Фото: Фото ИТАР-ТАСС / Fotoimedia
В начале сентября чиновнику министерства транспорта Владимиру Макарову был вынесен приговор, согласно которому он должен провести в тюрьме тринадцать лет. Его обвинили в сексуальном домогательстве к собственной дочери. Когда в июле 2010 года дочь Макарова упала со шведской стенки, родители отвезли ее в больницу на обследование. Врачи объяснили, что перелома позвоночника у девочки нет, однако медиков насторожили анализы, взятые у ребенка: в ее моче они нашли несколько мертвых сперматозоидов. Поскольку девочка постоянно жила только с мамой и папой, то ее отца заподозрили в педофилии. Осенью 2011 года Владимир Макаров был осужден за педофилию. Следователи не стали проводить повторных анализов, отец девочки настаивал на проверке его показаний на детекторе лжи, в этом ему тоже было отказано. Решающим аргументом для суда стали показания детского психолога центра «Озон» Лейлы Соколовой. Соколова давала заключение о психологическом состоянии дочери Макарова: в отсутствие матери Соколова попросила ребенка нарисовать домашних животных, после чего она сделала вывод, что хвост кошки, нарисованной девочкой, похож на фаллос. На основе этого психолог сделала вывод, что дочь Макарова вовлечена в сексуальные отношения. Накануне блогер timur_nechaev77 обнаружил в сети откровенные фотографии детского психолога центра «Озон» Лейлы Соколовой. Блогеры отыскали снимки Соколовой, на которых изображено, как она, полуобнаженная, участвует в лесбийских вечеринках. Slon поговорил с женой Владимира Макарова Татьяной Макаровой и выяснил другие подробности о Соколовой, которые могут подтверждать факт профессиональной непригодности этого психолога.
– Татьяна, скажите, откуда вы узнали об этих фотографиях?
– Мне прислали на Facebook знакомые знакомых ссылку на это сообщение. Сказать, что это было неожиданностью, значит, не сказать ничего. Я была шокирована, хотя мне казалось, что в нашем деле я уже должна перестать чему-либо удивляться. Конечно, каждый человек волен жить так, как хочет, в свободное от работы время. Я не собираюсь судить ее и не буду говорить, правы или нет те, кто обсуждает ее взгляды и ориентацию. Но этот человек работает с детьми, продолжает работать...Она дает заключение на сексуальную тему, она может быть необъективна, мягко говоря. Она просто не может работать с детьми, это мое мнение.
–То есть с человеком, который нашел эти снимки, вы с ним не знакомы?
– Я не знаю, кто первым нашел, как они появились в сети, но когда мне прислали первые снимки, то стала искать по форумам и сайтам.
– И у вас лично есть какое-то доказательство того, что это именно та самая психолог?
– Во-первых, и я, и мои адвокаты, которые были в суде, узнали ее по фото. Плюс в одном из блогов я нашла сообщение от имени Лейла от 25 апреля 2007 года, вот его текст: «Для участия в этой вечеринке ищутся девочки, специализирующиеся по латексу, готовые выступить на публике с небольшим номером. Латексный наряд – любой. По вопросам обращаться по телефону...» Я начала смотреть, какой номер телефона в материалах дела, там был тот же самый номер – то есть в объявлении указан номер Лейлы.
– Что говорят ваши адвокаты, вы можете каким-то образом повлиять на ход дела?
– Естественно, мы озвучим эту информацию в кассационной инстанции в Мосгорсуде 14 ноября, но здесь вопрос лежит в другой области. Следственные органы, когда суд выносил решение по моему мужу, не удосужились проверить личность и даже профессиональную пригодность лиц, дающих заключение, и проигнорировали заключения других экспертов. Проблема Соколовой выплыла на поверхность, но проблема у нас и в генетической экспертизе, которую провела эксперт Исаенко, которую мы тоже считаем непрофессиональной. Потому что ни Соколова, ни Исаенко не приложили материалы дела к выводам: ни графики, ни рисунки – как у Соколовой. А без рисунка можно самому домыслить любые выводы, прочитав заключение эксперта. А то, что Соколова увидела фаллос в хвосте на рисунке ребенка, – это ее бурная фантазия, теперь мы понимаем, откуда она у нее. То, что она написала, не соответствует действительности: она сделала все, чтобы моего мужа просто посадили.
– Какие мотивы посадить вашего мужа, и кому это может быть нужно?
– Этот вопрос меня саму волнует. Но, к сожалению, после того, как наша история стала известной, мне рассказали много похожих историй. Я уже перестала задаваться вопросом, кому это нужно. Когда у нас в стране объявляется кампания, то не нужно против какого-то конкретного человека что-то иметь. Достаточно оказаться этому человеку в нужном времени и в нужное время: маховик запускается, обратного хода уже нет. Если против тебя возбуждено уголовное дело, у тебя один путь – только в тюрьму. 90% доводятся до суда. А в суде 99% – это обвинительные приговоры. Мне очень интересно спросить в центре «Озон», который специализируется на помощи детям, пережившим сексуальное насилие, у господина Цымбала, где работает Соколова, как же так он допускает, что там работают такие личности. Нужно смотреть, чем занимается этот центр в принципе. У меня большие вопросы относительно его деятельности.
– Что еще вы нашли в сети?
– Соколова удалила свой ЖЖ, там была такая фраза насчет ее образования: «А еще – что бы мне почитать из психиатрии и клиники «для начала», потому что ни того, ни другого не знаю, и даются оба мне с величайшим трудом, поэтому лучше бы то, что читается сравнительно просто («для особо одаренных»), посложнее я потом найду...»
– Смогут ли адвокаты каким-то образом использовать это при рассмотрении кассационной жалобы? – Они не могут пока что отойти от протоколов и приговора, которые тоже были фальсифицированы. Они вообще в шоке от нашего дела, хотя один из них работает больше 25 лет. Они будут использовать факты о Соколовой 14 ноября; если жалоба наша будет рассмотрена объективно, вне зависимости от появившихся подробностей о Соколовой приговор подлежит отмене. То, что стало известно насчет Соколовой, я очень надеюсь, что Мосгорсуд рассмотрит эту информацию. Мне больше надеяться не на что. Но в то же время здесь речь идет, наверное, о том, что будет оцениваться профессионализм психолога, но на одно заключение Соколовой нельзя опираться, потому что у нас были и другие рецензии и заключения. И суд интерпретировал эти вещи по-своему. Кроме надежды и веры в справедливость у меня больше нет ничего.
