Как я строил Бушерскую АЭС

Нынешним летом заговорили о том, что атомная станция, которую строит Россия для Ирана в Бушере, совсем готова и будет запущена очень скоро, по утверждению МИД России, в нынешнем августе. Разговорить российского работника атомной энергетики – задача непростая. У них обет молчания на уровне итальянской омерты. Но в данном случае повезло: Александр Болгаров – бывший ведущий инженер управления реактором Игналинской АЭС, житель Евросоюза, два года участвовал в строительстве и запуске атомной станции в иранском Бушере. И поскольку возвращаться туда он уже не собирается, то может позволить себе пооткровенничать. КАК ПОПАДАЮТ В БУШЕР – Чем вы занимались до того, как попали в Бушер? – До этого момента у меня было всего лишь одно место работы. По окончании Московского инженерно-физического института я был направлен в Литву, на строящуюся Игналинскую атомную электростанцию. Она вступила в строй через год после моего появления в Литве, и вплоть до января 2009 года я там работал. – Последняя должность? – Ведущий инженер управления реактором. – Тот, кто сидит на «красной кнопке»? – Да, ну и, собственно, управляет реактором. – Как вы попали в Бушер? – Я понял, что Игналинская атомная электростанция будет закрыта, и за год до остановки последнего, второго блока, уволился. В поисках работы увидел вакансию в Бушере, обратился и был принят на работу. Работал ведущим инженером, руководителем группы контроля ядерной безопасности в соответствующем отделе.

–

– Ровно два года. –

– В отслеживании процедуры организации работ с ядерным топливом. Писал инструкции, проверял программы на предмет корректности с точки зрения ядерной безопасности, участвовал в получении так называемых специальных разрешений на производство работ, связанных с использованием ядерного топлива. –

– Там довольно сложная ситуация. Я был крайне удивлен, обнаружив на площадке как минимум четырех главных инженеров… –

– Там есть заказчик – это иранцы. Есть подрядчик – Россия. Но подрядчик набрал чертову уйму субподрядчиков. С моей точки зрения, там не выстроена разумная вертикаль управления строительством и пуском. Нерациональный менеджмент. При другом подходе строить и запускать станцию можно было бы быстрей и эффективней. –

– Да, у меня было ощущение, что скорейшего пуска в какой-то момент не хотела ни Россия, ни Иран. Но не берусь утверждать однозначно. –

– Масса организаций. Все российские, но разные. Со своими начальниками и со своими амбициями, и отсутствием желания брать ответственность на себя. Все надо было согласовывать со всеми, а в результате работа вязла и не двигалась. –

– Не знаю. В Москве надо спрашивать. У меня же был опыт наблюдения за пуском Игналинской АЭС. Я помню, как приехал директор Луконин, и станция была пущена в рекордные сроки. А в Бушере все очень медленно, неэффективно, дорого… Мое впечатление: иранцы денег не считают, им все равно. Лишь бы что-то шло, а результат их интересует слабо. Министр говорит: «Осенью станция даст ток». Приходит осень, никакого тока нет, и неизвестно, когда будет. Но все тихо, спокойно, никого не повесили. Попробовал бы он [министр] неприлично взглянуть на какую-нибудь женщину – тут же наступила бы расплата. А за то, что потрачены многомиллионные средства, никто ответственности не несет. НАСЛЕДСТВО ШАХА

–

– Практически готова к эксплуатации, но есть масса недоделок, которые в комплексе не контролирует никто. Каждый контролирует какой-то свой кусок, и постоянно всплывают какие-то проблемы... –

– Ну да, там возникла одна неприятность. Разрушился насос, который стоял в режиме ожидания порядка 30 лет. Он был еще немцами поставлен. Металлические детали попали в первый контур, и возникла опасность повреждения топлива. Топливо было выгружено, я сам лично участвовал в осмотре каждой кассеты. За исключением одной, все были признаны годными к эксплуатации. Потом промыли контур, снова все загрузили и загерметизировали корпус реактора. После этого произвели физический пуск... –

– Ну остался еще с тех пор, как станцию строили немцы, еще до исламской революции. Потом немцы ушли. Когда же ее взялись достраивать русские, они организовали специальный отдел по интеграции немецкого оборудования в российский проект. Чтобы определенные насосы, краны, двигатели не выбрасывать, а состыковать. Был создан проект, который учитывал возведенные немцами строительные конструкции и металлоконструкции. –

– Я же говорю, порядка 30 лет. –

– А чего тот насос-то разрушился? Старость. Там уже надо много чего менять. Но поскольку оборудование не эксплуатировалось в рабочих режимах, оно условно считается работоспособным. –

