Родственники моряков скорбят на мемориальной церемонии, Видяево, 24 августа 2000 года
REUTERS/scanpix
12 августа 2000 года подводная лодка «Курск» затонула во время учений в Баренцевом море. Но официально о гибели экипажа было объявлено только 22 августа — десять дней вся страна напряженно следила за тем, как разворачивалась катастрофа. Гибель «Курска» принято считать первым испытанием Владимира Путина на посту президента России — здесь и встреча в Видяево со вдовами, и фраза «Она утонула», сказанная в интервью Ларри Кингу. Оглядываясь на эти события спустя четверть века, Александр Уржанов не узнает страну, в которой они произошли.
10 августа подводная лодка «Курск» вышла на учения, вышла с кучей проблем, и сумма этих проблем привела к двум взрывам — почти весь экипаж погиб сразу, но два десятка человек еще несколько суток были живы. Известна душераздирающая записка капитана Колесникова, написанная в полной темноте на дне моря. Вообще очень много известно про «Курск» — благодаря большой работе экспертов и журналистов, годами бившихся за то, чтобы рассказать правду о катастрофе.
«Рассказать правду о катастрофе» — совсем штамп, но я, вписывая его в текст, останавливаюсь и рассматриваю его как надгробный камень с дореволюционной орфографией: вроде слова знакомые, но реальность давно другая. В мире постправды, альтернативных фактов, отрицательного роста и специальной военной операции вспомнить «Курск» — значит по-новому увидеть, как изменились за 25 лет мы сами.
Значки в честь атомной подлодки «Курск» на уличном рынке в Санкт-Петербурге, 18 мая 2001 года
REUTERS/scanpix
***
Главное в истории гибели подлодки — увы, не количество жертв: и Беслан, и «Норд-ост» и унесли больше жизней, и в целом воспринимались как более тяжелые трагедии. Тут запомнилось другое — бесконечно долгая спасательная операция, когда каждый выпуск новостей — это качели между «есть надежда» и «спасать некого». Десять бесконечно долгих дней напряженного ожидания, в которое погрузилась вся страна, которое я хорошо помню и сегодня, через 25 лет.
Заканчивалось лето в нашем дачном поселке, и беседы о помидорах, гладиолусах и медведках, самые актуальные для августа, мгновенно стихли — все разговоры начинались с одного, а вечерами из каждого дома звучала тревожная заставка выпуска новостей. В том информационном пузыре, который еще был более-менее общим на страну и который формировало несколько десятков активных СМИ, тема «Курска» жила и не забывалась десять дней — теперь ни такой медийной практики, ни объема аудиторного внимания, кажется, нет в природе. Сегодня, когда выходит этот текст, тема про печальный юбилей «Курска» уже устарела, уже Зеленский приезжал в Вашингтон с лидерами Европы, уже Путин прилетал на Аляску, уже все это пережевано и пережито — и вот все это уложилось в десять дней.
А тогда десять дней не было ничего важнее, чем эта лодка, и никого важнее, чем ее моряки.
Экипаж как-то сразу воспринимался как свои — не только с огромным сочувствием, но и с огромным уважением к их делу, и это неочевидно: общая репутация армии к этому моменту складывалась частью из ужасов Чеченской войны, частью из дедовщины садистского толка, частью из анекдотов про тупых и коррумпированных вояк.
Последний экипаж подводной лодки «Курск», октябрь 1999 года
AFP/scanpix
Да и не только анекдотов: очковтирательство, некомпетентность и безумное количество официального вранья, которые транслировали государственные говорящие головы, быстро стало очевидно. Максимальное сокрытие негативной информации, преуменьшение масштабов, отсутствие технических средств спасти экипаж, многодневный недопуск норвежских водолазов, вызвавшихся помочь, — все это роднит «Курск» и с Чернобылем, и с будущими практиками информационного газлайтинга: «"Боинг" сбила украинская ракета» — это буквально «"Курск" утопила американская торпеда». Но на этом сходство заканчивается: сегодня многое из тех августовских дней уже выглядит какой-то немыслимой альтернативной историей.