В Америке много политических блоггеров. Говорят, они там на что-то влияют. В России политических блоггеров мало, а степень их влияния стремится к нулю. И действительно, если блог – это сетевой дневник, автор которого в меру способностей реагирует на текущие политические события, то проблема в России состоит в том, что политических событий не происходит. Вообще-то, событий много: то очередная катастрофа, то футбольный матч, да и цены на нефть – то вверх, то вниз. Но все это не имеет прямого отношения к политике, хотя – на безрыбье и рак рыба – находятся желающие обсуждать что угодно, вплоть до телесериалов, в политических терминах. Остается, конечно, возможность писать о прошлом – если есть что вспомнить. О политических событиях вроде бы периодически рассказывают в новостях. Но событиями они не являются: это либо сигналы, либо имитации. Грань не очень четкая. Скажем, состоявшееся на прошлой неделе заседание Госсовета должно было стать сигналом о том, что региональным начальникам не надо перегибать палку, не допуская миноритарные партии на выборы и лишая их мест в законодательных собраниях. Но переключилось какое-то реле, и сигнал не пошел. Получилась просто имитация политической дискуссии, ради которой, думаю, не стоило и огород городить, можно было то же самое протереть через пару говорящих голов в телевизоре. Писать о такого рода фикциях как-то даже обидно. В этом блоге я собираюсь, конечно, реагировать на события, – но только если они действительно будут происходить. Нельзя же, например, считать событиями региональные выборы, результаты которых предрешены до такой степени, что сами участники относятся к ним просто как к поводу поклянчить у исполнительной власти лишнюю пару депутатских кабинетов, как это было с недавним «демаршем парламентских партий». Тем не менее, писать о политике надо. Это моя профессия. И, раз уж на дворе такое безвременье, надо думать о будущем. В последнее время говорится немало прекрасных слов о том, что вот-де нельзя жить текущим моментом, пора мыслить стратегически. Но как дойдет до дела, все сводится к перспективам «тандема». У «тандема» перспективы, на мой взгляд, ясные: скоро наступит день, когда местоблюститель уступит тщательно сохраненное место законному владельцу, а сам отправится куда-нибудь в уголок вновь ждать своего часа, с хорошим шансом дождаться. Беда в том, что это не будущее, в строгом смысле слова. Это уже было. Я убежден, что будущее России – как любой другой страны – связано с демократией. Но я не сомневаюсь в том, что российский демократический путь будет особенным. Ни второй Америки, ни второй (или даже первой) Европы здесь не случится. И именно особенности того демократического пути, по которому предстоит пойти России, заслуживают разговора. Иначе ведь, когда наступит время, все придется делать с кондачка. Получится «украинизация», против которой на днях так решительно высказался премьер Путин. Я в этом с ним солидарен, без всякой иронии. Беда украинской демократизации в том, что победившие в 2004 г. демократические силы, повинуясь сиюминутным политическим запросам, установили такие правила игры, по которым и играть-то невозможно. А платит за эту недоработку украинского правящего класса народ, несущий все издержки постоянной политической склоки. Собственно говоря, думать о будущем со стратегической точки зрения – это и значит думать о правилах игры, то есть об институтах. Как создать работающую партийную систему? Как сделать, чтобы заработали выборы в качестве механизма политической конкуренции? Как устроить федеральную и региональную власть? Вот на эти темы я собираюсь рассуждать в блоге. Его тема – институциональное строительство, известное еще как институциональная инженерия. Тут надо сделать две оговорки. Первая – о целях институциональной инженерии. Они состоят в том, чтобы путем теоретического рассуждения определить оптимальные правила игры. Идеальными они не будут просто потому, что даже самые лучшие правила подвержены манипуляциям со стороны более сильных игроков в ущерб более слабым. Но минимизировать издержки манипуляций – реально. Сделать это можно, предоставив определенные гарантии наиболее уязвимым участникам политического процесса. И эти участники – не оппозиция. Это вообще не политики. Это народ, то есть совокупность политически заинтересованных граждан. Главный принцип институциональной инженерии состоит в том, что сколь бы скромной ни была эта заинтересованность, институты не должны создавать препятствий к ее практической реализации. Тут, надо сказать, немало напутали маститые теоретики институциональной инженерии, вроде Джованни Сартори. Именно с их нелегкой руки сформировалось представление о том, что оптимальные институты должны обеспечивать, прежде всего, стабильное и эффективное функционирование системы, а все остальные соображения – вторичны. И если со стабильностью системы все понятно, то под ее эффективностью – за отсутствием объективного критерия – обычно понимают способность решать те задачи, которые она сама перед собой ставит. С этой точки зрения, если провести ее последовательно, шедевром институциональной инженерии следует признать Северную Корею. Не чуждо такое понимание и нынешним российским правителям, которые за последние годы приложили немало усилий к «оптимизации» политической системы. Стабильность налицо, эффективность – тоже: у каждого свой откат, но при этом бюджетные параметры в основном выполняются, а беспредельщики иногда несут заслуженное наказание. Но цена – ограничение основных прав и свобод граждан, и эта цена неприемлема. Правящий класс не должен перекладывать управленческие издержки на народ. Вторая оговорка касается адресата. Согласно распространенному представлению, все, что произносится российскими экспертами в публичном пространстве, адресовано власти. Кому же еще? Ведь больше никого нет. Я считаю, что это представление – по большому счету ложное. В России за пределами государственного аппарата (и хочется надеяться, на каких-то позициях внутри него) есть достаточное количество людей, способных думать о будущем и бороться за его улучшение. Когда и как это произойдет, не мой вопрос. Но единственное, к чему стремится нынешняя российская власть и на что способна, – это сохранить статус-кво. Статус-кво – это авторитарный персоналистский режим, основанный на присвоении и частичном патронажном перераспределении государственных ресурсов. Будучи, в сущности, личной диктатурой, этот режим не располагает ни связной идеологией, ни иными ресурсами для придания себе законности в глазах населения, кроме выборов. Поэтому он нуждается во всенародных голосованиях, правящей и оппозиционных партиях, некоторых традиционных гражданских свободах. Но в силу своей диктаторской природы реальной политической конкуренции он не допускает, и поэтому все эти институты носят имитационный характер. Никаких внутренних стимулов к тому, чтобы изменить ситуацию, у российских властей нет. Мой блог – для тех, у кого они есть.