Игорь Агамирзян. Фото: GettyImages / Fotobank.ru
Худшие отношения с Западом со времен холодной войны вынуждают Россию все активнее искать поддержки на Востоке. В Шанхае, где недавно проходил международный инновационный форум «Пуцзян-2014», высадился десант российских чиновников во главе с помощником президента Андреем Фурсенко. Гости и хозяева произносили много цветистых речей, вероятно скрывавших отсутствие твердых договоренностей и контрактов. Впрочем, в технологическом бизнесе партнерство с Китаем выглядит вполне реалистично, считает глава Российской венчурной компании (РВК) Игорь Агамирзян. Китайцы, построившие гигантскую экспортную экономику, могли бы помочь российским стартапам с выходом на мировой рынок. А России, уверен он, есть что предложить взамен.
– Когда у РВК возникла потребность в партнерстве с Китаем?
– Понимание, что оно необходимо, появилось давно. Но принципиально важной тема стала на фоне изменения геополитической обстановки. До последнего года мы в значительной степени работали с рынком в Соединенных Штатах. Сейчас эта задача усложнилась. Но каждый вызов дает новую возможность. Да и не так все страшно: полгода назад мы анализировали ситуацию и пришли к выводу, что для большинства наших портфельных компаний трудности импорта западных технологий в Россию проблем не составят. Для компаний, добывающих нефть? Да, для них, вероятно, все серьезнее. Но у фондов РВК, да и других российских венчурных фондов нет доли в капитале добывающих компаний. Все мы инвестируем в бизнес, создающий интеллектуальную собственность, при этом использующий в виде платформы своего рода commodity – массовую элементную базу, источником которой была и остается Юго-Восточная Азия. И здесь ничего не импортируется из США и Европы. Тут невозможно ввести ограничения. Главное – уметь на существующей элементной базе создать новаторский продукт с высокой доходностью. Практика показывает, что целому ряду российских компаний по силам это сделать. Кроме того, Китай имеет схожую с нами траекторию развития. Он шел по тому же пути, по которому происходит развитие технологического бизнеса в России, только с некоторым опережением. Просто они раньше начали – лет на пятнадцать: мы в 2006–2007-м, Китай – в 1990-м. Правда, за последние пять лет мы это отставание существенно сократили.
– На сколько лет?
– Лет на пять, полагаю.
– И какие достижения сократили этот разрыв?
– Не буду сыпать цифрами, они общеизвестны. Достаточно лишь вспомнить десятикратный рост венчурных инвестиций за три года, начиная с 2010-го. Россия по объему рынка вышла на второе место в Европе и стала пятой инвестиционной экономикой мира. Об этом еще пять лет назад невозможно было мечтать. У России есть ряд громких историй c IPO. Да, «Яндекс», конечно, не сравним с Alibaba. Российского аналога этой компании у нас нет. Тот же «Озон» существует примерно столько же, сколько Alibaba, но при этом он несравнимо меньше.
– «Озон» все же интернет-магазин, Alibaba – маркетплейс.
– Согласен. Но и «Яндекс.Маркет» не достиг сравнимых масштабов, поскольку был ориентирован на внутренний рынок. Успех Alibaba очевидным образом связан с выходом компании на уникальную модель открытия китайского бизнеса миру. Да, «Яндекс» тоже предпринимает усилия для выхода за рубеж. Но ему и многим другим российским технологическим компаниям это непросто дается. Причины тут исторические. Россия крупнейшая страна в мире по территории, при этом далеко не крупнейшая страна по населению и по размерам экономики. То есть компании, ориентированные на национальный рынок, оказываются ограниченными сверху. Таков потенциал рынка. Мы стали шестой экономикой в мире, но в это время Китай стал второй благодаря тому, что китайские технологические компании изначально ориентированы не только на национальный рынок, который, конечно, очень большой, но и на международный, который все равно больше.
– И все-таки что именно вам нужно от китайцев?
– От китайцев нам нужны рынки. Причем не столько рынки Китая, сколько их отработанные каналы и механизмы вывода продукции на глобальный уровень. Этого у нас нет, а у них есть. Как вы знаете, они к своему национальному рынку стали поворачиваться лишь последние два-три года. До этого Китай двадцать лет развивал экспортно ориентированную экономику и плавает в ней как рыба в воде. А у нас даже в крупных компаниях, не говоря уже о стартапах, не все понимают, что такое global supply chain. Китайцы же достигли большего мастерства в управлении международными цепочками поставок. Вдобавок китайцы имеют фантастически отстроенный производственный потенциал, который, как мы знаем, во многом базируется на специфике местного рынка труда.
– Правда, здесь Китай как раз теряет привлекательность для глобальных партнеров. Допустим, американский бизнес массово возвращает производство на родину.
– Это действительно так. Но китайцы ведь тоже не сидят на месте, развивают роботизацию производства, которую, кстати, используют те же американцы у себя дома. Надо понимать, что мы говорим о массовом использовании робототехники, о принципиально новой индустриализации, качественно другом технологическом укладе. Основная добавленная стоимость сейчас создается на этапе дизайна и инжиниринга, а не производства, где себестоимость отдельного изделия стремится к нулю. Китай в этом смысле находится в глобальном тренде.
– А мы?
