В связи с событиями вокруг «Международного промышленного банка» мне недавно предложили запись на телевидении, чтобы я прокомментировал состояние дел в российском банковском надзоре. Журналисты представили следующие вопросы для обсуждения (сохранена их дословная редакция):
Существующая система отчетности банков перед регулятором позволяет органам банковского надзора превентивно выявлять проблемные банки? Может ли надзор на основании отчетности понимать экономическое содержание операций банков, их бизнес-модели и риски? Если Банк России может и умеет выявлять риски банков, то почему он воздерживается от своевременного отзыва лицензии до фактического краха банка? Проводит ли Банк России «работу над ошибками», анализируя причины отечественных банковских крахов?
От записи я отказался, но попробую ответить на поставленные вопросы здесь, в блоге. Превентивные меры | Правда в суде | Персональный риск | Внутренняя цензура | Горе от ума | Последний герой
ПРЕВЕНТИВНЫЕ МЕРЫ Регулятор рынка обладает уникальными возможностями, чтобы знать о «подопечных» банках если не всё, то почти всё. Начиная от нюансов финансовых транзакций до обстоятельств личной жизни собственников и менеджеров. О банковских клиентах и заемщиках при желании тоже можно многое «раскопать». Источником информации может служить не только отчетность банков, но и результаты инспекционных проверок, данные налоговых и правоохранительных органов. Наконец, сведения из открытых информационных ресурсов, если их систематически собирать и анализировать. А «живые» встречи, интервью и собеседования с банковскими руководителями? Это тоже кладезь информации. Возможности надзора узнать о банках правду на порядок превышают аналогичные возможности, например, внешних аудиторов и, тем более, рейтинговых агентств. Конечно, Банк России справедливо сетует на недостатки в законодательстве, которые мешают ему иметь доступ к еще более достоверной и интересной базе данных. Но и того, что есть, вполне хватает. Банк России не только располагает информацией, но умеет её анализировать. Значительная часть сотрудников банковского надзора понимают экономическое содержание банковских операций, знают технические способы фальсификации банками финансовой отчетности, анализируют банковские риски, интересуются стратегией банков и их корпоративным управлением. Выдающуюся роль в повышении профессиональной культуры отечественного банковского надзора сыграл покойный Андрей Козлов, который успел очень многое сделать на этом поприще за тот недолгий срок, который был ему отпущен судьбой. Еще в середине «нулевых» он добился того, что в программных документах центрального банка и правительства была поставлена цель перехода в нашей стране от формального банковского надзора к надзору содержательному. Содержательный надзор среди прочего предполагает активные превентивные действия центрального банка в отношении слабых банков, включая отзыв у них лицензий задолго до фактической остановки банками платежей по долговым обязательствам. Российское законодательство позволяет, а в ряде случаев даже обязывает Банк России отзывать у кредитных организаций лицензии вне зависимости от того, платят ли банки по своим обязательствам или нет. Почему же Банк России этого не делает, или делает крайне редко? Руководители Банка России признают, что о проблемах «Межпромбанка» знали давно, и что в середине «нулевых» даже не пустили банк в систему страхования вкладов. Однако пока сохранялась надежда на улучшение финансового положения банка, надзор предпочитал вести с ним диалог, рассчитывая на ответственные действия со стороны его собственников и управляющих. Руководители банка не оправдали ожиданий надзора, который теперь даже подозревает их в действиях по умышленному банкротству. В связи с событиями вокруг «Межпромбанка» председатель Банка России посетовал депутатам Государственной Думы на два обстоятельства. На то, что природа банковского дела такова, что при желании недобросовестные руководители могут разорить свой банк за один день или за одну ночь. И еще на то, что действующая судебная практика ограничивает возможности Банка России принимать в отношении кредитных организаций меры надзорного реагирования на основании профессионального суждения о соблюдении или несоблюдении банками обязательных нормативов. Банки, фальсифицирующие финансовую отчетность и выполняющие нормативы формально, лишь на бумаге, оспаривают действия надзора в судах, а суды встают на сторону банков. ПРАВДА В СУДЕ
