвинулся во главе списка партии «Гражданская инициатива» («Партия перемен»). Единоросс Хабиров положительно оценивал выдвижение Мурзагулова и одобрительно высказывался о Дмитрии Гудкове. Алексей Навальный раскритиковал «Партию перемен» за такое действие, и это стало поводом к конфликту Гудкова и Навального.
Гудков опубликовал большой пост, в котором обвинял Навального в вождизме и нежелании сотрудничать с другими силами. Навальный в ответ повторил обвинения в том, что Гудков выдвигает на выборы «АПшное жулье и ворье». Вскоре на платформе Medium были опубликованы скриншоты из чата, в котором состояли Радий Хабиров и Ростислав Мурзагулов. Из переписки следовало, что Мурзагулов помогал организовать явку на выборах президента 18 марта 2018 года, организовав продажу дешевых продуктов на избирательных участках в Красногорске. Через некоторое время Гудков заявил, что он ошибся и партия не будет выдвигать Мурзагулова на выборах.
…Если даже посмотришь эту переписку, то ничего там противозаконного нет. Продукты на участки можно завозить. Там продавались яйца по рублю. Я очень с этого горд! Я заполнил холодильники красногорцев за счет Путина. Ха! Когда мне дали деньги из этого штаба, я не напечатал плакатики и не засунул откат в карман, а накормил кучу людей. Я — молодец! А то, что они, понятно, пришли на участки — так они могли голосовать за кого хотели. Голосовали в основном за Путина. Да ради бога. Все равно бы напихали на участках сколько надо за него. Поэтому это был win-win. Я так считаю. И поэтому я не принимаю этот упрек на свой счет.
Но Дима [Гудков], не дозвонившись до меня, решил, что я стесняюсь взять трубку, и он меня с выборов снял. И уже объявил об этом, откатывать было нельзя. Я плечами пожал и сказал: окей. Что было дальше? Дальше я как независимый кандидат все-таки избрался депутатом в Красногорске. А потом Радия направили в Башкирию и он сказал, что я должен туда поехать, ему надо помочь с этим самым инцидент-менеджментом и со всем, что я умею делать. Я туда тоже приехал. И не работал ни одного дня официально нигде. Я был на общественных должностях в Общественной палате, в «Башинформе».
— В «Башинформе» ты не получал зарплату?
— Нет, я был председателем совета директоров. А председатель не получает зарплату.
— А на что ты жил?
— У меня нет с этим проблем уже лет двадцать пять. Есть определенные организации, точнее, были до момента, пока я не поссорился с ними окончательно, которые просто приносили мне деньги всегда. Я уж не буду детали опять-таки рассказывать.
— Это важно.
— У меня был мой бизнес, который меня кормил все эти годы. Я его основал в конце 1990-х годов. Ничего нелегального там нет. Да, конечно, с точки зрения европейцев, я был коррупционером, потому что пользовался бизнесом, будучи на госслужбе. И будучи на госслужбе, безусловно, в бизнесе пользовался информацией и тем влиянием, которые получал на госслужбе. Это, безусловно, коррупция с точки зрения европейцев, но с точки зрения российских законов я ничего не нарушал.
— Что это за бизнес?
— У меня были медийные проекты. Строительные проекты. Я нормально зарабатывал. Я не был миллионером, олигархом, но мне хватало на то, чтобы ездить к детям, когда я хочу. Скажем, такой бизнес, который дал мне свободу передвижения. Но [летал] эконом-классом, правда. Меня это устраивало. Сейчас этого ничего нет. Сейчас все разгромлено. Потому что пару лет назад, когда я постарался из этого всего выйти и больше не помогать людям, которые шли вместе с царем куда-то туда, куда они пришли, мне в отместку все там раз****и [разгромили]. А я уехал за границу. В принципе, мне понятно, как тут жить, как тут зарабатывать, я это организовал себе.
«Я понимал, что я выгляжу мудаком, но это полностью меня устраивало»
— Ты ушел в отставку в декабре 2021 года?
