Борьба за мир во всем мире, называемая ныне борьбой с глобальным потеплением, на глазах переходит в новую, гораздо более опасную стадию. После саммита в Копенгагене, ставшего холодным душем для апологетов климатического алармизма, страсти поутихли, и очередной саммит в Канкуне прошел малозамеченным. Основные решения теперь принимаются не в политических дискуссиях, а в переговорных комнатах корпораций, которые так нелюбимы глобалистами. «Чисто климатические инициативы не проходят. Все увязывается с ростом экономики, ускорением выхода из рецессии, повышением конкурентоспособности. Думаю, эта тенденция продлится не менее, чем до 2015 года», – уверен профессор Борис Порфирьев, глава Центра анализа и управления рисками. В России он крупнейший специалист по экологической экономике, которая и в мире только-только начинает развиваться. И, разумеется, он в лагере тех, кто не ставит под сомнение глобальное потепление. Впрочем, после скандальной публикации переписки ученых-климатологов, стали говорить аккуратнее: «изменение климата». Профессор говорит, что в мировой экономике под воздействием теории изменения климата уже сформировались два сектора. Это углеводородный рынок – попросту, биржи по торговле квотами, и «зеленая» экономика, в которую входят все производства, сервисные услуги и НИОКР в сфере возобновляемой энергетики, энергосбережения и энергоэффективности. Рынок, в общем-то, маленький – по данным статистического ведомства США, его объем $2 трлн или 2,7–2,8% мирового ВВП. Но зато он быстро растет: объем рынока квот в момент запуска в 2005-м году составлял $15 млрд, в 2009-м – уже $143 млрд. На «зеленую» экономику трудится уже 0,3% всех работников в мире. «Соотнесите эти цифры с долей в ВВП, и вы увидите, насколько этот сектор трудосберегающий», – говорит Порфирьев. Что происходит с климатом (и происходит ли) пока неясно, но «Дженерал Электрик» уже зарабатывает на ветрогенераторах по $2 млрд в год. А что хорошо для «Дженерал Электрик», то хорошо для Америки. Поэтому 2/3 венчурных инвестиций в США идут в «зеленый» сектор. А теперь смотрите, что получается. Энергия, выработанная с помощью ветра и солнца, – вещь недешевая. Недешево для потребителей стоят и другие «зеленые» технологии. Причем понять, насколько цена соответствует реальным трудозатратам на их производство трудно. Нам объясняют, что лишние расходы окупятся за счет экономии. Может быть. Но я хорошо помню, как подсчитала экономию от установки счетчиков воды. Она оказалась нулевой: экономию на оплате воды «съедала» стоимость установки самого счетчика (который надо менять каждые 3–5 лет в зависимости от качества воды) и его обслуживания. И теперь не очень понимаю, почему я должна платить за горящую не самым приятным светом энергосберегающую лампу на порядок больше, чем за лампу накаливания, которую грозятся совсем запретить. Поэтому у меня есть сильное подозрение, что сегодня, когда во всем мире остро стоит вопрос: как заставить граждан тратить больше, дабы подхлестнуть рост производства, «зеленая» экономика может стать манной небесной. Достаточно на государственном уровне поддержать меры по переходу на новые технологии – в виде тех же запретов или более мягко, в виде льгот – и граждане станут платить за товары, исполняющие те же функции, что и старые, но «по-зеленому», намного больше. Да еще и станут гордиться, что спасают мир от климатической катастрофы. Причем платить больше придется не только за сами «зеленые» товары, но и за дефицит обычных, вытесняемых с рынка. Производство биотоплива уже привело в 2007–2008 годах к первому в современном мире продовольственному кризису: поля отдавали под более выгодное сырье для этанола. Сейчас, уверяет Порфирьев, речь идет о переработке в топливо только отходов. Но сам же признает, что производство этанола вредит экологии. А удаление с полей «отходов» – оставшихся после уборки урожая частей растений, уменьшает плодородие почвы. Что, в свою очередь, снижает урожайность и вынуждает активнее использовать химические удобрения. Стоит ли сокращение выбросов «парникового газа», опасность которого так и не доказана, угрозы голода? Однако вряд ли эти соображения остановят новую «зеленую» революцию. Потому что, судя по темпам роста инвестиций в эти отрасли, налицо назревание очередного глобального «пузыря» – на этот раз зеленого цвета. Порфирьев такую возможность отрицает, аргументируя это тем, что рынок маленький, а биржа квот жестко контролируется правительствами. Но рынок доткомов в 90-х годах тоже был невелик. А хор голосов о том, что «зеленые» технологии – это суперинвестиция, вряд ли оставит равнодушными инвесторов. Инвестируют-то они не в квоты, а в акции компаний в этом секторе, в климатические деривативы, появляющиеся на свет, и прочие активы, цена которых на сегодняшний день еще менее очевидна, чем цена программерского стартапа в 90-х. Но если крах доткомов и нынешний финансовый кризис опустошали наши кошельки, то лопнувший «зеленый» пузырь может опустошить наши желудки.