«Трудовой фронт» из радио «Свобода»

Несколько дней назад в «Независимой газете» была опубликована новость, которая, на первый, взгляд казалась откровенным бредом. А именно, существует некий план по созданию в России подобия гигантского профобъединения, существовавшего в предвоенной Германии, который инициирует председатель первичной профсоюзной организации радио «Свобода» Карен Агамиров. Опровержений, по крайней мере, от самого Агамирова, не последовало. Что касается его работодателя, я полагаю, реакция еще последует, потому что по степени скандальности заявления Агамирова, ссылающегося на поддержку Кремля, имеют мало прецедентов в профсоюзном движении. Возможно, именно эта реакция и является конечной целью этой истории (а не космические масштабы заявления Агамирова). Ведь, собственно, Агамиров был ничем не примечательным журналистом до тех пор, пока в 2008 г. не потребовал создать на российской редакции радио «Свобода» профсоюз. Финансируемая конгрессом США радиостанция прекрасно жила без профсоюза, но решила не давать повод властям российским и подписала соглашение с агамировским профсоюзом, после чего профсоюз вновь был всеми забыт. Профсоюз Агамирова откровенно карикатурен – это не то что ровня ФНПР или «Соцпрофа», это – ноль без каких-либо профсоюзных побед: повышений зарплаты, предотвращенных увольнений, судебных тяжб… В частности, в статье в «Независимой газете» даются такие цитаты из Агамирова: «Германский трудовой фронт» добился значительного увеличения заработной платы, социальных гарантий, ликвидации безработицы, возрождения промышленности... «Германский трудовой фронт» за короткое время объединил работодателей и работников, добился значительного увеличения заработной платы, cоциальных гарантий, ликвидации безработицы, возрождения промышленности и как cледcтвие – гармонизации (на тот момент) отношений в производственных коллективах и общеcтве в целом…В ответ, подчеркивается в письме, работники отказались от забаcтовок, в которых в уcловиях cоциальной cтабильноcти никакой надобноcти и не cущеcтвует». «Германский трудовой фронт», правда, существовал при Гитлере – к которому, очевидно, и относятся все эти превосходные степени. Его руководителю – второразрядному активисту НСДАП Роберту Лею очень повезло, так как накануне и сразу после гитлеровского переворота и установления однопартийной диктатуры в Германии у Гитлера был опасный внутренний конкурент и один из «отцов-основателей» партии – Грегор Штрассер, буквально понимавший пункты программы НСДАП про национализацию. Национализацию Штрассер начал с себя, продав принадлежавшую ему аптеку и потратив деньги на партию. Он был идейным и организационным руководителем левого крыла НСДАП, уничтоженного в «ночь длинных ножей» (более известный Эрнст Рем был руководителем вооруженных отрядов, но не идеологом). Штрассер был довольно убедителен для бывших и сохранивших работу рабочих, курировал создаваемые нацистами профсоюзы на предприятиях. В противовес ему Лея сначала назначили руководить организационным отделом партии, а фигура тяжело болевшего алкоголизмом человека стала быстро раскручиваться пропагандой (к его публичным достоинствам можно было отнести разве что то, что он, действительно, некоторое время работал рабочим, зато у него было мощное непубличное достоинство: он был женат на сестре одного из новых фаворитов Гитлера, Рудольфа Гесса). В 1933 г. Лея назначили руководителем трудового фронта – прочие профсоюзы (в том числе и главное – «штрассеровские») были запрещены, лидеры арестованы, имущество конфисковано. Хотя Лей был откровенно формальной фигурой (промышленным планированием и пропагандой занимались совсем другие люди, а вокруг Лея «серым кардиналом» ведомства, доктором экономики Адрианом Рентельном, был сформирован сильный аппарат и разумные для тоталитарной страны правила), он попал на Нюрнбергский процесс и со страху повесился. Хотя у него были бы неплохие шансы выжить – Нюрнбергский трибунал нуждался, для легитимации, в ряде осужденных к небольшим срокам и даже оправданных обвиняемых. Деятельность «Германского трудового фронта» нетрудно понять тем, кто помнит времена советского ВЦСПС. Хотя в гитлеровской Германии, действительно, в значительной мере регулировались цены и заработные платы, эта важная функция находилась вовсе не в ведении «трудового фронта», – этим занималось Министерство экономики, военные ведомства и целый ряд отделов нацисткой партии. Не занимался фронт и серьезным арбитражем – собственно, согласно нацистской идеологии классовая борьба в Германии не существовала, забастовки были запрещены. С 1935 г. существовали так называемые «суды чести» – некое подобие советских «товарищеских судов», которые формально были для всех, но которые разбирали, по сути, претензии исключительно к рабочим, а не к начальству. Их решения юридически носили не обязывающий характер, но, как правило, выполнялись, так как речь шла не о серьезных коллективных противоречиях, а о претензиях к какому-то отдельному рабочему со стороны менеджера среднего звена (например, справедливость или несправедливость наложенного штрафа). В «Германский трудовой фронт» записывались рабочие более-менее крупных производств, а также работники бюджетной сферы. С них взимались взносы (формально членство было добровольным, как и в ВЦСПС), но в целом, состоять было выгодно: ты получал доступ к примерно той же инфраструктуре отдыха, что и в ВЦСПС: льготные путевки, льготное цены на обслуживание в столовых и т.