— Это официально с последнего из постов — председателя Общественной палаты [Башкирии]. Но я там уже не появлялся много месяцев. Просто они не могли мне найти замену.
— А почему ушел? Какой-то конфликт с Хабировым сложился?
— Нет, у меня конфликта не было. Просто я хотел уйти. Просто не хотел в этом всем больше числиться. Слушай, ну я же слышал все разговоры, которые там происходили.
— Хочешь сказать, ты ушел по идеологическим причинам?
— Мне категорически не нравилось, что происходит. Я об этом много говорил. Если погуглить меня, я говорил много о том, что мне многое не нравится. Естественно, это не устраивало Хабирова. Я еще мутил там, чтобы все точно понимали, что я не шучу. Я делал всякую херню, с Алишером Моргенштерном* записывал трек. Это был не feat. Он мне просто кое-что подсказал, объяснил и набросал несколько фраз. Я записал это, чтобы все поняли, что я не шучу. Я понимал, что я выгляжу мудаком, но меня это полностью устраивало тогда. Я мудак? Отстаньте от меня, пожалуйста. Я не хочу больше с вами работать. И не буду больше писать про вашу палату. Я не буду больше делать то, о чем вы меня просите.
Уточнение Republic. В декабре 2020 года на YouTube появился клип «Я как Моргенштерн», снятый в стилистике популярного хип-хоп-исполнителя. В нем Ростислав Мурзагулов заходит в правительственное здание с чемоданами «Для взяток» и «Для откатов». Он поет: «Я как Моргенштерн, только старый и толстый, и татухи только там, где не видят боссы», ходит по кабинетам, проводит совещания по сбору взяток и хватает секретаршу за ягодицы (ее в клипе играет подруга Мурзагулова Уля Тригубчак).
Алишер Моргенштерн и Ростислав Мурзагулов знакомы, о чем Моргенштерн рассказывал в том числе в интервью Юрию Дудю*. По словам Моргенштерна, они познакомились с Мурзагуловым на фестивале «Новая Атланта» в Уфе. Впоследствии Мурзагулов помогал Моргенштерну обеспечить уход за умирающим от рака дедушкой, рассказывал музыкант.
— То есть этим клипом ты как бы сжег мосты?
— Совершенно верно. Да. Еще потом была фотосессия скандальная, которой я дожег мосты окончательно. Потому что это Башкирия и там такое делать нельзя.
— Что за фотосессия?
— Мы были полуголые там с моей девушкой. Сейчас, по сути, гражданской женой. Все такие красивые, в татухах, с грудью.
Ростислав Мурзагулов и Уля Тригубчак
Facebook Ростислава Мурзагулова
— До того, как ты уволился, было еще несколько историй. Первая — это гора Куштау.
— К сожалению, все, что вы знаете об этом проекте, это неправда. Гора Куштау и весь этот всенародный протест — это была красивая завеса для того, чтобы в итоге огромное производство, одна из точек роста Башкирии, которая приносила в бюджеты всех уровней, включая российский, от 15 до 17 ярдов каждый год, перешла в руки московским кентам Путина. Для этого все и было организовано. И в этом действительно участвовал и штаб Навального, и наши национальные башкирские организации.
Да, поначалу там было такое ядро из этих двух штабов, которое организовывало и качало весь протест. Я с этим протестом категорически не согласен. Ни как гражданин, ни как человек, потому что это просто идиотизм. Вот бюджет Башкирии. И посмотрите, сколько у вас остается на развитие после того, как вы отдали денег на зарплаты учителям, врачам? У тебя не остается ни хера!
А это [производство соды] была одна из точек, которая давала большой приплод нам всем. И они еще давали деньги плюс ко всем налогам, которые они платили, а платили они по полной программе. Не как московские друзья Путина, точнее, тогда Медведева, которые забрали в свое время «Башнефть» и в первый же год е****ли вниз отдачу на сорок процентов в налоговой системе. На сорок! Я прекрасно понимал, что это же случится сейчас, когда эти московские друзья заберут… Нет, все было вот так вот обставлено..