–

– Не знаю, не знаю. Были случаи, когда привозили какие-то гайки к переходникам на манометре, а они не подходили. Ну и выкручивались чисто по-русски. Брали ключ с ручкой подлиннее… (смеется) Но основное оборудование, конечно, проходит контроль и вопросы надежности присутствуют. Скажем так… –

– Несколько месяцев. Там есть так называемые коэффициенты реактивности – масса величин, которые должны попасть в предусмотренный проектом диапазон. Это все проверятся на так называемом минимально контролируемом уровне мощности, МКУ. Процесс занимает несколько месяцев. После этого дается разрешение от независимого надзорного органа на дальнейшую работу. –

– В Иране это Национальный департамент ядерной безопасности. Орган, который подчиняется напрямую правительству, а не министерству энергетики. Для того чтобы люди, которые это делают, не халявили и не лукавили. Это принято во всем мире и то же самое делается и в Иране. –

– Так называемая АСЭ. «Атомстройэкспорт» –

– Это вопрос бумажный, в этом вопросе российские бюрократы сильны. В моей практике впервые, чтобы зону загрузили, а потом без пуска выгрузили. Хуже другое: когда мы ее выгрузили, мы должны были найти хирургически чистый контур. Но мы там нашли чертову уйму так называемого шлама – окалина какая-то, какие-то маленькие чешуйки… А по бумагам все хорошо, и никто за это не ответил. ЧЕГО СТОЯТ ИРАНСКИЕ АТОМЩИКИ –

– Да, так планируется. –

– Разумеется. В мою задачу входило натаскивание инженеров, имеющих сходную должность, как у меня. –

– Иранцы – очень специфичный народ. Они небыстрые. Возможно, они знают больше, чем я это себе представляю, но продемонстрировано это не было. Подготовка у них есть, и, в принципе, они могут эксплуатировать на должном уровне, но… как-то без особого желания. –

– Когда мы пришли на атомную станцию, мы вгрызались во все детали. Лично я прополз весь реактор на пузе, чтобы понять, вот она схема, а я должен помнить, как пространственно идут трубопроводы, где стоят какие внутренние конструкции, мне это было нужно и интересно. А иранцам нет. Они хотят, чтобы им доказали, что все безопасно, но сами как-то напрягаться не хотят. –

– У них есть несколько учебных центров в Иране... Но все люди, с которыми я работал, хорошо говорят по-русски, хотя по контракту рабочий язык – английский. В реальности же рабочий язык там – русский. Можно понять, что каждый из специалистов, во всяком случае, отдел ядерной безопасности, проходил стажировку в России. –

– Нет, это, как правило, Обнинский научный центр. Возможно, на реальных станциях они тоже работали, но конкретно где и когда, сказать не могу. Теоретические знания у них есть… –

– Я понял вопрос (улыбается). Я процитирую реплику одного российского специалиста-мастера транспортно-технологических операций. Он сказал: «иранцы в легкую станут большими специалистами и самостоятельно начнут эксплуатировать станцию в 2011 году». Сделал эффектную паузу и закончил: «по их летоисчислению». На минуточку, там сейчас 1390 год. –

– Нет, потому что они еще ментально очень осторожны. Полагаю, все сведется к тому, что будет заключен новый контракт. Наймут русских на начальную эксплуатацию. Типа 5 лет в паре с иранским персоналом. МЕНТАЛЬНО-КЛИМАТИЧЕСКИЕ ТРУДНОСТИ –

– Здесь начинается самое грустное. Живут они в таком лагере – домики, оставшиеся еще от немцев, сильно изношенные. Я называл свое жилище курятником. –

– Там стоит охранник на входе, но есть местные работники, которые ухаживают за территорией. И поэтому для русских правила поведения и форма одежды могут нарушаться только в определенные часы по выходным, когда местные работники оттуда уходят. Чтобы не дай бог непорочный взгляд садовника не заметил женскую лодыжку. Или мужские коленки. Когда я вышел в майке без рукавов, тут же был остановлен своей службой безопасности, выслушал замечания, и был вынужден вернуться и переодеться под страхом депремирования для начала. И высылки из страны в конечном итоге. –

– Климат ужасный. Поговаривают, что эта провинция [Бушер] служила для иранцев аналогом Сибири, туда в старые времена ссылали каторжников. Это такая пустыня, заливаемая приливом, уходящая за горизонт, на которой ничего не растет. За зиму выпадает несколько дождей, а так все время очень жарко. –

