Первый бензиновый кризис случился на моих глазах. В начале июня 2000 года я только пришла в пресс-службу МАП – министерства по антимонопольной политике и поддержке предпринимательства. Тогда как раз цены на нефть впервые вырвались за границы привычного коридора $10–20/барр. Началась посевная, на дороги выехали автолюбители-«подснежники» (сейчас и не вспомнить, что когда-то принято было не ездить на личном транспорте зимой). И с конца апреля на АЗС начал пропадать бензин. Вначале – в некоторых областях, что было объявлено «отдельными недостатками», потом – повсеместно. Свежесозданное министерство рвало, метало и требовало кары для участников картельных сговоров. Народ требовал крови. Вдруг (это очень мило) выяснилось, что наши нефтяные компании – почти монополисты и почти естественные. Общественность узнала о ВИНК – вертикально интегрированных нефтяных компаниях, которые разделили между собой российскую территорию. То есть не совсем сами, конечно. Деление прошло ровно по зонам, которые обслуживают НПЗ, входящие в различные ВИНК. Власти проникновенно объясняли, что задумка-то была хорошая: чтобы каждый НПЗ имел свою зону ответственности и обеспечивал горожан бензином, а селян соляркой. Кто ж в советское время, когда система создавалась, думал, что эти НПЗ пойдут по частным рукам? В результате оказалось, что в каждом регионе рулила какая-то одна компания – редко образовывался консорциум из дух-трех. И – да, никакой малый бизнес в виде независимых АЗС, разумеется, никакой конкуренции им не создавал: интересно посмотреть, как это владелец независимой заправки, покупающий бензин у ВИНК, посмеет реально конкурировать с ней ценами. Да и зачем? В общем, в процессе борьбы выяснилось много чего интересного, по результатам начали совершенствовать антимонопольное законодательство (и создали, в конце концов, нынешнюю редакцию закона о конкуренции, которую те же нефтяники считают слишком жесткой). Были даже пойманы злодеи, умудрившиеся зафиксировать свой картельный сговор на бумаге, и за дело взялись прокуроры. Да, самое главное – цены на бензин все-таки поднялись. А к зиме нефтяниками была торжественно объявлена первая их «заморозка». Ликованию и бросанию чепчиков благородной публики мешало осознание того, что замораживать цены высокого летнего спроса зимой, когда спрос ниже и цены должны падать, – это не совсем то, за что боролись. Этот механизм, с небольшими вариациями, повторяется теперь из года в год. Апрель. Цены на нефть (и мировые, и у нас) растут. Как правило, к этому времени из зимней спячки уже успевает проснуться инфляция, но не промышленность. Аграрии, как всегда не успевшие запастись топливом заранее, взывают к совести и к президенту с премьером. Антимонопольное ведомство грозит карами. Нефтяники тычут в котировки лайты и брента, вскользь напоминают о необходимости инвестиций в НПЗ и месторождения. Народ уже привычно закупается канистрами и встает в очередь на АЗС. Июль. Борьба достигает высшего накала, обвинения молниями пролетают над продолжающими стоять в очередях автолюбителями. Автолюбители грустно смотрят на ценники: они выросли. Очереди, правда, стали при этом меньше. Осень. Противники ведут подсчет потерь. В Госдуму отправляются очередные поправки к многострадальному закону о конкуренции. Прокуроры засучивают рукава. Автолюбители смотрят на ценники уже с недоумением: цены на бензин в Москве начинают превосходить нью-йоркские. Очередей, правда, нет. Декабрь. Цены на нефть идут вниз. И тут нефтяные компании то ли по доброй воле (ага, особенно те, которые государственные), то ли по велению свыше – объявляют мораторий на рост цен. Цены, уже готовые упасть, – останавливаются. Финита ля комедия. Мне просто интересно: сколько раз можно повторять этот спектакль на бис?