Komsomolskaya Pravda/Global Look Press

Подготавливая российскую аудиторию к вторжению в Украину, Путин все чаще обращался к идее о том, что украинцы и русские — «один народ», а отдельная национальная идентичность украинцев — не что иное, как заговор вражеских сил, которые хотят разрушить Россию. Хоть и имеющий мало общего с историей, путинский исторический нарратив может рассказать нам многое о том, каким образом российские правящие классы сформировали свое самоощущение и мировоззрение.

Этот вопрос неразрывно связан с проблемами формирования российской империи, с ее географией и с характером ее колониального доминирования над другими народами. Размер данной статьи не позволит мне подробно остановиться на каждой из них, однако я сформулирую несколько основных тезисов, которые станут отправной точкой для осмысления следующих вопросов: Какая роль отведена Украине в русском национальном и имперском проектах? Что значит «быть русским» и почему без переосмысления «русскости» невозможно построить демократическую Россию? Почему преодоление имперской слепоты должно стать ключом к мирному будущему? И как русскоязычные украинцы могут стать проводниками демократизации для россиян?

Запад как значимый Другой, двунаправленная экспансия и русское самосознание

Россия присоединилась к западному клубу великих держав довольно поздно, в XVIII веке, поэтому ее элиты чувствовали, что по нормам и стандартам Европы их государство не совсем полноценно. Европа как раз переживала в этот период крупные модернизационные преобразования. Стремление к статусу великой державы все больше расходилось с реалиями традиционной экономически отсталой империи. Россия отчасти сама видела себя и воспринималась другими как недо- или полузападная империя, и таким образом она становилась одновременно и субъектом, и объектом ориенталистского дискурса.

Запад был (и остается) для России единственным значимым Другим. Взгляд Запада, а не кого-либо другого — вот что беспокоило российские элиты, идентичность которых формировалась в процессе сопоставления себя и Запада. «Коллективный Запад» виделся ими как единственный субъект международных отношений, который обладает вожделенным статусом величия. Разрыв между Россией и ее архиврагом (и вместе с тем объектом желания) привел к компенсаторной стратегии: следует не подражать Западу, а настаивать на «особом пути» России, строить отдельную «цивилизацию», внутри которой можно стать великой державой, не оглядываясь на Запад, который к тому же погрязал в бесконечных революциях. Эти революции грозили перекинуться на Россию, представляя реальную опасность для абсолютистской власти царя.

Помимо неудобного положения между воображаемыми «Западом» и «Востоком», география Российской империи создавала еще одну проблему. Завоеванные русскими народы были не просто восточными «дикарями», как у «нормальных» западных империй, которым хотела подражать Россия. В XVII и XVIII веках Россия завоевывала народы, которые были ближе к «Западу», чем сами русские. К ним нельзя было просто применить те же стратегии колониальной ориентализации, которые русские успешно использовали, когда имели дело с «инородцами» в Сибири, на Кавказе или в Центральной Азии.

Тадеуш Айдукевич. Сцена польского восстания 1863 года

Wikipedia

Необходимо было изобрести особый набор дискурсов и практик, которые позволили бы претендовать на цивилизационное превосходство не только над «туземцами», но и над этими западными народами тоже. Прежде всего, необходимо было культивировать те черты, которые отличают их от Запада, настаивая на том, что роднит их с русскими. Именно поэтому меры по русификации были направлены в первую очередь на западных субальтернов России — украинцев и белорусов. Именно поэтому возникла идея о «триедином русском народе». Какие выводы можно сделать из этого краткого исторического экскурса?

Украина — краеугольный камень империи и русской нации

На протяжении всего XIX века Украина была для России полем для битвы, в которой русские определяли границу между «своими» и «чужими», между «я» и «другими». Ровно в этот же период и формировалась «русская» идентичность, мировоззрение и мироощущение тех, кто называет себя русскими. Именно поэтому Украина вписана в само понимание «русскости». Украина была краеугольным камнем проекта Российской империи: Россия начала воспринимать себя как настоящую империю только тогда, когда распространила свой контроль на те территории, где сегодня находится современная Украина.

В то же время для российской имперской элиты ее нация была неполной, если не сказать невозможной, без украинцев в ее составе. Украинцы не только должны были служить оплотом против западного влияния, без них невозможно было бы создать «триединый русский народ», имперскую государствообразующую нацию, которая могла бы эффективно подчинять себе менее лояльных субальтернов империи — неславян и особенно мусульман. Таким образом, Украина и украинцы оказались впаяны не только в проект Российской империи, но и в сам проект русской нации.

Карта Российской империи 1898 года

Wikipedia

Иными словами, определенный набор идей о «русскости» был разработан в XVIII-XIX веках с целью достижения конкретной политической задачи, с которой столкнулись элиты российской империи. Задача эта заключалась в ограждении традиционной империи от западной заразы — национальных и демократических революций. Однако со временем эти идеи стали восприниматься как абсолютные и незыблемые истины, как сама сущность русской идентичности. Именно по этой причине, несмотря на формальный суверенитет своих бывших субальтернов, российские элиты по-прежнему считают свое государство обреченным на роль великой державы, чья миссия — распространять свое влияние на территории, которые видятся не иначе как естественная зона русского цивилизационного господства.