–

– До 50 в тени. 40–45 – нормально. Причем часто стопроцентная влажность, за ночь ничего не высыхает, и передвигаться вне кондиционированного транспорта очень тяжело. Там даже по территории ходит специальный автобус. Типа, 300 метров проехать в автобусе с кондиционером. –

– Да. Там весь воздух охлаждается. Иначе там работать нельзя. –

– Причем на передвижение нужно получить специальное разрешение. Если ты хочешь, например, съездить за покупками за 20 км в Бушер, нужно зарегистрироваться в специальном журнале, получить такую карточку со своей фамилией и местом проживания, и по приезду отчитаться, что ты прибыл жив-здоров. –

– Да, по моим оценкам, там процентов 40 женщин. Там даже есть проходная для мужчин и проходная для женщин. –

– Формально там во всей стране сухой закон… Но наш народ – квалифицированный. Некоторые самогонные аппараты, которые я там видел, – произведения искусства. –

– Из сахара. –

– Там есть только одно, с моей точки зрения, развлечение. Это бассейн. Хороший, 50-метровый, немцы еще построили. Конечно, там какие-то танцы есть с российской попсой, но я туда не ходил, не знаю. Ну, а так, вообще делать нечего. Еще есть 5 телеканалов на русском языке… –

– Дуреют. По моим оценкам, половина – «крейзи». Лично я там больше полугода не выдерживал – ездил домой. Но общее правило таково: человек должен отработать 11 месяцев и только после этого ехать в отпуск. Застрелиться можно. –

– Но не русские. Они считают, что это неэкономно. –

– Зачем лечить? Просто дать пинка и нанять других. Желающих много. По моей оценке, там сейчас примерно 80% украинских граждан, 10% армян и только 10% – основной менеджмент – россияне. –

– Потому что у них ситуация в стране такая, очевидно. –

– Примерно в полтора раза выше. –

– Всего-то. Фишка в том, что, проживая там, ты не платишь за жилье. Как в армии, на всем готовом. Единственные расходы – на питание. –

– Можно питаться в столовой – очень невкусно или готовить самому. Здесь уж кто как извернется. Но изворачиваться нелегко. Молочных продуктов в нашем понимании – нету. Фрукты-овощи – все привозные, пустые, там же ничего не растет. Я ездил обычно в Бушер за кофе и за рыбой. –

– Типичный восточный городишко, выглядит он точно так же, как выглядел тысячу лет назад: малоэтажный, пыльный. Канализация течет в специальном желобе прямо по поверхности, и запахи там очень специфические. –

– Ну, в принципе, там есть специальный пляж для российских специалистов, его еще немцы сделали. Он как бы закрытый, но, тем не менее, скажем, для женщины выйти на море – целая проблема. Купаться женщинам можно одетыми с ног до головы, так же, как и ходить. Мужчинам немножко проще. Но там – мелководье. Чтобы дойти до глубины, где можно плыть, я специально отсчитывал – около двух километров. Естественно, это мелководье прогревается, летом вода просто горячая. Более того, к берегу подплывают скаты, и если эта зараза ужалит тебя, будут серьезные проблемы. –

– Так, по мелочи. Как-то в месяц мусульманского поста у меня на улице потребовали, чтобы я не курил. В целом, у них к русским отношение доброжелательное. –

– Нет. –

– Отчасти так, но не это главное. Мне платили неплохо. Понимаете, русские относятся к своим согражданам, как в старые добрые времена: я начальник – ты дурак. Понимаете? Я там не чувствовал, что могу сделать что-то полезное, все два года. Российский странный менеджмент этого не предполагает. –

– Ну вот как я работал в Литве? Если ты предлагаешь что-то ценное, ты будешь услышан однозначно. Там [на Бушерской АЭС] – нет. Пока ты говоришь с каким-то конкретным человеком, тебе отвечают: «Да, ты прав». Но на этом – все. Ничего не сдвинется, сколько ни старайся. И я подозреваю, что во всей России так. Сказку про Левшу помните? –

– Однозначно… –

– Да, именно так. Они мне сами говорили: «Болгаров, ты, конечно, русский, но ты не русский». Я имею в виду их отношение к тому, как должна делаться работа: быстро, эффективно, профессионально – с точки зрения западной ментальности. И вот российская – она какая-то средняя между восточной-иранской и европейской. Русские, конечно, могут делать чудеса, когда родина позовет «на баррикады». Но когда нормальный процесс, без штурма, то это – тягомотина и тоска. Русских объединяет только война.