В 2017 году в газете The New York Times вышла колонка Саймона Себага Монтефиоре к столетию Октябрьской революции. В ней он рассуждает о том, что было бы с миром, если бы в 1917 году большевики не захватили власть в самой большой стране на планете. И приходит к выводу, что все было бы иначе: без Ленина не было бы Гитлера, холокоста, нынешнего могущества Китая, а может быть, даже и США. Republic-Weekly публикует перевод этого эссе, актуального и в 2025 году.

Октябрьская революция, которую Ленин совершил сто лет назад, остается поразительно актуальной — причем в таких формах, которые сразу после крушения советского коммунизма казались невозможными.

Марксизм-ленинизм — пусть и в особой, капиталистически-маоистской версии — по-прежнему лежит в основе идеологии Китая, превращающегося в главную сверхдержаву XXI века. Тот же самый набор идей продолжает разрушать Кубу и Венесуэлу. Северная Корея — диктатура с ядерным оружием, построенная по ленинским лекалам — пугает весь мир. А в демократической Великобритании коммунистическая риторика вдруг снова звучит громко: Джереми Корбин — политик с почти ленинскими взглядами, уютно замаскированный под мягкого добродушного старика — стал самым радикальным лидером за всю историю одной из двух главных партий страны и постепенно приближается к власти (Корбин был лидером Лейбористской партии с 2015 по 2020 год. — Прим. ред.).

Возвращаются и большевистские методы. Ленин был гением беспощадной политики, в которой не бывает ничьих и компромиссов. Ее суть он сформулировал коротко: «Кто кого?» — кто управляет, а главное, кто уничтожит кого первым.

В каком-то смысле Дональд Трамп — отражение нового «правого большевизма», где цель оправдывает средства, а ложь, травля и использование «полезных идиотов», как говорил Ленин, считаются нормальными инструментами борьбы.

Не случайно главный стратег его [первой] кампании Стив Бэннон когда-то заявил: «Я — ленинист».

Прошло сто лет, но события Октября 1917-го по-прежнему отзываются эхом: вдохновляют, тревожат, завораживают. Революция кажется чем-то грандиозным, почти мифом, настолько судьбоносным, что трудно поверить: все могло пойти иначе.

А ведь могли и пойти.

В победе большевиков не было ничего предопределенного. К 1917 году династия Романовых стремительно теряла хватку и поддержку населения, но империя могла сохраниться, если бы цари воспользовались шансами на реформы, которые раз за разом упускали. Другие абсолютные монархии Европы — Османская и Габсбургская — рухнули после поражения в Первой мировой. Но что случилось бы с Россией, если бы Романовы продержались всего год — до победного ноября 1918-го?