— Это «Башкирская содовая компания»?
— «Башкирская содовая компания», но мы ее всегда называли «Содой» вообще-то. Она называлась АО «Сода».
— Напомни, что там за владельцы были?
— Это вообще не важно, кто там были владельцы. Это были люди, которые давали много денег республике. И которые ничего никуда не прятали, они, может, не имели такой возможности.
— Они были связаны с Рахимовым, с предыдущей властью?
— Они были связаны с предыдущей властью, но еще раз говорю, меня беспокоило не то, кто там конкретно владелец. Я просто понимал, что случится, когда Москва заберет все это.
— Но ведь экологическая составляющая протеста была?
— Там нет никакой экологической составляющей. Там нет никакой этнической составляющей. Это холм. Обычный холм, которых в Башкирии четыре тысячи. Он не представляет никакой культурной ценности.
— Кажется, всего четыре таких шихана у вас?
— Это п****ж [обман] голимый все. Там куча таких холмов. Это все просто придуманная история. Все это придумано, чтобы раскачать этот протест. Единственное, что там было реальной ценностью — там любили отдыхать жители Стерлитамака на одном из холмов. Это просто холм, даже не гора. Метров 200 или 300 высотой. Он не очень красивый. Он обычный совершенно. Но при том он давал огромные деньги в Башкирию и в Россию. Естественно, нужно было его разрабатывать, потому что таких холмов до хрена.
На эти же деньги, которые они плюсом всегда давали (они готовы были еще дать, миллионов семьсот, по-моему) можно было построить охрененное место для рекреации стерлитамакцев. Очень классное место.
Нет, вот это было сделано. Как будто бы в государство сначала ушло, но сейчас уже объявлено о том, что все это переходит в замечательное ОАО «Русский водород», которое принадлежит товарищам Ротенбергам. Очень хорошо. Молодцы! Передали от башкирских олигархов олигархам российским. А что происходит в таких случаях, мне очень хорошо известно. Я категорически против этого процесса. Потому что это идиотизм и мерзость по отношению к региону. И по отношению к моей родине, на которую я возвращался уже раз пять, наверное. Каждый раз после всех своих проектов в России, в мире и где угодно. Потому что я люблю там жить, а меня сейчас оттуда вы******ли [выгнали], как помойного кота за то, что я имел свою позицию по многим вопросам, в том числе и по этому. В том числе и это сыграло свою замечательную роль. Вот эта позиция моя по Куштау. То есть навальнята были на стороне Роттенбергов, а я был против.
— Подожди, ты говорил, что уехал, потому что устал. По идеологическим причинам.
— Совершенно верно.
— И тут же говоришь, что выкинули, как помойного кота.
— Совершенно верно. Я устал и начал от них отталкиваться. А они начали мне кидать стрелы. Сначала в грудь. Потом в спину. Вот как бы все это и совпало замечательно.
— И ты считаешь, что штаб Навального понимал, что участвует в переделе собственности?
— Конечно! Они ведь занимались организацией всех этих процессов изначально. Они этого не скрывают и считают, что это героический подвиг. Они делают вид, что не знают, что такое «Русский водород» и кому все это перешло. И кому они все это передали своими руками.
Шихан Куштау
WadPol / Wikipedia
— Может, они не знали, что это закончится сменой собственника?
— Если их развели втемную, значит — они идиоты. А если знали, значит — они негодяи.
— И какое твое мнение?
— Я не знаю. 50 на 50. Откуда мне знать? Спросите — правда, невозможно спросить — Чанышеву. Ее посадили в тюрьму, и это тоже отдельная херота. И ты можешь найти в интернете много комментариев на эту тему, что я говорил про Чанышеву, а не то, что написали, что я якобы радостно это все приветствовал. Это было тоже неправда.
