Разговорам о реформах, приоритетах, разгоне академий и создании R&D-центров международного уровня не хватает ясности. Хорошо предварить их выяснением более общих установок. Масштабы и формы существования советской науки определялись комплексом целей, стоящих перед СССР, и международным положением страны. Идеология построения всемирного коммунизма формировала специфическую схему сектора исследований и разработок. Во-первых, изоляция от Запада означала опору на собственные силы, создание своего широкого фронта наук. Причем речь шла не просто о демонстрации преимуществ социалистической системы, но и о насущной практической необходимости. Масштаб официальных технологических заимствований был крайне ограничен, поэтому многое придумывали сами. Естественно, не всегда получалось, и приходилось прибегать к обратной разработке. Примеров масса: айтишники клонировали IBM-360, а химики из ВНИХФИ воспроизвели более 170 ключевых зарубежных лекарств. Вот как об этом писал корифей отечественной фармакологии академик Машковский: «…ученые института внимательно следили за достижениями зарубежной науки и с появлением каждого нового класса высокоэффективных лекарственных средств стремились сделать эти средства достоянием отечественной медицины». Характерные выражения типа «отечественная медицина» и «достояние» хорошо отражают советскую связь практики и идеологии. Чтобы догнать и перегнать капиталистический Запад и построить коммунизм, требовалось создать сотни академических и тысячи отраслевых институтов, без которых технически изолированная экономика не могла развиваться. Уровень этих институтов был разным, а эффективность из-за заметной оторванности от мировой науки была, в среднем, слабее, но достижения, безусловно, возникали. На них был двоякий спрос: требовались и лекарства, и отечественные достояния. Во-вторых, противостояние с капитализмом, а, вернее, стремление к геополитическому господству выражалось в гонке вооружений. Соответственно, значимые для оборонки отрасли были приоритетными. Не будем на этом останавливаться, лучше перейдем к третьему фактору. Наука служила официальным фундаментом построения советской цивилизации. Ключевая особенность марксистско-ленинской идеологии в том, что она считала себя «единственно научной», «подлинно научной» и т.д. Эта идеология выражалась в создании тоталитарно-планового государства на научной основе. Конечно, формы существования «науки» могли быть сколь угодно уродливыми – достаточно вспомнить автора монографии «Марксизм и вопросы языкознания». Тем не менее, научно-технический прогресс был духовным столпом развития СССР. Он зримо демонстрировал преимущества советской идеологии и подтверждал ее превосходство. Наш Гагарин летал – бога нет. Главное здание МГУ – храм науки. Наш мирный атом. КСП, физики-лирики, Стругацкие и «Девять дней одного года». Советские дети поголовно осваивали достижения высшей математики по учебнику гениального Колмогорова, а родители строили с нуля уникальные наукограды типа новосибирского Академгородка, жителей которых кормили лучше, чем остальное население. В итоге: ученых в СССР было гораздо больше, чем где-либо в мире. Теперь перейдем к современной России, которой досталась советская научная система. 1. Технологическая изоляция закончилась, и нам доступны все достижения мировой прикладной науки и инженерии – кроме самых передовых, которые не продают. У государства нет необходимости развивать полный спектр собственных технологий для обеспечения своей деятельности еще и потому, что плановая экономика сменилась частной, и большинство социально-экономических задач можно решить на коммерческой основе. Зато перед генетически советской наукой настойчиво ставится не свойственная ей ранее задача заработка. Причем часто она преподносится не как задача, а как цель всего существования. Прикладные НИИ старого типа созданы для совсем других целей, и факты их перестройки под рыночную действительность предсказуемо редки. Зато денег на них мы продолжаем тратить неприлично много. Поэтому нужно не ждать, пока гигантская система государственной отраслевой науки окончательно разложится, а реформировать ее немедленно. Былых причин содержать ее нет, а инноваций она точно не породит. 2. Темп гонки вооружений с нашей стороны заметно снизился. Теперь характер угроз другой: капиталисты сменились террористами. Тем не менее, принятое направление внешней политики требует поддержания (видимости) паритета с былыми и новыми потенциальными противниками. Кроме того, активно идет торговля оружием, и чтобы продолжать это постыдное занятие, нужно обновлять советский ассортимент. Поэтому необходимо поддерживать определенный уровень науки и технологии в достаточно широком спектре областей, причем развивать и фундаментальную науку и тесно интегрировать ее с образованием. Распространение терроризма и локальных конфликтов с одной стороны, и некоторое снижение роли стратегического ядерного оружия – с другой, означают, что в тематическом плане приоритет от ядерной физики должен перейти к электронике и IT. Они же плюс материаловедение необходимы, если мы хотим и дальше торговать самолетами. 3. Внятной идеологии у власти нет, зато есть декларируемые цели: говорят, что мы строим социальное государство с диверсифицированной инновационной экономикой. Для развития инноваций наличие науки является фактором второстепенным, об этом хорошо написал мой коллега – блоггер Роман Вишневский. Но если что-то изменится по части коррупции и кумовства, нелишне будет иметь почву для возникновения потенциально привлекательных технологий. Мировой опыт показывает, что активней всего свои идеи продвигают молодые, хорошо образованные специалисты. Если говорить о тематиках и формах, то для нас лучше всего развивать IT-образование в вузах. В отличие от нано, био или зеленых технологий программистам требуются минимальные стартовые инвестиции. Кроме того, им грозит меньше проблем с таможней и материальным обеспечением (от подключения к электросети до поставок биореактивов). Уже сейчас наша индустрия софта смотрится неплохо и реализует продукцию за рубеж. Остается «социальность», и она прямо требует от государства развития главной для современного западного мира отрасли научного знания – биомедицинских исследований. В СССР и РФ их вес был и есть пугающе мал в сравнении с развитыми капиталистическими странами. В определенном смысле, это последствие старой советской реформы, выделившей медицинские факультеты университетов в отдельные вузы, что противоречит мировой практике. Добавлю, сейчас мир переживает настоящую биомедицинскую революцию и переходит к персонифицированной медицине, основанной на расшифровке генома отдельных индивидов и бурном развитии диагностики. Это еще одна причина, диктующая необходимость развития медицинской науки в связке с медицинским образованием. Почти все остальное для блага населения можно закупать за рубежом, в т.ч. значимые для РФ энергосберегающие технологии, решения для добычи полезных ископаемых и транспорта. Перед обществом власть никаких целей не ставит, что вполне нормально. В отсутствие заданного свыше вектора действуют векторы другого уровня: вместо светлого завтра для всех – личное счастье и сытость. Роль российских ученых в достижении личного счастья большинства отдельных граждан неочевидна. Поэтому и сравнимого с советским уважения к науке сейчас нет. Если отбросить перечисленные выше задачи, то наука нужна «чтобы была», как признак развитой страны. Тут примерно та же логика, что заставляет обзавестись степенями докторов наук тысячи чиновников, в т.ч. половину членов правительства. Это как дорогой гаджет в кармане. Очень хочется современный, да поярче – русский клон айфона, модель «Сколково». А достаточно функционала от трубки за пару тысяч рублей. Требуется ли нынешней власти поддержание высокого интеллектуального уровня населения – вопрос дискуссионный. Требуется ли обществу собственный высокий интеллектуальный уровень – вопрос бессмысленный. Без актуальной фундаментальной науки, связанной с образованием и привлекательной для молодежи, этот уровень поддерживать нельзя. Впрочем, это не факт, а предположение. А вот то, что былые академические масштабы не нужны новой России – факт.
