Максим Трудолюбов*
Если вы послушаете публичных интеллектуалов, журналистов и значительную часть научного сообщества, то получите широчайший выбор мрачных прогнозов. Если вы обратитесь за оценками будущего к предпринимателям, инвесторам, банкирам и другой части ученых, то получите значительный выбор из предсказаний технологических прорывов и небывалого уровня качества жизни. В целом люди склонны к пессимизму в оценке будущего своей страны и мира, но при этом последовательно оптимистичны в оценках собственного будущего. В рубрике «Воскресная проповедь» с такими разными образами будущего разбирается Максим Трудолюбов*.
Источники пессимизма
Опасения, связанные с непредсказуемым развитием технологий искусственного интеллекта, лишь последний тренд в длинной веренице причин конца цивилизации. В книге «Над пропастью» (The Precipice: Existential Risk and the Future of Humanity) философ Тоби Орд, специализирующийся на долгосрочных рисках, стоящих перед человечеством, расставляет причины краха в таком порядке — от наиболее к наименее вероятной: вышедший из-под контроля искусственный интеллект; пандемия, вызванная модифицированным в лаборатории вирусом; естественная пандемия; иная неопределяемая пока экологическая катастрофа; катастрофическое изменение климата; ядерная война; суперизвержение вулкана; столкновение с астероидом или кометой.
Ядерная война в расчетах Орда стоит невысоко, потому что он рассматривает угрозы полного, а не частичного уничтожения жизни на Земле. Ядерное оружие способно уничтожить только часть живого, поскольку удары будут сконцентрированы на нескольких существенных целях, и большинство населенных пунктов — а на Земле 10 тысяч городов — таковыми являться не будут. Кроме того, воздействие радиации на климат, при всем ужасе такой перспективы, может быть не настолько смертельным, как считалось прежде.
О вероятности катастроф и их последствиях, естественно, идут споры, но убежденность в том, что мир катится под уклон, невероятно распространена. Действие нового романа Иэна Макьюэна «Что мы можем знать» (What We Can Know) происходит через сто лет после нас. Глядя из 20-х годов XXII века, рассказчик называет преобладающее настроение нашей эпохи «метафизической мрачностью» (Metaphysical Gloom).
«Это было время, когда люди утратили веру в прогресс, а публичные интеллектуалы стали профессиональными пессимистами», — говорит один из персонажей.
И действительно, есть профессии, включая писательскую и журналистскую, представители которых не могут выйти к публике без очередного мрачного прогноза. Иначе им просто не поверят и не будут их читать. Сам Макьюэн, подчеркивая эту иронию, поместил героев своего романа в постапокалиптические декорации. Он стремится показать, что мы живем в лучшее из времен, но делает это, мысленно переместившись в худшее.
Одна из причин популярности метафизической мрачности — интеллектуальная стратегия, которая боится оптимизма. Позитивная перспектива вызывает подозрения, она дискредитирована политической пропагандой и чрезмерно бравурной рекламой. Демонстрация оптимизма по поводу общественных процессов воспринимается как наивность или поддержка государственной пропаганды — это так даже в сравнительно свободных обществах. Интеллектуальная честность как будто бы требует пессимизма.
Еще одна причина — в автоматизме восприятия. История знает бесчисленное множество «последних времен», которые постоянно оказывались предпоследними. Это заблуждение известно как «презентизм» или «хроноцентризм»: многим кажется, что их поколение переживает уникальную в истории эпоху, пишет Дориан Лински в книге «Конец всему: истории, которые мы рассказываем о конце света» (Lynskey, Dorian. Everything Must Go: The Stories We Tell About the End of the World). Человек склонен сопротивляться представлению о том, что мы живем в сердцевине истории, не знаем, как все закончится, и, скорее всего, не будем свидетелями кульминационной драмы. Люди любят истории, а истории с пугающими концовками, видимо, любят особенно.