— Хорошо, вот твоя цитата про Чанышеву: «У нас нет ни малейшего сожаления по поводу того, что не удалось выступить представителям господина Навального. Они не имеют никакой благой цели для страны, для республики. Они не хотят ничего хорошего для жителей Башкирии,— заявил Ростислав Мурзагулов.— Их единственная цель — чтобы стране было как можно хуже; привести ситуацию к взрыву, революции, крови. Мы открыто признаем: нам с ними не по пути. Поэтому мы рады, что она не смогла выступить, и защищать права романтически настроенных людей, которые желают устроить в России кровавую баню во имя подленького хмыря, руководящего их сектой, мы защищать не хотим».
— Это я говорил не про суд над Чанышевой, а про общественные слушания. А то написали, что это я говорил про ее арест.
— Но ты это говорил?
— Да, потому что она приходила в парламент и говорила херню. Просто пиарилась. Просто стояла красиво. Просто выделывалась.
— Ты сегодня от этих слов не отказываешься?
— Нет. Это мои слова, конечно. Но это мои слова, которые я говорил совершенно о другом, а не о ее посадке. Сажать, конечно, ее было нельзя. За что ее было сажать?
— А ты не понимал, что ситуация такая, что когда звучат подобные слова, это подготовка к посадке?
— То есть, я готовил ее к посадке? Я ее посадил?
— Ты участвовал в травле.
— А, я участвовал в травле? Ну, окей. Если ты так считаешь, то ради бога. Но я в ее травле не участвовал.
— А как ты сам считаешь? Ты был человеком на видной общественной должности.
— Я считаю, что очень много сделал для того, чтобы их никого вообще не сажали. И я реально много чего делал. Я говорил всегда, что сажать никого нельзя. Что вы получите обратный результат. Что вы получите закрытую страну и полный п****ц. В итоге все это они и получили.
— А кому и где ты это говорил?
— Я говорил всем, кто спрашивал об этом. И губернатору, и ФСБ, и всем остальным. Я никогда не скрывал своей позиции: что не надо с оппозицией бороться с помощью тюрьмы, избиений и так далее. С оппозицией надо разговаривать.
— Публично ты это не говорил?
— Публично я говорил про ее аресты. Я одним из первых подписал поручительство об ее освобождении под залог.
— Я не нашел информации об этом поручительстве. Я погуглил, но нет.
— Это можно найти все-таки в Гугле, точно совершенно есть. Совершенно точно про это были новости.
Уточнение Republic. О том, что Мурзагулов подписывал поручительство с просьбой не арестовывать Чанышеву, сообщало издание «Медиакорсеть». Супруг Лилии Чанышевой Алмаз Гатин сказал Republic, что не помнит такого поручительства, но не стал исключать, что оно могло быть. «Но человек сделал все, чтобы ее посадили, и даже если потом подписал поручительство, мы должны его простить? Так не может быть», — говорит Гатин. Он считает, что Мурзагулов также организовывал травлю Чанышевой и других оппозиционеров в телеграм-каналах как руководитель властного медиахолдинга в Башкирии.
…Знаешь, сейчас доказывать, что я не верблюд, я вообще не собираюсь. Я вполне горд своей карьерой и судьбой. Я не горд тем, что я в целом какое-то время работал на этот режим, какое-то время я способствовал стабилизации этого режима. В установлении этого вечного путинского режима отчасти есть моя вина перед украинцами, перед теми, кто погиб с обеих сторон. Но вину за травлю [Чанышевой]? Камон! Я делал так, чтобы травли не было.
Я прекрасно понимаю мужа Чанышевой, который кроет меня распоследним матом-перематом, и ничего ему не скажу в ответ, потому что понимаю — у тебя любимую женщину забрали и она девять месяцев сидит в каком-то гнилом закутке. Прекрасно понимаю, что он ищет виноватых сейчас. Я понимаю, что он не может добраться до истинного виновника всех этих арестов и всего треша, который в стране происходит. И он нашел виноватого в виде меня. Ради бога. Я даже не буду сопротивляться этому. Пусть орут. Но у меня есть моя позиция. Они сделали ошибку, когда либо нарочно, либо бессознательно начали топить за Ротенбергов. Я считаю, что этого делать было нельзя. Я им говорил об этом. Я говорил им в беседах частных, что вы делаете херню — вы работаете на другого олигарха. Но нет! Меня никто не слушал.