Всё, о чём сказал депутатам председатель Банка России, в принципе, – правда. И о беззащитности надзора перед внезапными преступными действиями банковских менеджеров («против лома нет приёма»). И об абсурдных, с точки зрения здравого смысла, решениях судов в пользу недобросовестных банков только на основании того, что у них всё в порядке с официальной отчетностью (судьи не следуют известному принципу Козьмы Пруткова: «Если на клетке слона прочтёшь надпись «буйвол», не верь глазам своим»). С такими судебными решениями можно провести аналогию несколько фривольного содержания. Представьте бракоразводный процесс, на котором обманутый муж пытается изобличить жену в супружеской измене. Представляются видеозаписи, на которых жена в отсутствие мужа регулярно приводит в дом посторонних мужчин. Вместе с кавалерами раздевается догола, после чего парочка ложится в постель и гасит свет. На этом картинка на видео по техническим причинам становится неразборчивой (темно). Судья выносит вердикт, что измена не доказана, потому что всех подробностей любовного акта рассмотреть в темноте не удаётся: мало ли, чем могут заниматься в постели обнаженные мужчина и женщина! Может быть, они просто кувыркаются? Банк России не раз находился в положении обманутого мужа, который не может защитить свои законные интересы в суде. И всё же руководитель Банка России раскрыл депутатам лишь часть правды. Несовершенство российского законодательства и правоприменительной практики, обрекающие Центральный банк на «хождение по мукам» в судах – ни в коей мере не препятствует ему в проведении превентивного надзора и в навязывании своей воли кредитным организациям. Даже в случае проигрыша Банка России в судах. Вернемся к примеру с бракоразводным процессом. Неверная жена может быть довольна выигрышем своего дела в суде только в том случае, если это дело не получит широкой огласки. Иначе её никто больше замуж не возьмет в этом селе, городе или даже стране (в зависимости от степени известности разводящихся супругов). Вне зависимости от решения суда вердикт общественного мнения будет однозначным: жена изменяла. Её репутация будет безнадежно испорчена, потому что люди судят «не по закону, а по совести», и никто не поверит, что женщина невинно кувыркалась в постели со своими кавалерами. Так же и в случае конфликтов между надзором и банками. Арбитражный суд – это публичный процесс. Кредитная организация может выигрывать в судах, но участники рынка, ознакомившись с обстоятельствами дела и аргументами сторон, сделают свои выводы об истинном финансовом стоянии банка и честности его руководителей. Деловая репутация в банковском деле имеет огромное значение и её утрата равносильна потере бизнеса. Недобросовестный банк может выиграть судебное дело, но потерять репутацию, после чего он обанкротится не по причине отзыва лицензии, а в связи с бегством клиентов, вкладчиков и бойкотом кредиторов. Неслучайно крупные и средние по величине банки, полностью зависящие от привлечения кредитных ресурсов с рынка, готовы судиться с надзором лишь от полной безысходности, когда им уже терять нечего, и они выбирают между вариантами «сразу умереть или сперва помучиться» в пользу последнего. Таким образом, если надзор твёрдо уверен в том, что какой-либо банк в интересах общества должен либо скорректировать свою деятельность, либо уйти с рынка, то перспектива судебного решения вопроса не должна влиять на Банк России. Выиграет ли надзор суд или проиграет, его оппоненту на рынке уже не жить. Но центральный банк не пользуется таким мощным оружием, как неизбежная огласка хода судебного процесса. Он уклоняется от судебных разбирательств с более или менее крупными банками. Почти всегда он сдаёт свои позиции оппонентам во внесудебном порядке либо сразу после обращения кредитных организаций в суд, либо после своего проигрыша в суде первой инстанции. Лишь в отношениях Банка России с мелкими банками, не зависящими от привлечения кредитных ресурсов с рынка, могут разгораться продолжительные судебные сражения в судах всех инстанций – потому что в данном случае исход дела и сама информация о его обстоятельствах никого на рынке не волнует. Так обстоят дела сейчас, когда у надзора мало шансов выигрывать в судах (по крайней мере, первых инстанций) у заметных на рынке банков. Но нет никаких оснований считать, что Банк России захочет судиться с крупными банками, если законодательство станет для него более благоприятным, усилив его позиции или даже гарантировав ему победу в судах. ПЕРСОНАЛЬНЫЙ РИСК При любом решении суда центральный банк может добиться превентивного закрытия проблемной кредитной организации – либо через подтверждение судом правильности применения надзором мер административного воздействия в отношении кредитной организации, либо из-за поступления на рынок информации о судебном процессе в независимости от того, в чью пользу суд вынесет решение. При этом независимо от исхода суда Банк России несет политическую и юридическую ответственность за правильность своего профессионального суждения о финансовом состоянии кредитной организации, к которой принимает меры воздействия в превентивном порядке. Если в ходе ликвидации банка диагноз надзора о финансовой несостоятельности банка подтвердится, то при любом решении суда к Банку России не будет претензий. Если же «патологоанатомическое вскрытие» покажет, что центральный банк своими превентивными действиями напрасно спровоцировал закрытие кредитной организации, то он будет