От коммунистической мечты о справедливости до истории бессилия и поражений. От создания утопий до хроник мира, где не осталось надежд. По просьбе Republic-Weekly Алексей Елисеев рассказывает о том, как менялось политическое воображение братьев Стругацких.
Фантастов часто воспринимают как предсказателей — этаких Кассандр современности. И братья Стругацкие — один из самых ярких тому примеров. Насколько серьезно к созданным ими мирам относились и относятся до сих пор, показывает, например, недавнее интервью Юлии Латыниной на Republic, в котором она несколько раз упоминает о том, что от Запада советские люди (и в том числе она) ждали Мира Полудня (метамир, созданный Стругацкими, названный в честь повести «Полдень, XXII век». — Прим. ред.) в противовес Арканару (планета и часть Мира Полудня, которая представляет собой мир между поздним феодализмом и эпохой Возрождения. — Прим. ред.) Советского Союза. Правда, ко времени распада СССР сами Стругацкие уже этого не ждали, а цикл про Мир Полудня завершился повестями вовсе не оптимистическими — даже вымышленный коммунизм (не имевший ничего общего с советской действительностью) оказался слишком далек от идеала. Как самые популярные (по крайней мере, в интеллигентской среде) советские фантасты пришли от оттепельного оптимизма к бессилию перед жизнью, которая «идет следом, как свинья за худым возом, и подбирает, перемалывает всех своими погаными челюстями: дробит, мельчит, ломает, корежит, покупает, убивает…»?