Согласно соцопросам США, в 1945 году 70% немцев считали подсудимых на Нюрнбергском процессе виновными. А в 1946-м — только 50%. Идея о том, что все страны мира, включая Германию, приняли результаты трибунала, справедлива только на уровне официальных позиций государств. Обычных людей Нюрнберг не убедил — или, по крайней мере, убедил не полностью. Особенно это касается граждан проигравших стран. Почему? Объясняет военный историк Константин Гайворонский.

«Мы не собираемся обвинять весь германский народ. Мы знаем, что нацистская партия пришла к власти не потому, что за нее голосовало большинство немецких избирателей. Иначе не понадобились бы штурмовые отряды, концлагеря и гестапо, созданные в первые же дни после прихода этой партии к власти… Сами немцы не меньше, чем остальной мир, имеют свой счет для того, чтобы предъявить его подсудимым», — заявил в своей вступительной речи Роберт Джексон, главный обвинитель от США, на стартовавшем 20 ноября 1945 года Нюрнбергском процессе.

На этот пас немецкое коллективное сознание отреагировало своеобразно: тезис о невиновности немецкого народа оно приняло безоговорочно, а вот предъявлять свой счет подсудимым отказалось.

Мир хочет покаяния, Германия — забвения

Нюрнбергский трибунал был задуман не только для наказания ведущих деятелей Третьего рейха, но и как «первая манифестация мировой совести» — удачная фраза, пущенная кем-то из 240 журналистов, съехавшихся на процесс из 20 стран. Это был суд не только над конкретными людьми, но и над нацизмом как беспрецедентным коллективным преступлением против человечества.

И тут уж трудно было обойти вопрос о вине немецкого народа.

«Мы должны показать немцам, что виновниками всех бед их самих и всей Европы являются они сами»,

— говорил генерал Клей, возглавлявший администрацию американской зоны оккупации Германии. Немцы, однако, упорно отказывались это видеть.

«Мир в Нюрнберге хотел услышать покаяние. Германия хотела лишь забыть», — сетовал Джон Дос Пассос, освещавший процесс для журнала Life. «На улицах Нюрнберга я не увидел ни капли раскаяния. Немцы, с которыми я говорил, жалели не жертв, а подсудимых», — вторил ему Уильям Ширер. И таких свидетельств — множество.

В лучшем случае немецкие собеседники западных репортеров советовали не разводить крючкотворческую канитель, а просто вздернуть двадцатку обвиняемых и заняться решением более насущных проблем. Но чаще вообще не понимали, чего от них хотят. Какого покаяния? За что?