— Ты говорил это Чанышевой?
— Я говорил это не Чанышевой, а непосредственно людям, которых я знаю в либеральной башкирской среде. Я там очень многих знаю. И, кстати, меня там уважают. Можете поспрашивать.
«Я был уверен, что власть рассыплется изнутри»
— Теперь по поводу переезда. Ты уехал в марте? После начала войны?
— Нет, я уехал еще в октябре. Я в последний год особо в России не появлялся. Жил некоторое время в Испании рядом с детьми. Потом на Кипре у друзей. Потом в Эмиратах мы с Алишером [Моргенштерном] тусили. Потом Испания. И сейчас Вильнюс. Я давно не появлялся в России. А после февраля понятно — это вообще треш. После февраля я начал говорить то, что начал говорить. И если я приеду, то меня закроют и посадят рядом с Чанышевой.
— Почему ты пошел работать в проект Ходорковского? Как это вообще получилось?
— У него обычно есть, когда он с кем-то работает, требования о неразглашении информации, это естественная такая история. Я могу сейчас сказать, что непосредственно с ним у меня нет каких-то контрактных отношений. А все остальное? В остальном — да, я счастлив и горд, что он… естественно, если бы не было его такого мнения, то я, наверное, здесь бы не стал работать. Но я рад тому, что могу большому количеству людей сказать то, что я хочу сказать. Я говорил это и до этого. Мы начали об этом говорить с Алишером. Начали говорить очень активно. У нас было полтора миллиона подписчиков.
— В телеграм-канале Моргенштерна?
— Мы сделали телеграм-канал. Начали раскручивать YouTube тоже. И там тоже я говорил. Мы тоже делали там какие-то свои выпуски, какие-то передачи. И там все было примерно такое же, как сейчас мы говорим. Потому что я считаю, что кем бы ты ни был, и чем бы это тебе ни было чревато… После 24 февраля я вообще был уверен, что начнется глобальный саботаж! Все просто встанут и кто-то уедет, кто может. Кто-то бросит работу, кто может бросить работу. Я был уверен, что эта власть рассыплется сама, изнутри просто. Но она не рассыпалась.
Самое обидное — как раз потому, что у нас оппозиция такая, какая она есть. Потому что она никого не ждет. Она не хочет, чтобы к ней кто-то пришел. Она не хочет на самом деле каких-то глобальных перемен. Она хочет по-прежнему сидеть и бубнить из-за бугра что-нибудь и спокойненько себе жить. Я не говорю сейчас про отдельных людей, которые крутые, берут шашку наголо и идут на танки. Есть те, которые садятся. И перед Навальным я снимаю шляпу, потому что, несмотря на весь срач, который был и в котором он был не прав, в итоге то, что он сделал, когда возвращался явно в тюрьму, а может быть, и на погибель — это яйца надо иметь, конечно. И надо признать, что они у него есть. Володя Кара-Мурза* точно так же вернулся. То ли на погибель, то ли в тюрьму. Я страшно был расстроен, потому что мы с ним хорошие товарищи .
— С Кара-Мурзой?
— Да. И то, что сделал Яшин* — это тоже огромные яйца. Хотя бы попытка. Люди, вокруг посмотрите! Черт возьми! Люди готовы сесть! Готовы рисковать жизнью. А вы сидите, молчите, да еще и продолжаете работать на всю эту херню. Кто-то прямо, кто-то исподволь.
Я знаю, в чем их логика. Я знаю очень много людей изнутри с обеих сторон, которые сейчас там в России. Я знаю, почему они ссут, почему они этого не делают. Да, гайки закрутили сильно. И иногда больно очень тем, кто хоть как-то возражает. И даже не так, как Кара-Мурза с Навальным возражают, а чуть-чуть. Но их п****т так, что это просто ни в какие ворота не лезет. В последние несколько лет это реально police state классический такой.