п. Руководитель предприятия, как правило, также состоял в профсоюзе, но это была чистая формальность – решениям профсоюза он не подчинялся, да и сама система профсоюза исключала его какую-либо политическую нелояльность. Правда, у «Германского трудового фронта» был аппарат, а у этого аппарата была функция контроля за условиями труда (освещенность, вентиляция и т.п.). Понятное дело, что возможность влиять на стратегические предприятия (если их руководство считало возможным нарушить правила) была близка к нулю, но вот на мелких или средних свою функцию эти инспекции часто выполняли. Очевидно, что к современной мировой практике профсоюзов все это не имеет никакого отношения. Не имеет отношения это и к российским реалиям. Российская ФНПР (бывший ВЦСПС), имущество которого почему-то не национализировали вслед за КПСС, за пятнадцать лет полностью выродилось в коммерческую структуру семейства Шмаковых, основная функция которой – это управление доставшейся «на халяву» собственностью – санаториями, гостиницами и т.п. Никакого реального членства там нет – показательно, что когда в 1995 г. руководство ФНПР пыталось участвовать в парламентских выборах («Союз труда»), их список не просто не преодолел барьер, а набрал примерно в десять раз меньше голосов, чем заявленная численность ФНПР. Формально, профсоюзы ФНПР часто поддерживали собственники предприятий, которые использовали их для выдвижения требований к правительству (например, требования погасить налоговые долги предприятия, выдать вместо собственника зарплату и т.п., как во времена «шахтерских сидений» 1998 г.). В нулевые же, когда публичные споры с правительством стали небезопасны, нужда в этом пиар-инструменте исчезла, и лишь изредка на демонстрации по договоренности с хозяевами выгоняют какое-то количество народу помахать голубыми флагами. В России существуют и независимые профсоюзы (как межрегиональные, вроде «Соцпрофа», так и единичные – профсоюзы конкретного предприятия). Есть они, изредка, даже на крупных предприятиях – например, сильный профсоюз на «Норильском никеле» или на заводе «Форд» во Всеволожске (или существовавший ранее, но нынче превратившийся в придаток предприятия профсоюз «АвтоВАЗа»). Но в целом, на подавляющем большинстве предприятий, где занято подавляющее большинство работников, никаких профсоюзов нет. И их, скажу злую вещь, и не надо. Ведь большинство работников – это работники либо бюджетной сферы, либо сферы услуг. В бюджетной сфере, как и в сфере услуг, «незаменимых нет» – ее структура выстроена так, что каждое структурное подразделение невелико, и обойтись без него не проблема. Даже если бюджетное учреждение само по себе огромно (возьмем, к примеру, какой-нибудь многотысячный коллектив министерства), то его работники плохо знают друг друга и мало друг с другом соприкасаются, даже территориально часто сидят в разных зданиях. Профсоюз эффективен прежде всего там, где трудовой коллектив не просто большой, но и довольно спаянный условиями труда, как, например, на какой-нибудь шахте или металлургическом комбинате. Часто речь идет о моногородах, где, фактически, одно предприятие и является одним кормильцем (а сфера услуг замкнута на обслуживание работников того же предприятия и альтернативы не дает – кончатся деньги на предприятии, кончатся и в парикмахерской, и магазине). И не случайно именно на таких предприятиях мы и видим примеры наиболее эффективных профсоюзов, где угроза коллективных действий представляет серьезную проблему для собственников и властей, да и прецеденты бывали. Конечно, проблемы профсоюзного движения тесно связаны с общей ситуацией в стране (связь бизнеса, суда и власти), но даже сейчас им часто удавалось добиться своего. В недрах околокремлевских политтехнологических структур давно зрели идеи какой-то картелизации рабочих, а то и служащих, и даже целого «среднего класса» – да, да, на полном серьезе писались и такие проекты пару лет назад. Но они нереализуемы по ряду причин. Во-первых, нечего делить – суды давно признали правомерность наделения ФНПР собственностью, ФНПР, как какой-нибудь штрассеровский профсоюз 1933 г. не экспроприировать, чтобы потом приставить партийца порулить объектом. Во-вторых, никакими реальными функциями квазиобщественную структуру никто наделять не будет – функции проверок и борьбы за счастье народное уже заняты государственными органами. И, в-третьих, Кремлю не выгодны никакие реальные профсоюзы, уж тем более, такой движущей силы всех современных антифеодальных революций, как «средний класс» или что-то вроде того. В конечном счете, Кремль опирается не на мифическую «партию Путина», а на вполне реальный госаппарат. Госаппарат обеспечивает итоги выборов, просто поддерживает полицейский порядок, в конце концов. Можно, конечно, выделить деньги на то, чтобы поставить палатки на Селигере и потренировать в очередной раз какой-то сброд «эффективному разрешению трудовых конфликтов». Но лучше, по логике принятия решений, все же – как это уже делается – тренировать малый инновационный бизнес. Ведь отсюда открывается дорога к государственно-частному партнерству, государственным инвестициям и прочим приятным вещам. А трудовые конфликты проще гасить теми же государственными инвестициями (и государственными дубинками), раз уж кто-то дорогу перекрывать созрел, а не выдумывать каких-то особо искусных общественников, которые сами обо всем договорятся.