виноват, и никакое решение суда не сможет его оправдать. Принимать или не принимать в отношении заметных на рынке банков меры превентивного воздействия – это исключительно вопрос политической воли со стороны Банка России и вопрос оценки руководителями центрального банка собственных персональных рисков в случае возникновения конфликтов с политически влиятельными руководителями и собственниками банков. И дело не в том, дойдёт ли спор надзора с банком до суда или не дойдёт. Сам факт рассмотрения дела в суде и принятия судом того или иного решения не влияет на степень ответственности и уровень рисков для центрального банка и его должностных лиц. Кредитные организации сильно зависят от своей деловой репутации, и потому у надзора есть сильнейшие рычаги воздействия на политику банков даже без применения мер административного воздействия. Надзору достаточно постоянно наблюдать за динамикой финансового состояния банков и вести с ними профессиональный диалог, демонстрируя контрагенту глубокое понимание реального состояния дел, включая знание приемов «творческой бухгалтерии» и «трюкачества» с отчетностью. Можно давать банкам неформальные рекомендации и предупреждения – дескать, если в такой-то срок не исправитесь, то перейдем к формальным действиям. Как правило, такой «мягкой» формы работы со стороны надзора вполне достаточно для достижения искомого результата. Если у акционеров и управляющих банков есть хоть какие-нибудь ресурсы и возможности для выполнения рекомендаций надзора, то они это сделают. Проблема состоит в том, что персональные риски для руководителей надзора возникают даже тогда, когда они вступают в сугубо «мирный» диалог с политически влиятельными банкирами, обнаруживая знание слабостей их кредитных организаций, а тем более требуя исправления выявленных недостатков. Условно говоря, если владелец или руководитель кредитной организации встречается с политическим руководством страны не реже председателя центрального банка (не говоря уже об остальных руководителях надзора), то вступать с ним в профессиональный спор не очень хочется. Можно, например, уговорить, убедить, заставить какого-нибудь «олигарха», чтобы он внес в капитал банка круглую сумму для обретения банком финансовой устойчивости. «Олигарх» не будет судиться и оплатит капитал, но осадок на душе у него останется, потому что на эти деньги он, возможно, планировал приобрести очередной бизнес, спортивную команду, яхту, самолет или что-нибудь еще. Чем чаще случаются такие конфликтные ситуации с влиятельными банкирами, тем больше вероятность того, что наиболее активные и принципиальные руководители центрального банка потеряют свои места: их или не утвердят в должности на очередной срок после истечения установленных законом сроков полномочий или уволят под первым удобным предлогом. Да и с теми банкирами, кто не встречается с политическим руководством страны, конфликтовать тоже небезопасно. Мнение руководства неизбежно формируется его окружением. А на окружение оказывают влияние не только «олигархи», но и значительно более широкий круг лиц, имеющих отношения к банкам. И это не чисто российская особенность. Аналогичные политические риски для руководителей банковского надзора существуют во всем мире, и это во многом объясняет его повсеместную ограниченную эффективность. В нашей стране на современном этапе её развития эти риски особенно велики в связи с кризисным состоянием всех систем нашего государственного управления, эрозией профессиональных и морально-этических принципов. Вот потому-то и затрудняется надзор лишний раз обнаружить перед собственниками и управляющими заметных на рынке банков своё знание их проблем, не говоря уже о принятии против проблемных банков серьёзных превентивных мер административного характера. ВНУТРЕННЯЯ ЦЕНЗУРА
Руководители банковского надзора сами определяют для себя границы своих политических возможностей и полномочий по проведению активной политики в отношении проблемных кредитных организаций. Это вопрос внутренней цензуры, которая может быть ещё жестче цензуры внешней. Конечно, политические ограничения в работе надзора никем строго не очерчены. Поэтому многое зависит от личности каждого конкретного руководителя надзора, но если поведение отдельного руководителя начинает существенно отличаться от доминирующих в политической и профессиональной культуре стереотипов, то он неизбежно вступает в конфликт с окружающей средой. Эта среда посылает ему сигналы-предупреждения: не высовывайся, или будет плохо. Руководители надзора с активной жизненной позицией могут по-разному реагировать на сопротивление среды и её предупреждающие сигналы. Одни не приживаются и уходят. Другие постепенно смиряются и становятся пассивными. А кто-то пытается изменить эту среду изнутри, встав на путь долгой и упорной борьбы, которая сопровождается победами, поражениями и неизбежными компромиссами. К последней категории лидеров относился покойный Андрей Козлов, личность поистине замечательная. Андрей