Но я все равно думал, что будет хотя бы тихий протест, хотя бы саботаж, хотя бы разъезд людей в разные стороны. Но этого почти что не происходит. И меня это удивляет и расстраивает. И я понимаю, что сейчас меня обосрут со всех сторон, понимаю, что сейчас в меня полетит.
Ростислав Мурзагулов
Facebook Ростислава Мурзагулова
Я думал тихонечко сидеть. Есть у меня одна наведенная история, можно тихонечко сидеть, немножко зарабатывать и будет хватать, но я не могу этого делать. Потому что мы один раз живем. Если ты промолчишь в этот раз, то это на всю оставшуюся жизнь на тебе будет крестом и клеймом. Но почему-то все боятся и никто не решается на эту историю. И мне это очень неприятно. Я хочу как можно больше народа втягивать в это.
И вот 360 тысяч подписчиков на одном канале (канал «Открытые медиа», который связывают с Ходорковским. — Republic), на другом еще 150 тысяч. Это уже много людей.
И потом, поработав с разными социальными сетями (я поработал много с новыми медиа), я знаю, как работают все эти механизмы, и у меня есть основания полагать, что я смогу эту историю расширить за счет каких-то новых слоев. И вот то, что позавчера вышло [премьера программы] — я очень рад, что попал в новую аудиторию, у меня там в основном молодежь. Мы сознательно делали расчет на нее, мне надо, чтобы они… они меньше боятся, чем мы с тобой. Они уже росли не в голоде, не в холоде, не в нищете. У них не сидит вот это «А если сейчас я потеряю все? А если мне жрать будет нечего? А если ночевать негде?» У нас это есть — у детей, которые родились в 1970-е, в начале 1980-х. А у них уже этого нет. И поэтому я хочу, чтобы они пришли в эту историю. И пускай они идут.
Потому что оппозиция странная. Оппозиция не подпускает никого, кто не похож на нее. А я умею разговаривать с молодежью на молодежном языке. Это же есть и у Навального, у тех людей, которые у него остались. Они разговаривают с аудиторией на более нормальном языке. У них там куча молодежи. Но все-таки это тоже недостаточно, потому что позицию Навального не все готовы разделить. Ходорковский и созданные им СМИ — это все-таки более широкая аудитория.
Я не готов идти в штаб к человеку, к которому отношусь с подозрением. Еще раз говорю, я уважаю его за то, что он сделал, я очень переживаю, что он сидит, он реально показал мощь своего характера, но для меня он слишком радикален.
— Ты так говоришь, как будто тебя к нему приглашали.
— Ну ты спрашивал, почему я тогда [в 2018 году] к нему не пошел. Мне не нравится его подход. Он записывает во враги всех по каким-то формальным признакам. А для меня любая запись по формальным признакам, типа «чиновник — враг» — это не так! Это неправда. Среди чиновников есть куча нормальных классных людей. Там куча людей, которые могут помочь. Изменить ситуацию. Убрать этого сумасшедшего человека, поставить туда другого — поздоровее. И я хочу, чтобы они этим занимались. Чтобы они нас тоже послушали. Смотрели программу и примерно поняли, что делать. Поэтому я все это делаю. Это абсолютно идеологическая история. Если ты думаешь, что я там что-то зарабатываю, то нет, я там ничего не зарабатываю.
— Это не способ заработка?
— Нет.
— Зачем тогда тебе это? Для тебя это аудитория? Ты пошел к Ходорковскому потому, что у него есть вот такой канал или что?
— Еще раз: контракта у меня нет. У меня нет договорных отношений именно лично с ним. Определенные структуры мне помогут с созданием продукта и с его продвижением.
— А ты с Ходорковским общался?
— Да, у меня с ним есть некоторое общение.
— Он понимает, кто ты такой? Понимает твою биографию?
— Да.
