Фото: ИТАР-ТАСС/ Артем Коротаев

Последняя встреча премьер-министра Путина с Валдайским клубом была, наверное, одной из самых интересных, содержательных и живых в рамках всех встреч за эти годы. Я вступил с ним в дискуссию по поводу системы ручного управления, причем именно его, путинскими руками осуществляющейся. Я спросил, не волнует ли его тот факт, что за последние годы в России не появились новые политики? Ведь после Дмитрия Медведева в Россиии не появилось ни одного хорошего политика, национального масштаба. Этот вопрос как-то разогрел Путина, он оживился и стал говорить много, и втянул меня (или я его) в целую дискуссию по поводу роли лидерства и роли политических партий, и того, как это должно строиться и откуда берутся лидеры. Но на мою просьбу назвать новые фамилии, он сказал, что есть пока Дмитрий Медведев: «И вот есть Дмитрий Медведев, и вот есть еще люди, но фамилии называть я вам не буду». Я очень сомневаюсь, что у него были фамилии, чтобы их назвать. 

Мне кажется, проблема новых лидеров – одна из серьезнейших политических проблем России. Но когда я попытался перевести этот вопрос в системный, говорю: «Что же не в порядке в этой системе, что новые лидеры не появляются, а заточено все под вас?», – Путин свел этот разговор к разговорам о других странах, говоря, что у республиканцев в США тоже сейчас нет лидера, или Берлускони уходит, а кто вместо него – в Италии тоже нет очевидного лидера. Что это не только проблема президентской системы власти, но это проблема и развитых демократий, где тоже возникают проблемы недостатка лидерства. И вообще, рано его хоронить. Он никуда не собирается, у него есть свое видение на 5, 7, 10 лет вперед, и он остается у власти отнюдь не для того, чтобы зацепиться во власти. Путин снова сказал, что если бы он хотел зацепиться за власть, он бы легко 4 года назад добился бы изменения Конституции, остался бы на 3-й срок подряд. Что, в общем, тоже не лишено смысла, потому что это, безусловно, было одним из вариантов 2008-го, который, как известно, широко обсуждался.

О втором сроке говорить пока рано, конечно (1-й срок – 6 лет, это достаточно долго, в современном мире это очень долго). Но видение, которое он нам излагал, конечно, не ограничивается 6 годами, это тоже очевидно, Путин строил планы на 7–10 лет вперед.

С точки зрения потенциала чисто физического, эмоционального, интеллектуального, Владимир Владимирович, конечно, готов к длительному пребыванию у власти – здесь речи даже и нет, и ни грамма неуверенности, он очень уверенно себя чувствовал, уверенно отвечал на вопросы как обычно, без всяких бумажек, без всяких записок, без помощников, без ничего, сыпал фактами, цифрами, именами, приводил очень интересные, в принципе, факты, некоторые из них были новы даже для наших экспертов, для моих коллег, да и для меня.

На самом деле, человек он, безусловно, незаурядный, интересный, сильный, волевой, и здесь ему никак не откажешь. Другое дело, что, мне кажется, есть системная проблема, что политиков его масштаба в России нет, и отчасти это проблема для него самого, потому что любая монополия – она вредна изначально, потому что, в общем-то, она неизбежно рано или поздно приведет к очень серьезным системным ошибкам. Как решать эту монополию, на самом деле, избавляться от нее, он не объяснил. Я так понимаю, видения у него нету. Путин сказал, что ему нравится американская система, когда немного больших политических сил наверху конкурируют между собой, а вся политическая конкуренция, вся демократия, вся политическая борьба, праймериз – все это внутри партии, внутри партийных демократий развивается максимально, а наверх выходит несколько крупных сил, которые идут представлять интересы общества и между собой конкурировать. Как это будет происходить в России, в условиях отсутствия равных Путину лидеров или, по крайней мере, способных бросить ему вызов, я не очень понимаю. И Путин не очень понимает, похоже. 

Мне кажется, вопрос его этот очень заинтересовал – может быть, ему в голову не приходил этот вопрос. Но он, действительно, загорелся и начал очень по-разному объяснять, доказывать, может быть даже самому себе. И мне кажется, что, в общем, он как-то задумался. Может быть, ему даже хотелось, чтобы такой вопрос ему задали, потому что после меня, отталкиваясь от моего вопроса, еще несколько человек поднимали эту же самую тему, говорили, что «Вот, Злобин задал такой вопрос – а давайте-ка к нему вернемся». Он к нему возвращался с удовольствием, еще и еще повторял свои тезисы. Но ответов у него нет, а вместо них есть ущербность в попытках Путина убедить нас и самого себя, что такую политическую систему он сможет построить.