Где зарыт труп русского ресентимента?

«Русские», как и другие имперские нации, формировали свое самовосприятие в связи с представлением об их стране как о великой державе. Быть жителем великой державы — вот что значит быть русским. Связанный с этим компонент идентичности — мессианство. У каждой великой державы должна быть великая миссия, великая роль в истории человечества. Мессианский нарратив появляется в России как защитная реакция государства, которое не смогло модернизироваться и уподобиться своей ролевой модели — Западу. Это прежде всего проект элит, которые и сегодня активизируют все те же нарративы для достижения своих политических целей.

Но говорит ли это нам о том, что мессианство и имперская ностальгия — это исключительно продукт top-down манипуляций? Действительно, «русскость» была изобретением элит, однако с распространением всеобщего образования данные представления о себе и мире перестали быть прерогативой интеллектуалов и политиков и пустили корни в массовом самосознании. Осмелюсь утверждать, что если бы они не были вписаны в самое понимание «русскости», которое разделает большая часть тех, кто учился в русских школах, то манипуляция бы не срабатывала каждый раз с той легкостью, с которой россияне аплодировали аннексии Крыма.

Имперская ностальгия и мессианизм помогают обычным людям компенсировать ощущение отсутствия личной безопасности и целостности, в том числе отсутствие целостной идентичности и чувства исторической преемственности. В своих отношениях с «Западом» тот, кто считает себя «русским», озабочен прежде всего своей онтологической безопасностью, то есть возможной потерей своей истинной идентичности, частью которой является восприятие России как великой державы, которую «боятся, значит уважают».

Имея лишь имперско-мессианский ответ на вопрос «кто я?», невольно видишь мир полным врагов. Если часть твоей идентичности — это миссия быть ответственным за все народы имперского пространства, то когда колонизированные тобой народы пытаются от тебя дистанцироваться, это не может интерпретироваться иначе, как происки врагов и попытка разрушить этот лучший из миров, бремя которого ты несешь. Если часть твоей идентичности — это миссия нести в мир «правильную» цивилизацию (русская цивилизационная миссия уже принимала форму православия, затем марксизма-ленинизма, а сейчас традиционных ценностей), то любой, кто не разделяет твои ценности — непременно русофоб, «ненавидящий все русское».

К сожалению, для того чтобы нейтрализовать русский имперский проект, недостаточно избавиться от Путина. Даже радикальная смена политических элит не является панацеей.

Можно ли в принципе построить неимперскую и неагрессивную Россию, не ставя под вопрос те идеологемы, которые позволяют имперскому проекту воспроизводить себя?

Колониальная экспансия, непоследовательная модернизация, попытки укрепить царский абсолютизм в мире буржуазных революций и республик — все эти процессы определяли то, как интеллектуальные элиты империи воспринимали мир и свое место в нем. То, что стало впоследствии классическими образцами русской культуры, было сформировано своеобразным историческим контекстом. Однако со временем, особенно начиная со второй половины ХХ века, эти продукты эпохи начинают восприниматься как аисторичные и канонические образцы русского национального гения. В отсутствие институтов, необходимых для построения национального государства (гражданственность, представительная демократия и прочие прелести родом из буржуазных революций XIX века), национальная идентичность выстраивается «русскими» во многом на основе литературных текстов. Литературоцентричность становится своеобразной попыткой обрести групповую идентичность там, где не осталось инструментов для ее реального построения (свобода прессы, собраний и т.д.). Культ литературы, помноженный на отсутствие гражданских и политических свобод, сыграли с русскими злую шутку, закрепив за «русскостью» устойчивый и теперь уже абсолютно анахроничный набор идей и понятий.

Парад в Москве

Federation Council of Russia / via Globallookpress.com

Может ли Россия стать неимперской, если российский обыватель так и будет считать, что его народ обладает уникальной миссией, если он так и будет продолжать читать о своем «особом пути» у великих русских писателей, если он будет узнавать о своей государствообразующей роли из учебника истории, если он будет учить стихи о том, как «умом Россию не понять, аршином общим не измерить»? Не подвергнувшись радикальной критической переоценке, эти медиумы национального самосознания будут из раза в раз поднимать из могилы разлагающийся труп русского ресентимента, как только власть почувствует снова в этом потребность и даст соответствующий импульс.

Без осмысления исторической контекстуальности канонических для «русских» представлений о них самих и о мире, без их должной критической деконструкции, и самое главное, без тех институтов, который сделали бы эту деконструкцию возможной, даже самая демократическая и федеративная Россия будущего рискует пройти ровно тот же путь, который она проходила не раз — от попытки демократического преобразования до диктатуры. Само собой разумеется, необходимо, чтобы данные процессы переосмысления не были ограничены узким кругом избранных. Обязательным условием для этого является преодоление того ужасающего социального неравенства, которое делает возможным не только одобрение войн, но и непосредственное участие в них.