— Потому что муж Лилии Чанышевой Алмаз Гатин говорит: «Ходорковский, наверное, не понимает, кого он взял на работу».
— Он понимает. Алмаза я понимаю, поэтому ему отвечать ничего не буду.
https://twitter.com/GalmazG/status/1560218003693867008?s=20&t=y8AIGniQ_pWTzBeyEY7MQQ
Уточнение Republic. Еще в 2018 году Дмитрий Гудков, говоря о Мурзагулове, сообщал, что тот ранее работал в структурах Ходорковского — и для Гудкова это является хорошей рекомендацией. Представитель Михаила Ходорковского передал Republic, что это «не та тема, которая интересует его для комментариев».
«Все мои телефоны умерли, все меня боятся»
— «Ветераны России» после премьеры ютуб-шоу написали на тебя заявление. Политолог Аббас Галлямов говорит, что эту организацию контролирует Радий Хабиров. Это действительно его структура?
— Когда я с ним [Хабировым] пару-тройку лет назад общался, он всегда относился к ним с прохладцей. И вообще, он довольно долгое время был нормальным человеком. Оппозицию слушал. В Красногорске мы запросто встречались с теми, кто орал на нас благим матом. Это было нормально и правильно. Поэтому в Красногорске он и был любимым мэром. А потом, видимо, что-то случилось, какой-то переклин от того, что ему начал звонить Путин, облучил его каким-то своим секретным лазером. И он [Хабиров] как-то стал так: я с этими общаюсь, с этими — нет; эти — плохие, эти — нет. И до того, как он стал таким ура-патриотом, он к таким вот брызжущим слюной патриотам относился плохо. Ну, что они делают такое? Надо же со всеми разговаривать.
А сейчас допускаю, что он может к ним хорошо относиться. В любом случае, думаю, что эти гаврики делают то, что властью одобрено, согласовано и не будут ничего делать вразрез. Естественно, я понимаю, что если я буду объявлен иноагентом и буду объявлен в розыск, я не смогу вернуться в Россию. Пока не сменится власть и не будет отменена вся эта херомудия под видом законов.
— Это Хабиров подает тебе какой-то сигнал?
— Я допускаю, что это может быть согласовано с ним. Я понимаю, что для него это крест на биографии, когда кто-то из его добрых товарищей становится вдруг тем, чем я сейчас стал. Поэтому ему и надо показать, что он меня сейчас запишет в иноагенты и объявит в розыск. Может быть и так. Да мне все равно, на самом деле. Для меня это клуб суперпорядочных, лучших людей страны, и если я буду там находиться, то буду только счастлив. Так что спасибо большое, товарищ Резяпов (руководитель «Ветеранов России». — Republic)!
— Хабиров с тобой связывался за последнее время? Пытался поговорить?
— «Образумься? Остановись?» Нет. Он меня просто очень хорошо знает, и что я скажу на это. Поэтому таких попыток не было.
Радий Хабиров (в центре) и Ростислав Мурзагулов (справа)
Facebook Ростислава Мурзагулова
— Если с Ходорковским у тебя что-то не получится, каков план?
— Я буду дальше делать то, что я делаю.
— Где?
— Где-нибудь.
— А почему ты с Моргенштерном не стал это же делать? Там аудитория больше.
— Потому что его кто-то сильно напугал. И тогда всю политику с его ресурсов убрали. Если бы я продолжал делать там, то мне бы было бы интересно, потому что там большая молодежная аудитория. Именно та, которую я хочу затащить в политику, в общественное обсуждение. И он [Моргенштерн] тоже одно время хотел это делать, но потом его кто-то напугал. Причем я даже не знаю, чем. Он не сказал. Хотя, когда нам звонили и пугали, что нас и нашу родню убьют, и кадыровцы за нами уже выехали в Дубай, мы этого не испугались. Кстати, он потом переехал из Дубая… Что же ему такого сказали, что он все-таки испугался? Я не знаю. Правда, не знаю. Но он, конечно, не политик.