Козлов регулярно получал предупреждающие и даже угрожающие сигналы – сверху, сбоку, снизу – со всех сторон. Политическое и психологическое напряжение для него достигло апогея в 2004 году в связи с историей вокруг «Содбизнесбанка». В мае 2004 года Банк России впервые решился на то, чтобы отозвать лицензию у немаленького банка в превентивном порядке. Правда, не в связи с обнаружением у банка очевидных финансовых проблем, а из-за его участия в операциях по отмыванию денег. Сколько грязи тогда вылилось на центральный банк и лично на Андрея Козлова за то, что он посмел закрыть вроде бы «нормально» функционирующую кредитную организацию! Против Банка России велась настоящая информационная война, а высокие должностные лица в нашем государстве настойчиво добивались отставки Андрея Козлова. Общественное мнение не смущало, что предполагаемый теневой владелец «Содбизнесбанка» имел репутацию человека, связанного с преступным миром. СМИ «не заметили» и официального сообщения конкурсного управляющего уже после отзыва лицензии о том, что «Содбизнесбанк» не только занимался отмыванием денег, но и не имел капитала. Вот тогда Андрей Козлов и ощутил границы своих возможностей. «Не стоит прогибаться под изменчивый мир» – это, конечно, красивый принцип. Но не всегда реалистичный, если хочешь этот несовершенный мир изменить, а не погибнуть преждевременно в неравной борьбе с ним. То, что многие банки, включая «Глобэкс» и «Международный промышленный», не были закрыты в превентивном порядке в 2004–2006 годы, объясняется исключительно политическими ограничениями в работе банковского надзора. Закрытие в превентивном порядке в тот период времени еще одной заметной кредитной организации в дополнение к «Содбизнесбанку» с вероятностью 90% привело бы к вынужденной отставке Андрея Козлова. Тем временем, он продолжал «зачистку» банковской системы от мелких «отмывочных» контор, деятельность которых по легализации доходов, полученных недобросовестными предпринимателями от неуплаты налогов и таможенных пошлин, наносила огромный вред нашей экономике. Эта работа сама по себе требовала большого мужества. Достаточно сказать, что к Андрею Козлову обращались генералы из правоохранительных органов и заступались за «отмывателей» денег, но он продолжал свою борьбу. А вот проведение профилактической, превентивной работы с крупными банками, находящимися в затруднительном финансовом положении, он отложил до лучших времен – на период после 2006 года, когда Государственная Дума должна была его утвердить в должности на очередной четырехлетний срок. Вернее, и профилактическая работа началась, но не так активно, как того требовали профессиональные принципы, не замутненные политическими соображениями. Закончилось все это трагически. В 2006 году Андрея Козлова утвердили в должности на новый срок, но того, что он отложил «на потом», сделать ему уже не пришлось. Несколько месяцев спустя после переназначения его убили те самые люди из «теневой экономики», на интересы которых он наступал, закрывая «отмывочные» банки. Трагическая гибель Андрея Козлова не способствовала укреплению морального духа коллектива банковского надзора, бесспорным лидером которого он являлся. Центральный банк и банковское сообщество позаботились о том, чтобы семья погибшего ни в чем не нуждалась (личного богатства мой покойный друг при жизни так и не накопил, да при своей честности и не мог бы этого сделать). Поимка и осуждение убийц – тоже отрадный факт, акт возмездия. Но едва ли это может утешить семью Андрея Козлова, потерявшую любимого отца, мужа и сына. Это был мощнейший сигнал «теневой» и криминальной рыночной среды центральному банку – не высовывайтесь! А окружающая государственно-политическая среда, тем временем, продолжала деградировать. ГОРЕ ОТ УМА Невозможно открыть посреди безводной и бесплодной пустыни цветущий оазис так, чтобы в него не хлынули агрессивные соседи и не втоптали его в песок – «чтобы было, как у всех». Центральный банк и так на протяжении нескольких десятилетий является лучшим в стране государственным ведомством: и по уровню профессионализма своих сотрудников, и по степени зараженности коррупцией. Достаточно посмотреть на лица сотрудников – это не челядь, не свита при очередном правителе-временщике, а профессиональные специалисты с чувством собственного достоинства. Однако руководители Центрального банка не могут быть свободны от правил и условностей государственного истеблишмента, внутри которого или рядом с которым находятся. Слишком сильно выделяться на общем фоне нельзя – уберут. А кого поставят на смену? Что-то не верится, что лучших. А на что семью кормить после увольнения? Такие мысли неизбежно закрадываются в сознание или в подсознание руководителей банковского надзора. Наверное, поэтому центральный банк и не решается на то, чтобы сделать банковский надзор более активным и превентивным. Есть несложные управленческие решения, реализация которых может заставить руководителей надзора опасаться