Сегодня в Лабораторию антикоррупционной политики «Высшей школы экономики» посетила Робин Ходесс, руководитель исследовательских проектов Transparency International. Она рассказала Slon.ru о том, как считают коррупцию, и отметила особенности российского коррупционного рынка.
–Индекс восприятия коррупции – наверное, один из самых цитируемых рейтингов в мире. Но ведь коррупция может иметь совсем разную природу: где-то это в основном взятки, а где-то – использование государственных средств. Разве это можно мерить одной шкалой?
– Прежде всего, надо сказать, что как бы серьезно мы ни относились к Индексу, его основная функция – это все же привлечение внимания к проблемам коррупции, стимуляция новых исследований в этой области, провоцирование проведения необходимых реформ. Именно этот индекс привлекает наибольшее внимание со стороны СМИ, общественности и политиков, хотя, конечно, с точки зрения методологии, выстраивание стран в единый рейтинг – это непростая задача и нам достается немало критики. К счастью, год назад нам удалось договориться со всеми организациями, на базе чьих исследований мы делаем индекс (мы тут сами ничего не считаем, а используем данные наиболее авторитетных международных исследовательских организаций), и теперь мы можем бесплатно ссылаться в своей таблице на них – вы легко можете посмотреть, из чего складывается этот индекс. К сожалению, мы обречены на то, чтобы использовать только квантируемые, поддающиеся счету параметры, хотя понимаем, что полной картины это не дает.
– То есть, получается, национальная специфика тут может во многом потеряться?
– Нас очень часто упрекают в том, что мы не учитываем национальную специфику, но это не совсем так. Что это за специфика? О разнице в ценностях тут речи не идет, потому что, как показывают наши исследования, во всех странах примерно равный процент людей, негативно относящихся к коррупции и готовых даже чем-то пожертвовать, чтобы работать по «белым» схемам. То есть ценность борьбы с коррупцией воспринимается всеми. Другое дело, что очень часто, у каждой страны есть своя экономическая и политическая специфика, которая лучше всего видна изнутри. Поэтому у нас есть отдельное исследование, под названием «Барометр коррупци», которое основано на опросах людей.
– И что же показывает «Барометр», есть у России свои особенности?
– Один из плюсов «Барометра» – он позволяет оценить восприятие коррупции по отраслям. В России, например, наиболее коррумпированным сектором считается полиция и госслужащие. В целом же по миру к самым коррумпированным институтам относят чаще всего политические партии. А вот, скажем, в Норвегии, таким институтом считают церковь.
– А если брать промышленные отрасли – тут есть у вас разделение?
– Да, самыми коррумпированными отраслями по миру считаются строительный сектор и нефтегазовый. Думаю, вас в России это не должно удивлять.
– Может, у вас даже и по компаниям есть специализация?
– Есть. Мы проводили исследование компаний по уровню их открытости и из российских корпораций в исследование попали «Газпром», «Роснефть» и «Лукойл». То, что касается отчетности компаний, – здесь все более или менее нормально, но вот в области, которую мы называем «антикоррупционные практики» ситуация иная: у «Роснефти» показатель – 41% от требуемых мер по борьбе с коррупцией, что близко к среднему показателю, у «Лукойла» он 9%, а у Газпрома – 0%. Плохо обстоит дело и с открытостью информации: скажем, «Газпром» не раскрывает сведений о своем участии в госзаказе, о ценовой политике при поставках для бюджета и о закупочных процедурах. Последние два пункта относятся и к «Роснефти». Есть и некоторые проблемы, свойственные российским компаниям в целом. Скажем, необычайно высока доля компаний, зарегистрированных в офшорах.
– Наблюдая в течение многих лет за коррупцией и противодействием ей в разных странах, вы можете сказать, какие меры показали себя как наиболее эффективные?
– Наверное, главная задача здесь – обеспечить максимально прозрачную систему расходования средств – как в государственном, так и в частном секторе. Вся информация о расходовании бюджетных средств, о процедуре закупок, вся отчетность частных компаний – все это должно публиковаться в открытом доступе.
– Как вот только заставить их все это публиковать?
– Зачастую информацию приходится раскрывать потому, что этого требуют иностранные партнеры. Если вы хотите привлечь инвестиции или, наоборот, вложить свои средства за рубежом, вам приходится рассказывать о себе.
– Главная ответственность за уровень коррупции лежит на государстве, или тот, кто дает взятку, тоже ответственен?
– Это, конечно, дорога с двусторонним движением. Мы ведем отдельный рейтинг «взяткодателей» – опрашиваем крупнейшие компании из 22 стран, чтобы определить их готовность давать взятки для решения своих проблем. К сожалению, Россия тут занимает последнее место, следуя за Китаем. Правда, внизу рейтинга мы видим и Италию, так что развитые страны тоже не избавлены от этого.
– А в целом вы видите корреляцию между политическим режимом и уровнем коррупции?
– Мы не оцениваем состояние политического режима, поэтому мне сложно тут судить, но в целом – да, корреляция есть, ведь и для демократии и для борьбы с коррупцией важные такие параметры, как прозрачность, общественный контроль и развитая правовая система.
– Ваш рейтинг, надо полагать, раздражает многих…
– Да к нему относятся очень внимательно и правительства некоторых стран и, иногда, представители тех или иных конкретных отраслей, по которым мы выносим оценки. Поэтому я и говорю, что одна из наших главных задач – привлечь внимание к проблеме, ведь не раз такое бывало, что государство, будучи неудовлетворенным своим положением в рейтингах, начинало проводить какие-то реформы, делать дополнительные, углубленные исследования. И здесь большую роль играют наши региональные отделения, которые делают отдельные доклады о своих странах.