Как в 2009 году складывались отношения власти и общества? Кризис способствовал децентрализации политической жизни, но пока не привел к отказу власти от патерналистской модели в отношениях как государства с гражданами, так и центра с регионами. В течение года позиция власти претерпевала серьезные изменения, что особенно заметно в отношении выборов. Весной, опасаясь углубления кризиса, власть несколько ослабила вожжи, привнеся в избирательные практики элементы либерализации. Затем процесс политической адаптации к кризису повернул вспять – по-видимому, власть посчитала, что самое тяжелое в экономике позади, и что можно постепенно возвращаться на круги своя. Год, в целом, продемонстрировал относительное спокойствие общества при сохранении и усилении популизма власти, носящего во многом превентивный характер. Обсуждение в начале года массовых социальных протестов на Дальнем Востоке и жесткой реакции на них со стороны власти переросло в дискуссию о том, что негласный социальный контракт «невмешательство граждан в политику в обмен на растущий уровень жизни» вследствие кризиса прекращает свое действие. Вывод о том, что «путинский» контракт больше не работает, оказался преждевременным. Социальный контракт все еще на месте, но происходит его эрозия. Власть, платя высокую цену за его поддержание, оказывается заложником ситуации: такой контракт все менее нужен ей самой. Пресловутое «путинское большинство» – это большинство не активное, а пассивное, большинство не действия, а бездействия, которое не может служить опорой власти для проведения модернизации. В отношении социальных протестов власть опробовала и кнут, и пряник. Кнут – во Владивостоке, где присланный подмосковный ОМОН жестко разогнал демонстрантов, пряник – в Пикалево, куда приехал лично В. Путин и под телекамеры принудил бизнес к сотрудничеству. Что важно: кризис на Дальнем Востоке имел системный характер и был вызван чисто отраслевым подходом правительства к принятию решений (по автомобилестроению, лесному комплексу и др.) при отсутствии не только учета региональных интересов, но и должного анализа региональных последствий принимаемых решений. Ситуацию на Дальнем Востоке удалось стабилизировать, но действия правительства при этом были реактивными и осуществлялись в ручном режиме. Системные причины кризиса устранены не были. На рубеже 2009 и 2010 гг. массовые протесты произошли уже на противоположном конце страны – в Калининграде. Переход к фактическим назначениям губернаторов из Москвы, с одной стороны, существенно уменьшил возможность власти купировать на региональном уровне возникающий социальный протест, а с другой, снизил роль губернаторов как демпфера. Кремль может демонстрировать какую угодно жесткость в отношении глав регионов, но недовольство граждан ими почти автоматически переносится на Москву. Отсюда антипутинские лозунги на демонстрациях наряду с антигубернаторскими. В ситуации кризиса полнота власти оборачивается полнотой ответственности. Негативной стороной в случае усиления протестных настроений может обернуться и другое «достижение» Кремля: слабость политических партий и отсутствие авторитетных политиков в регионах. Стихийный протест в таких условиях трудно канализировать в парламентское, да и любое другое русло. Социально-экономическая, политическая и медийная география страны оказалась и для власти, и для общества в 2009 г. существенно шире обычного. Страна вступила в полосу крупных аварий и техногенных катастроф: авария на Саяно-Шушенской ГЭС в августе, пожар на военных складах в Ульяновске и крушение «Невского экспресса» в ноябре, жуткий пожар в Перми в декабре. Каждый из этих случаев в отдельности можно объяснить трагическим стечением обстоятельств, ведомственными промахами, персональным фактором и др. Все вместе, однако, они складываются в мрачную картину лавинообразных системных сбоев, разлада системы управления в самых разных местах. И это не просто результат обветшания советской технической инфраструктуры, это эффект деградации системы управления. Как и в отношении Северного Кавказа, речь идет о серьезных системных накопившихся проблемах, масштабы которых на порядки превышают любые возможности оперативного вмешательства. Осуществлявшаяся в 2009 г. в регионах борьба с кризисом несет определенные риски на будущее. Делая ставку на поддержание, в первую очередь, спокойствия в обществе, власти сохраняли социальные статьи расходов бюджетов, срезая все остальные, включая инвестиции в инфраструктуру и т.д. Кроме того, оказывалось сильное давление на бизнес с целью недопущения роста безработицы любой ценой. Это значит, что последствия кризиса в регионах будут ощущаться и после того, как собственно экономический кризис завершится. Важно и то, что если в 2009 г. кризис ударил, прежде всего, по наиболее успешным и богатым регионам, то в 2010 г. он докатится до более слабых, имеющих значительное субсидирование из федерального бюджета, объем которого существенно сокращается. «Управляемая демократия» по-российски зашла в тупик. Годы финансового благополучия, использованные для технологического «усовершенствования» системы, привели к «российской болезни». Руль у построенной в результате государственной машины крутится прекрасно: политические партии полностью контролируемы, губернаторы лояльны, достраивается и вертикаль гражданского общества в виде общественных палат разного уровня. Беда только, что колеса в результате верчения руля не поворачиваются – утеряны приводные механизмы. Пока машина стоит, это не имеет особого значения, но ведь ей предстоит куда-то двигаться. Прошла ли система имитационной демократии и во многом имитационного же управления испытание кризисом? Скорее, нет: с помощью резервного фонда власть, по сути, купила отсрочку – возможность ничего не менять какое-то время и не меняться самой. Вследствие этого и экономика, и общество, и политическая система пережили в 2009 г. кризис относительно легко, но не перестроились. Усилия власти при этом были сосредоточены, главным образом, на экономике; куда меньше – на политической системе, и еще меньше – на обществе. Примерно так же выглядят сегодня приоритеты и в отношении модернизации, о которой активно заговорили, когда миновала острая фаза кризиса. Я начал с того, что 2009 год – год перелома. Позади осталось многое: новые великодержавные амбиции; модель ускоренного экономического развития на базе госкорпораций; теряет базу и государственный патернализм. Что впереди – пока неясно. Власть продолжает вести весьма затратную популистскую политику, необходимость которой по мере приближения выборов Думы и президента будет только возрастать. Начинает приходить понимание того, что ситуация изменилась, и что независимо от того, как будет происходить выход из кризиса, возврата к прошлому, к «золотому путинскому веку» нет. Вопрос в том, поймут ли это политические элиты, а если поймут, то: а) захотят ли и б) смогут ли что то изменить?