замалчивания проблем банков еще в большей степени, чем угрозы отставки из-за слишком активных превентивных действий. Введение правил и регламентов, обязывающих проводить «работу над ошибками» по итогам крахов индивидуальных банков, последующее обсуждение результатов этой работы с привлечением специалистов извне центрального банка – это лишь одна из мер, абсолютно необходимых для создания эффективного превентивного надзора. Существование авиации немыслимо без «разбора полетов», а тем более без последующего выяснения причин авиакатастроф. Медицина основана на обязательной практике сличения предварительного диагноза лечащего врача с окончательным диагнозом патологоанатома в случае летального исхода болезни пациента. В международной практике банковские крахи являются предметом серьезного последующего анализа, к которому привлекаются не только люди, под наблюдением которых «пациент скончался», но и независимые эксперты. Можно сослаться и на отечественный опыт. В годы моей профессиональной юности любые сколько-нибудь крупные убытки «Внешторгбанка» СССР и совзагранбанков были предметом расследования силами специальных межведомственных комиссий. По итогам изучения этих «кейсов» принимались серьезные меры, а на полученных уроках учились поколения банковских работников. В современной России «работа над ошибками» в банковском надзоре не проводится. То есть в курилках и в столовой сотрудники могут обсуждать версии случившегося, но настоящего анализа с документально оформленным подведением итогов на происходит. Потому что анализ собственных ошибок – вещь крайне неприятная для сотрудников надзора, и добровольно они этим заниматься не станут. Для запуска такой работы требуется политическое решение. А в нём никто особенно не заинтересован. Можно выстроить такие механизмы сдержек и противовесов, мотивации и контроля в процессе банковского надзора, что его сотрудники начнут буквально «землю рыть», но как на это отреагирует политический истеблишмент? А вдруг скажут руководителям центрального банка: «Вам что, больше всех надо? А ну, не высовываться!» Да, и не принято сейчас в нашем государственном аппарате проявлять инициативу. Если только с самой-самой вершины «вертикали власти» не поступит команда. А команды можно ждать долго, и не факт, что она вообще когда-нибудь поступит: у высокого начальства забот и без того хватает. ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ Горько об этом говорить, но Андрей Козлов погиб из-за царящей в системе государственного управления атмосферы равнодушия, безответственности и безнаказанности – когда без команды с самого верха никому ни до чего нет дела. Во время судебного процесса по делу об убийстве Андрея Козлова выяснилось, что более чем за месяц до своей гибели он получил письмо с предупреждением об угрозе его жизни. В письме был указан и источник угрозы – человек, который был впоследствии осужден за организацию убийства. Андрей Козлов передал письмо «куда следует» – в вышестоящие инстанции. И они его не защитили. Вроде бы предложили (не настаивали, а именно предложили) личную охрану, но Андрей Козлов отказался. А почему не провели так называемую «профилактическую работу» с предполагаемым источником угрозы? Почему не вызвали на предупредительную беседу? Еще в начале девяностых такая работа была бы проведена, а уж про советское время и говорить не приходится! Даже на матерых уголовников, криминальных авторитетов предупредительные беседы правоохранительных органов действовали безотказно, не говоря уже о начинающих и потенциальных преступниках. Впрочем, то, что на государственной службе являлось нормой 20–30 лет назад, сейчас кажется невероятным. И наоборот, то, что прежде профессионалам не могло присниться и в кошмарном сне, сейчас норма – как семьи старших офицеров российской нелегальной разведки, постоянно проживающие в странах, против которых эти офицеры работают. Между тем, уже после гибели «последнего героя» Андрея Козлова, государственно-политическое окружение продолжает посылать надзору недвусмысленные сигналы о том, каким оно хочет этот надзор видеть. Руководителей банковского надзора-сторонников активных превентивных действий понижают в должности как слишком рьяных. Приверженцев пассивного подхода, наоборот, поощряют должностями и правительственными наградами. А рядовые сотрудники надзора за всем этим наблюдают и делают для себя выводы. Для организации качественного банковского надзора необходимы три условия: политическая воля, надлежащим образом выстроенные производственные процессы и грамотные кадры. Политическая воля – главное условие, определяющее всё остальное. И это условие не появится без улучшения всей системы государственного управления, потому что в одиночку центральному банку этот вопрос не решить – не позволят. Поэтому не будем слишком строги к российскому банковскому надзору. Как говорил Оскар Уайльд: «Please, do not shoot the pianist. He is doing his best». («Не стреляйте в пианиста, он играет, как может»).
