Экономические реформы в России – всегда болезненны. Начиная с середины XIX века мы наблюдаем из раза в раз примерно одну и ту же пьесу в трех актах. В первом акте мы видим отвратительно проведенные либеральные реформы с последующим бардаком и несоответствием полученных результатов декларируемым целям. Во втором уставшее от бардака общество радостно голосует за пресловутую «жесткую руку», которая, в свою очередь, рождает повальный маразм во всех сферах жизни общества, потому что «кто в армии служил, тот в цирке не смеется». В третьем акте уставшее от маразма и всего на свете население устраивает погром под самыми причудливыми лозунгами. Иногда либеральными, а иногда просто безо всяких лозунгов. Правда, масштабные погромы и безобразия возникают не всегда, а, как правило, на фоне сильно ухудшающейся внешней обстановки. Первая Мировая Война спровоцировала революцию и гражданскую войну. И хотя следующие два цикла («оттепель» и крах СССР в 1990-е годы) прошли относительно мирно, гарантий, что реформы 2000-х годов завершатся столь же спокойно, нет. Если говорить непосредственно об экономической политике, то в 1990-е годы никакой особой экономической стратегии у власти не было. Был большевистский, по сути, посыл: «перераспределяй». Все, кто мог, делили наследие СССР, полагая вслед за Карлом Марксом, что главное – собственность, а тот факт, что сама по себе собственность доходов может и не приносить, если скверно управляется, никого особенно не волновал. Было просто не до того. Поэтому как таковое управление экономикой «серьезных» людей интересовало мало, и на ведущие экономические посты в государстве могли попасть самые разные люди. Благо, что всё равно они мало что решали – как известно, «во всем виноват Чубайс», а занимал ли он при этом какой-либо пост или нет – уже было дело десятое. Поэтому галерея министров 1990-х годов, так или иначе пытавшихся заниматься экономическими реформами, богата на самые причудливые фигуры. От безусловно уважаемого мною Александра Лифшица до откровенно анекдотичных персонажей вроде Ирины Хакамады, которая, помнится, предлагала госчиновникам собирать грибы, раз уж им нечем кормить семьи. В этом смысле 1990-е годы, безусловно, дали очень интересный материал для будущих поколений исследователей, которых заинтересует проблема коллапса системы управления. За 10 лет (с 1990 по 2000 год) в РФ сменилось 10 министров финансов и 8 министров экономики, причем Егор Гайдар был одновременно и министром финансов, и министром экономики. То есть министр в среднем находился у власти чуть больше года. Не лучше обстояло дело и с госкомитетами, агентствами и иными подведомственными организациями. В период Февральской революции министры менялись, конечно, еще чаще – примерно раз в полтора месяца, но и год на таком посту – не срок. Если стоит задача выстроить хоть какую-нибудь экономическую политику. Особенно плохо судьба отнеслась к Минэкономики (вероятнее всего, это стало расплатой за многолетнюю Госплановскую гордыню). Если Минфин относительно быстро восстановил своё влияние и работоспособность, то Минэкономики в 1990-е годы осталось с ворохом бумаг, стремящимся к нулю политическим весом, озлобленным персоналом и полным отсутствием понимания того, что делать дальше. Доходило до того, что один из министров экономики ельцинской поры Яков Уринсон то ли в шутку, то ли от отчаяния предлагал в кулуарах оставить в министерстве 20 человек поумнее, которые будут писать бумаги, а остальных разогнать. Но бог, как говорится, этого не попустил, и с вступлением в должность министра в 2000 году Германа Грефа в судьбе Минэкономики свершился счастливый поворот. Во-первых, оно присоединило к себе Минторг и стало Минэкономразвития и торговли, во-вторых, к министерству вернулся политический вес и, что самое главное – курирование федеральной таможенной службы и её впечатляющих денежных потоков. Но самое главное – на повестке дня встали реальные реформы. Причем они, в отличие от середины 1990-х годов оказались подкреплены финансами. То есть у правительства появился уникальный исторический шанс, последний раз такой выпадал в 1965 году в период так называемых косыгинских реформ. Ключевых реформ, если кто забыл, было несколько: реформа налогообложения, административная реформа, реформа МПС, которую назвали «структурной реформой на железнодорожном транспорте», реформа электроэнергетики, ЖКХ, а также пенсионная, реформа здравоохранения и пресловутая монетизация льгот. Кроме того, МЭРТ курировал такие проекты, как создание особых экономических зон, вступление в ВТО и начало реализации олимпийской программы. Реформы 2000-х годов были по замыслам не менее масштабы, чем реформы Александра Второго, но их судьба поразительно повторила судьбу даже не императорских, а все тех же «косыгинских» реформ. В полной мере удалась только реформа налогообложения. Но надо признать, что к началу 2000-х годов российское налогообложение представляло собой такую запущенную проблему, что любое осмысленное действие было абсолютно беспроигрышным шагом. Что и было с блеском продемонстрировано. Но вот по остальным направлениям дела обстояли значительно хуже. Административную реформу признали провалившейся на самом высоком уровне и вице-премьера Козака, отвечавшего за её реализацию, даже сослали в ЮФО полпредом. Реформы МПС и электроэнергетики, в общем и целом, довели до логического конца, но … это были структурные реформы. В их результате создали сотни новых юридических лиц, вывели наиболее прибыльные направления бизнеса в частные руки, подняли тарифы на электричество и перевозки грузов и пассажиров, но не решили главную проблему, которая изначально стояла перед электроэнергетикой и железными дорогами: изношенность фондов. Про реформу ЖКХ не так давно бушевал президент. Пенсионная реформа и реформа здравоохранения – это вообще отдельная тема. Если в результате нынешнего смутного времени в России все же произойдет еще одна революция (чего, к слову, сказать, не хотелось бы совершенно), то в числе её основных причин будущие историки, безусловно, назовут эти реформы. Наряду с реформой образования, вооруженных сил и особенностями национальной политики. Таким образом, реформы 2000-х годов, также как и «косыгинские» реформы, не достигли большинства своих целей. Евгений Ясин выразился даже более определенно «2000-е годы мы просто профукали». Почему так получилось? Собственно говоря, если в XIX веке можно было грешить на террористов, убивших Александра Второго, в ХХ веке – на Первую мировую, безвольного царя и Распутина, то в нашем случае политические коллизии совсем не при чем. Я склонен видеть здесь не только и не столько некомпетентность и любого свойства вражьи происки, сколько принципиальную, я бы даже сказал, идеологическую ошибку в проведении реформ. В СССР при принятии стратегических решений господствовал «производственный экстремизм»: производство создавалось или расширялось ради производства, а не ради потребителя. В РФ возобладала другая крайность – «финансовый экстремизм». Когда главное, чтобы бюджет сошелся на бумаге, а что там будет в реальности – никого особенно не волнует. В итоге, у нас вроде бы прекрасная бюджетная система, но вместе с тем деградирует здравоохранение, образование, культура, наука еще держится кое-где, но тоже не фонтан. В обычной жизни никому не придет в голову утверждать, например, что «организм – это исключительно печень». А все остальное – руки ноги, голова – это неважно. В ходе реформ 2000-х годов именно это и произошло, только на общегосударственном уровне. Именно поэтому, например, у нас сначала выделяют деньги на строительство дорог, а потом задумываются о том, что надо бы вообще-то изменить устаревшие нормы технического регулирования, а то провозглашенной президентом модернизации никак не получается. Или мы закупаем технику для нацпроекта «Здравоохранение», а потом выясняется, что на ней некому работать.