Украинская независимость, развал России и имперская слепота

Каждый раз, когда Россия сталкивается с государственным кризисом, внезапно для русских и словно из ниоткуда появляются украинцы и начинают бороться за свою независимость. Независимость Украины начинает восприниматься как вопрос жизни и смерти самой России. Столкнувшись с успехами украинского общества в построении отдельного государства, «русские» элиты в ужасе наблюдают, как быстро рушится их мир. Оказывается, «один народ» существовал исключительно в их воображении. В реальности же есть украинцы, у которых не было другого способа выжить как общность, кроме как выстраивая свою идентичность на полном отрицании «русскости». Так почему же, когда их империя начинает рушиться, интеллектуальные и политические элиты России оказываются застигнутыми врасплох?

Отрицание агентивности субальтернов — ключевой фактор, который привел Путина к его просчету в «военной операции» и приведет его к поражению в войне. Иными словами, планируя взять Киев за три дня, он забыл учесть одну маленькую деталь: Украина не населена воображаемыми украинцами, которые существует только в российском воображении. Она населена украинцами, у которых было достаточно времени, чтобы создать свою общность солидарности — нацию, которую они готовы защищать.

Российская интеллигенция, как про-, так и антивоенная, как пропутинская, так и антипутинская, страдает, хоть и в разной степени, от имперской слепоты. «Нерусские», живущие в том пространстве, которое «русские» считают своим, не являются для них субъектами, способными к принятию ответственности за свою жизнь. Отсюда страшилки про то, как после отделения Чечня станет «Исламским Государством», Татарстан начнет этнические чистки, в Сибири будут жить китайцы, а вся территория РФ превратится в поле войн. Иными словами, единственные, кто способен уберечь туземцев от их же «восточного варварства» — это русские, которые жертвуют собой ради стабильности многонационального государства.

Голоса субальтернов, будь то граждане государств, которые Россия считает своей сферой влияния, или же представители этнических меньшинств внутри России, почти не попадают на радары русскоязычных. Однако Россию населяют миллионы тех, кто не находит себя в «русском» национальном проекте. Это значит, что в ситуации кризиса государственной власти эти люди смогут довольно быстро сформировать свое видение будущего, которое с большой долей вероятности не будет иметь ничего общего с проигравшей в войне Россией. Имперская слепота рискует оставить русских интеллектуалов в который раз совершенно беспомощными перед лицом краха их империи, империи, которую они, Бог знает почему, принимают за национальное государство.

Возможна ли русская деколониальная и эмансипативная культура

Следует отметить, что понятие «русский», которым я оперирую в данном тексте, используя кавычки, не является тождественным понятиям «гражданин РФ» и тем более этнический русский или русскоязычный. Речь не про какую-то абстрактную русскость, а про нарратив русскости, который является доминирующим в государстве Россия на данный момент. «Русский» — это тот, кто причисляет себя к русскому национальному проекту, частью которого является имперская ностальгия и мессианство. Этот доминирующий проект русской нации не этнический и даже в полной мере культурно-языковой, с ним может себя отождествлять кто угодно, в том числе и этнические украинцы. В то же время некоторые этнические русские или граждане РФ могут оставаться вне этого нацпроекта, по своей воле или потому, что не вписываются в него (маркируются как предатели, геи и прочие несовместимые с русскостью элементы). Быть ли частью такой русской нации или отказаться — сознательный выбор каждого россиянина.

Плохая новость для украинцев заключается в том, что в обозримом будущем «русские» никуда не исчезнут. Украинцам придется, так или иначе, соседствовать с русскими, и значит, в наших же интересах, чтобы они построили неагрессивную страну и выработали не-мессианское и не-имперское видение себя и мира. В Украине сейчас есть та общность, которая могла бы стать своеобразным примером для россиян. Это русскоязычные украинцы, которые отчасти выросли в том же самом имперском русском дискурсе, но имели доступ и к деколониальным нарративам украинской культуры, поэзии, литературы, истории.

Инаугурация Владимира Путина

Kremlin Pool / ZUMAPRESS.com / Global Look Press

Еще до войны многие из русскоязычных сделали политический выбор — не быть частью «великой русской культуры», культуры империи, почитаемой во всем западном мире, а стать частью украинской культуры, никому за пределами Украины толком неизвестной. К слову, этот выбор не подразумевает полной и одномоментной смены языка общения, так как водораздел в обществе проходит не между русскоговорящими и теми, кто говорит на украинском, а между теми, кто считает украинский язык и культуру своими, и теми, кто не скрывает по отношению к ним высокомерного презрения, свойственного носителям культуры империй.

Война подтолкнула к бескомпромиссному выбору в пользу украинской идентичности и тех, кто не делал сознательного выбора до этого. Она же дала миллионам украинцев опыт низовой солидарности, самоорганизации и горизонтального сотрудничества, в процессе которых и формируется «нация», если мы понимаем ее как политическую общность солидарности. Эти украинцы могли бы рассказать русским на их языке, как строить политическую общность и как жить без империи. Украинцы могли бы использовать русский язык, который не является собственностью русских и уж тем более Путина, для того, чтобы создать на нем радикально деколониальную и эмансипативную культуру. Возможно, она и могла бы стать ключом к превращению пространства бывшей империи в пространство радикального освобождения.