Он в это некоторое время поиграл, и ему было интересно, но потом все-таки… я видел его тоску по его обычной прежней жизни. Он шоумен, он артист, ему надо выйти перед публикой и с ней взаимодействовать, получать от нее энергию и бешеную подпитку. Я видел его на маленьких концертиках — он не может так. Стоит перед пятьюдесятью людьми и его аж перекашивает. Ему плохо. Ему нужны десятки тысяч. И поэтому, конечно, он хочет к этому вернуться, и здесь кто-то на этом мог сыграть. Правда, продавать жопу и ехать работать к Путину в услужение он не будет.
Но, может быть, какие-то полуварианты? Может быть, ему помогут с карьерой за границей? Может быть, еще что-то сделают. Может быть, не заблокируют песни? Кстати, для него гораздо более страшным было бы, если бы у него заблокировали песни в рунете. Может быть, этим напугали. И поэтому он убрал всю политику со своих ресурсов. И него там сейчас танцы-шманцы, крипта. Хотя молодежь уже начинала этим всем интересоваться. <…>
Надо с ними как-то дальше работать обязательно. А сейчас с ними никто не работает. Сейчас все крутится вокруг одного либерального миллиона человек. И в итоге ничего не происходит. Со стороны никто никого не принимает. А это неправильно. Ну, а когда кто-то со стороны приходит типа меня, не спросив никого, то, соответственно, возникают те п*******ы (оплеухи), которые мне прилетели от всех.
— По поводу твоих бывших коллег-чиновников. Ты говоришь, думал, что все будет рассыпаться, а оно не рассыпалось. Есть ли у тебя с ними какое-то общение?
— Телефоны мои все умерли. Все меня боятся. Крайне редко кто-то напишет робко: «Ты как?», причем с какого-то левого телефона. Потому что все по айпишникиам пробиты, все могут посмотреть, даже если у тебя какая-то более или менее закрытая сеть, Threema или Signal. Я отвечаю, что нормально. А что я могу ответить?
Да, у меня больше нет друзей. Уже полгода мы живем вдвоем с Ульяной. Если бы нас друг у друга не было, то мы сошли бы с ума. Ну да, это тоже плата за то, что я делал раньше. За то, что я тоже как-то поучаствовал в говне и способствовал становлению этих всех дебилов. Ну да, надо как-то пережить это.
— Что должно произойти, чтобы несогласные с происходящим российские чиновники начали делать хоть что-то?
— Для начала нужно, чтобы им было куда прийти. Так получилось, что мы с Михаилом Борисовичем [Ходорковским] общались еще тогда, когда он только освободился. И я тогда ему еще говорил: дайте им куда прильнуть, куда прислониться. Никто ж не дает! Они же бедненькие и рады бы предать, но не знают, куда нести. Передать компромат или что-то там еще. Многие люди там нормальные. Там нет банды орков, как думает Навальный, у которого, если ты чиновник, то с утра младенцем христианским закусил, кровью запил — нет такой ситуации. Но им никто не дал такую стену, куда прислониться. И поэтому, во-первых, должна такая стена появиться.
Я еще раз говорю, что Михаил Борисович может стать этой стеной, потому что он-то сам — здравый человек. Вообще он сильно поднаторел во всем сейчас. Он как публицист очень сильно поднаторел. Его стало приятно и интересно смотреть. Я надеюсь, что у него и понимания ситуации стало больше. В том числе и то, что он понимает, что надо дать возможность людям куда-то убегать. Понятно, что не надо всех к себе на работу брать. Но хотя бы не хейтить их, когда пришли с чем-то, с информацией, с мыслями, с идеями. Они придут все обязательно. Только надо позвать.
А им говорят наоборот: «Вы все твари». Навальный, красавчик, вообще говорит: «Мы всех вас еще люстрируем». Отлично! Но он же этим самым отталкивает перемены, а не приближает их. Зачем?
* Отмеченные звездочкой лица внесены в реестр иноагентов Минюстом РФ.
