Грозный во время Первой Чеченской войны
соцсети
Однажды Рамзан Кадыров призвал убивать людей, которые совершили убийство, либо их родственников. «Любая попытка совершить посягательство на жизнь человека отразится в том числе на родственниках виновного… Близкие родственники должны знать, чем занимается представитель их семьи, и нести за него ответственность, чему нас веками учат чеченские адаты». Для того чтобы не работала конституция Российской Федерации, а работали адаты — неписанные законы чеченцев времен работорговли и разбойничества, воспеваемые классиками в литературе, нужно уничтожить многонациональный мир. То есть искоренить любое инакомыслие, расхождение во взглядах, культурную и религиозную особенность, и для начала сделать это хотя бы в отдельно взятом месте, например, в Чечне.
Мусульманские общины укрепились в Европе за последние десятилетия настолько, что всемирный халифат больше не кажется иллюзией. Но для его образования нужны чуть более грандиозные масштабы, чем в Чечне, — и мы увидим массовые казни по шариату, полный запрет на содержание в домах собак и вето на языческий символ — праздничную новогоднюю елку. Однако шариат, как и светские законы, вторичны для горцев, где бесспорны только адаты, оставшиеся со времен язычества: веками длится кровная месть, дети не принадлежат матери, они — кровь отца, оправданы убийства чести, свой по национальности предпочтительнее всех остальных и выдавать дочерей замуж разрешено исключительно за мужчин своего рода-племени.
Геноцид русских в Чечне — хотя его следовало бы назвать геноцидом всех нечеченцев, — в активной фазе длился с начала 90-х годов XX века по середину нулевых XXI-го, при молчании журналистов и правозащитников, и позволил Ичкерии пустить метастазы по всем российским регионам, другим странам и даже континентам. Александр Солженицын открыто писал о геноциде, призывал власти одуматься, провести работу над ошибками, укорял Кремль, с чьего позволения происходили все бесчинства, но, выражаясь терминами самого Нобелевского лауреата, — совершенно беспоследственно. Наиболее страшные события в Чечне начинались после того, как бомбы затихали, а мирные люди, преимущественно нечеченцы, начинали робко надеяться на мир.
Требование извинений от обреченной жертвы — излюбленное удовольствие морально разложившихся личностей, упивающихся абсолютной властью, как и унижение, как психологическое и физическое уничтожение.
«Неверных нужно унижать постоянно!» — так говорят исламские фундаменталисты. Всплеск их активности в республике начался в конце 80-х, когда горцы решили применить коллективную ответственность к русским уроженцам Чечни, практиковавшуюся в общинно-племенном строе, как нечто само собою разумеющиеся. Хотя именно русские уроженцы Чечни не смогли выехать за пределы республики, в отличие от чеченцев и ингушей, нашедших сотнями тысяч пристанище в Ингушетии.
Только по официальным данным, в Ингушетии спрятались от 300 000 до 500 000 чеченцев, и неудивительно, что, согласно статистике, чеченцев в 1989 году насчитывалось чуть более 700 000, а после завершения долгой войны в Чечне стало полтора миллиона чеченцев, то есть в два раза больше, чем было. Это случилось благодаря тому, что старейшины разрешили мужчинам брать в жены до четырех девушек, и объявили, что долг каждой из них перед чеченским народом — родить как можно больше будущих воинов. Беженцы-чеченцы скрывались у родных в Дагестане, в лагерях беженцев в Ингушетии и в других мирных регионах России. Воевали с российской армией в основном парни из аулов и сел. Под бомбами в Грозном оставались мирные нечеченцы с детьми — 95–97%, в Аргуне и Гудермесе было от 50% до 70% русскоязычных, так же дело обстояло в станицах и поселках Чечни. В нашем дворе по улице Заветы Ильича в Грозном перед Первой чеченской компанией я насчитала 54 ребенка: русские, украинцы, аварцы, татары, армяне, евреи, дети из многонациональных семей. Чеченских детей было всего двое, и тех быстро увезли от войны. Большинство вайнахских семей заранее предупредили родственники-боевики с гор, и они успели уехать до начала страшных боев.
В путинской России введена официальная мода на извинения. Извиняются все: от депутатов до школьников — например, перед Рамзаном Кадыровым, главой Чеченской республики. Пытались добиться такого положения и другие российские чиновники, но менее эффективно. Ичкерийцы, сбежавшие в Европу, ностальгируют о годах независимости, переругиваясь друг с другом за лоскутки былой славы. В современной Чечне управленцы пошли другим путем с благословения Путина и расширяют сферу влияния по остальным регионам России. «Один Владимир принес на Русь христианство, а другой Владимир свернул к халифату», — нередко можно услышать мнение граждан, когда речь идет о строительстве новых мечетей в российских городах и о том, что с денежных купюр внезапно исчезли символы православной веры.
Мир неверия будет потрясен, писал когда-то чеченский бард Тимур Муцураев, вдохновлявший своими песнями и «воинов джихада», и мирных жителей всех национальностей. Тимур Муцураев был единственным, чьи песни к началу Второй чеченской войны не запретили исламские фундаменталисты (в целом песни запрещали потому, что шайтан украл семь нот из рая, и музыка, искусство, творчество очень вредны для мусульман, как и сам мир неверных). Тимур Муцураев воспевал подвиг Хавы Бараевой, юной девушки, которая взорвала машину с тротилом у российской воинской части. На нее следовало ориентироваться чеченской молодежи. Теперь, как выразился Рамзан Кадыров, «Муцураев больше не поет!»
Обложка аудиокассеты с записью альбома Тимура Муцураева
Фото из личного архива
За политическими склоками и пропагандой с двух сторон конфликта нередко упускается кровопролитная религиозная война в Чечне, не менее мощная и опасная, чем изначальное противостояние Ельцина и Дудаева.
