Теодор Курентзис. Фото: Юрий Мартьянов / Коммерсантъ
В середине октября в Большом зале Консерватории Теодор Курентзис со своим пермским оркестром Musica Aeterna играл в Москве Шуберта. Точнее, не совсем Шуберта: композитор Ганс Цендер переложил шубертовский вокальный цикл «Зимний путь» так, будто немецкий романтик знал обо всей музыке XX века, которая возникла после него, и обо всех трагедиях, катастрофах, экзистенциальном ужасе, которые эта музыка так или иначе отражала. Сцена была погружена во мрак, музыканты периодически удалялись за кулисы, а те, что оставались на сцене, играли предельно деликатно, как бы испуганно, словно из глубины какой-то непроглядной чащи, – а рядом с этими осторожными, расплывающимися струнными что-то свистело, завывало, стучало, внезапно врывалась барабанная дробь или совсем уже неуместные баян и вибрафон, а над всем этим парил хрустальный тенор, стоически гнувший свою линию в этом путешествии на край ночи. Мы прошли сквозь тьму – и через полтора часа вернулись.
Незадолго до этого из Перми, где Курентзис руководит местным театром оперы и балета, пришли пугающие известия: министр культуры Пермского края потребовал сократить финансирование театра, ограничить количество премьер одной оперой, одним балетом и одним детским спектаклем на сезон, утверждать в Минкульте процентное соотношение зарубежных и отечественных авторов и исполнителей, а также выносить на одобрение министра каждую новую премьеру.
