У петровского разворота на Запад много следствий. Среди прочих немаловажное — резкое изменение отношения дворянской элиты, которая стремительно вестернизировалась, к древнерусским памятникам. То, чем вчера еще восхищались, стало вдруг вызывать неловкость, если не стыд, превратилось в свидетельство «прежнего варварства».
Разумеется, сохранению памятников это все не способствовало. И в XVIII, и в течение большей части XIX века к средневековой церкви могли запросто пристроить портик с колоннами в античном — вернее, конечно, в классицистическом вкусе. Свято при этом веря, что не уродуют, а украшают. Возвести рядом со старым храмом новомодную колокольню, не задумываясь о том, как эти два здания смотрятся вместе, — совсем обычное дело. Понятно ведь — просвещенному человеку понятно! — что настоящим шедевром является новодел, а не приземистая церквушка, появившаяся веке этак в шестнадцатом. А то и в домоногольские времена (не преувеличение вовсе, чуть дальше будут доказательства). Приземистую церквушку и разобрать не жалко, чтобы очистить место для нового — были бы деньги.
Чудом избежал тотальной перестройки московский Кремль, и только чрезмерная дороговизна не дала реализовать грандиозный проект по замене старинных икон во всех церквях империи (!) на новые, сделанные по западной моде. Навык понимать красоту икон точно так же был утерян и вернулся не вдруг, и только ближе к началу ХХ века появились и настоящие знатоки, и научные методы реставрации.
Моду на «русское» пытались возродить — или, точнее, ввести, — славянофилы, но действовали они почти наугад, и часто их потуги производили комический эффект. Бар-бородачей в «исконно-русских» костюмах и мурмолках простой народ на улицах принимал за персов, а величайшим шедевром русской (и мировой! — мы ведь на меньшее не привыкли соглашаться) религиозной живописи вождь славянофилов Алексей Хомяков искренне считал «Явление Христа народу» кисти Иванова.
Но постепенно настоящие знатоки все-таки появлялись. Приходило понимание, что памятники допетровских времен имеют не только историческую ценность, что в них — своя эстетика и своя красота. И своя особая мудрость. И что нужно спасать уцелевшее.
И, конечно, это было прежде всего делом энтузиастов.
Ученик фотографа
Одним из таких энтузиастов и был человек, о котором сегодня пойдет речь, — Иван Федорович Барщевский. Человек, кстати, вполне передовой, с детства интересовавшийся техническими новинками.