Колыбельная для комсомола: к дню рождения ВЛКСМ

Никакой не юбилей, но все же…

Но все же 29 октября день рождения Всесоюзного ленинского коммунистического Союза молодежи, или — если коротко, — ВЛКСМ.

Удивительно, но сначала я узнал о том, что моя любимая станция кольцевого метро, та самая, где на потолке были изображены позолоченные полководцы всех эпох, включая самого недавнего великого полководца, чье изображение через несколько лет было стыдливо прикрыто белоснежным полотном, называлась «Комсомольская». А уже чуть позже я узнал, что и мой старший брат, и все его одноклассники, и сосед Юрка Винников, и даже братья Тоболкины, отпетые хулиганы с «перышками» в карманах, являются комсомольцами.

Да и я успел побывать в числе «членов», когда весь наш класс оптом приняли в «ряды». Вскорости, впрочем, незаметно, не привлекая общественного внимания и безо всякого хлопанья дверьми, вышел оттуда, воспользовавшись очередной сменой членских билетов — просто взял и не сменил.

Выйти-то вышел, но не забыл, нет.

Да и как тебя забудешь, дорогой товарищ, про тебя и про cвое героическое прошлое, если бодрые комсомольские песни можно вырубить из памяти лишь топором, да и то вряд ли. Как тебя забыть, если твое светлое имя носят проспекты, газеты федерального значения и целые города, особенно те, которые на Амуре.

Мы помним тебя. Помним в героические двадцатые, в буденовке и с шашкой наголо и с криком «Даешь!» штурмующего Перекоп. Мы помним тебя на диспуте, где ты со всей присущей тебе классовой страстью бичуешь буржуазные пережитки вроде ношения галстука или увлечения стихами поэта Есенина.

Мы помним тебя в тридцатые — стриженый затылок, линялая гимнастерка, бдительный взгляд стальных глаз. Ты в президиуме комсомольского собрания. Ты разрубаешь кулаком плотный, мощно заряженный классовой ненавистью воздух. А вот ты на трибуне заводского митинга. Надсаживая свою пролетарскую глотку, ты требуешь смерти предателям-троцкистам. «Собакам собачья смерть», — кричишь ты в толпу.

Нарком обороны СССР Климент Ефремович Ворошилов встречается с комсомолками, награжденными почетным знаком «Ворошиловский стрелок»

РИА Новости/ wikipedia.org

Мы помним тебя в пятидесятые-шестидесятые. Ты бодр как всегда. Ты беспечно горланишь на первомайской демонстрации песни Александры Пахмутовой на слова Гребенникова и Добронравова. «Главное, ребята, — поешь ты, сбиваясь на петушиный фальцет, — сердцем не стареть». — «Меня мое сердце, — вторят тебе твои товарищи, — в тревожную даль зовет». В эту странную двусмысленную эпоху с ее квазилиберальными закидонами твое гомогенное сознание начинает давать сбои и слегка двоиться. Одной рукой ты голосуешь за осуждение культа личности и восстановление ленинских норм партийной и хозяйственной жизни. Другой — в красной повязке на рукаве — ты ловишь на улицах стиляг, затаскиваешь их в кутузку и распарываешь бритвой их брюки-дудочки. В одной руке у тебя журнал «Юность» с Аксеновым, в другой — несколько тетрадных листков, исписанных мелким почерком. Это подробный, как тебе и было поручено, отчет о вчерашней вечеринке в общежитии. Главное ведь, чтоб сердцем не стареть. На свете ведь парня лучше нет, чем комсомол шестидесятых лет, не так ли? Ох, как раздваивалось в те годы твое сознание, если сочинивший радостную песню про то, что «нам стареть недосуг, комсомольцы двадцатого года», молодой поэт Владимир Войнович через несколько лет стал тем, кем он стал, а именно клеветником и отщепенцем.

А потому удивительно ли, что к семидесятым годам из простодушного романтически настроенного оболдуя ты превратился в циничную тварь с обвислым брюхом, пухлой мордой, чиновной скукой в белых глазах и комсомольским значком на лацкане приобретенного в спецотделе ГУМа финского пиджака.

Мы хорошо, даже слишком хорошо помним тебя в эти замечательные годы — годы зрелого социализма, БАМа и Продовольственной программы. Мы видим тебя, как живого, на выездном совещании комсомольского актива, где ты, смертельно устав от своего же эпического вранья, от своей ублюдочной риторики, от слова «задействовать», от своей казенной бодрости, устав от самого себя, устав от устава ВЛКСМ, паришься в райкомовской баньке в дружеском окружении фигуристых хохотушек из местного актива. Слава о твоих скромных досугах, достойных пера разве что Петрония, кругами расходилась по просторам родной страны.

Мы не очень-то отчетливо запомнили тебя в восьмидесятые — в годы твоего блистательного заката. Не очень ты как-то выпирал из общей массы. Видимо, копил силы для последнего прыжка, для последнего своего подвига.

Студент МХТИ, заместитель секретаря институтского комитета комсомола Михаил Ходорковский в 1982 году

Getty Images

Молодая гвардия рабочих и крестьян умирает, но не сдается. Да и кому, как не комсомолу, устремиться в самое пекло, в самую бучу великих событий. Не всем же на диванах-то отлеживаться. Кому-то надо и черную работу делать. И вот твои любимые питомцы, твои научившиеся летать орлята, расправив упрямые плечи, отважно ринулись в пучину нарождающегося российского бизнеса, в каковой пучине с разной степенью успешности барахтаются и по сей день.

Ты умер, но дело твое живет. Да и тело, впрочем, тоже. Мы невольно вспоминаем о тебе, слушая речи тех или иных народных избранников. Нет, весь ты не умрешь.

Спи спокойно, наш безвременно почивший товарищ. Спи спокойно, дорогой мой именинник. Спи крепко, и пусть тебе снится крейсер «Аврора», Днепрогэс, Магнитка, поликлиника четвертого управления, спецпаек и черная «Волга». Спи, родной комсомол. Спи. И, главное, смотри не просыпайся — и без тебя, извини, тошно.