В рамках дискуссионной школы для экономистов Gaidpark-2013, организованной фондом Егора Гайдара, профессор Высшей школы экономики, руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-центра» Алексей Левинсон выступил с лекцией «Социология и реформы». Каково отношение к реформам Гайдара в России, почему за военным коммунизмом у нас всегда следует НЭП, и когда маятник снова качнется в противоположную сторону? Slon публикует сокращенную версию лекции.

Представьте себе здание: сначала был разработан проект, после чего его начали возводить. Потом что-то разрушили, что-то принялись строить по другому замыслу. И вот что за постройки получились в итоге? Я отвечаю этой лекцией на вопросы о двух начатых, но не доведенных до конца делах – социологии и реформах.

То, что мы получили, называть демократией и свободным рынком грешно.

У нас нет настоящей социологии, у нас нет настоящего рынка, у нас нет настоящей демократии. Мы живем, вроде бы имея все это, но где – на сорок, где – на шестьдесят, а где - на семьдесят три процента.

Отношение к реформам в России

Мы многократно замеряли такого рода отношение: если реформы идут, люди недовольны тем, как они идут и к какому результату приводят. Если они не идут, недовольны тем фактом, что они не идут. Что касается мнения россиян, могу вам сказать: в минувшем 2012 году 18% считали, что в реформах Гайдара не было никакой необходимости, 29% были уверены в их разрушительном воздействии на экономику России. Тех, кому реформы видятся болезненными, но необходимыми, 20%. А безусловных сторонников реформ – 4%. То есть это маргинальное мнение – быть гайдаристом. Если в зале таковые есть, имейте в виду – вы представляете собой ничтожное меньшинство, держитесь крепко.

В 1997 году мы начинали измерения: 57% придерживались мнения, что реформы были вредны и/или в них не было необходимости. Сейчас это 47% (если суммировать 18% и 29%), то есть уже меньше половины взрослого населения страны.

Нужны реформы или не нужны – это не был вопрос голосования. Они проводились в экстренном режиме, Гайдар и его сторонники полагают, что спасли страну. Возьмите книжки Гайдара, он там довольно красочно объясняет, почему пришлось так проводить реформы: товарных запасов в стране оставалось критически мало, чего-то – на 90 дней, чего – на 72 дня, и тогда крайне тревожная экономически ситуация для ряда экономистов стала поводом, основанием, причиной, чтобы совершить значительные политические трансформации. Если конкретнее, то ввести право частной собственности, право разрушить монополию внешней торговли, ввести рынок, разрешить предпринимательство как вид деятельности.

И они, как им представляется, страну спасли: через считаные дни наступила бы катастрофа, а так ее удалось избежать.

Но многие считают, что реформы-то как раз страну и разрушили, они и стали катастрофой, а без них жили бы мы, как жили в советское время, все было бы хорошо. Что интересно: среди людей вашего возраста достаточно много тех, кто не жил при советской власти, но думает, что вот тогда-то была жизнь! Ну, они думают так же, как их родители, прадеды и деды.

Если отвлечься от конкретных обстоятельств, с которыми встретилась команда Ельцина и Гайдара, можно сказать, что реформы рыночного или близкого к рыночному характера предпринимались в России не один раз и никогда не приводили к полноценному результату – такому, какого хотели бы инициаторы данных проектов. Совершались реформы, потом происходили действия, которые назывались контрреформами, и ситуация в той или иной степени, полностью или не полностью, откатывалась назад.

Такое волнообразное движение характерно для нашей истории, да и не только нашей: во многих странах консерваторы сменяют реформаторов, реформаторы сменяют консерваторов, это дело обычное, нет никакой особенной российской специфики. Отмечал такого рода цикличность в числе прочих и французский ученый Ален Безансон. Он занимался изучением истории СССР и Российской империи. Некоторые идеи Безансона мы с коллегами взяли на вооружение, я расскажу о них.

Есть общество в целом, а есть его небольшая часть – управляющая система. Можно ее назвать «государство», «бюрократия» и так далее. Это и люди, исполнители, начальники; это и конторы, институты, учреждения; это и премии, награды. Этой машинерии, управляющей обществом, свойственно считать, что государство – это она и есть. Они, как говорил Карл Маркс, выдают собственный интерес за всеобщий и, быть может, даже искренне.

А потому расходуют все ресурсы на то, что считают нужным, строя флот, города на болоте, проводя универсиады и олимпиады. Они так понимают интересы державы.


В какой-то момент эти структуры приводят всю систему к истощению, и наступает революция.

В период военного коммунизма властная верхушка фактически экспроприировала ресурсы общества для реализации своих целей, и к двадцатым годам страна была на грани разорения. Ленин повернул корабль, введя НЭП. Это было возвращение к тому, что мы сейчас называем свободным рынком. Можно считать, что руками Гайдара был введен тот же НЭП.

Незавершенный характер реформ Гайдара

Реформы в России не завершились и не привели к созданию той экономической системы, которая виделась Егору Гайдару, и так произошло не потому, что Гайдар был ленив. Внутри этой управляющей бюрократической системы никто не спит и не прохлаждается. Вспомним реформы 1861 года в России. Дело об отмене крепостного права обсуждалось тридцать лет. Александровская реформа наступила не тогда, когда появился «хороший» царь, а когда контролирующий слой, состоящий в значительной степени из дворянского класса, нашел, как эту реформу приспособить под себя.

Вот и сегодня в результате приватизации, которая должна была привести к обилию мелких собственников, мы получили «Газпром» и «Роснефть». И сейчас, когда создали страховое здравоохранение, должно было стать здорово, а получилось, что люди волком воют.

Наши данные опросов показывают, что за путинское десятилетие благосостояние общества выросло значительно. Мы ставим вопрос, предоставляя 5–6 вариантов ответа, из которых люди могут выбирать один, а именно:

Нам не хватает денег даже на питание. Нам хватает денег на питание, но не хватает на одежду (чтобы купить новые ботинки, придется искать денег специально). Денег на питание и одежду хватает, но покупка таких дорогих вещей, как телевизор или холодильник, вызывает у нас проблемы.

Я думаю, что у большинства сидящих здесь такой период в жизни был, да? Родители говорили: «Подожди, DVD сейчас не купим, – денег нет. Вот будет премия, тогда купим». То есть не могли взять и вынуть нужную сумму из кармана.

Можем покупать такие вещи, как холодильник или телевизор, но нет возможности покупать автомобили. Можем купить автомобиль, но не можем сказать, что вообще не стеснены в средствах, – квартиру купить денег нет. Мы можем ни в чем себе не отказывать.

Вот такие ответы простецкие, да. Смотрите, что было в 2001 году: ответ «нам не хватает денег даже на питание» давали 22% населения. Пусть кто-то подвирал, прибеднялись: на самом деле хватает, говорили «не хватает». Очень может быть. Но почти четверть населения России говорила: «Мы на грани голода».

Тех, кто признавался, что хватает на питание, но не хватает на одежду, было 44%, относительное большинство, наиболее массовая категория. Людей, заявлявших, что они могут купить холодильник, телевизор, но не автомобиль, было примерно 27%. 7% могли позволить себе покупку автомобиля.

Прошло, стало быть, 12 лет. В 2013 году тех, кто выбирает первый вариант ответа («не хватает на еду»), 3%. На еду хватает, на одежду нет – 14%. Будем считать, что это люди бедные, и таковых 17%, меньше пятой доли населения. 54% – небогатое большинство, им хватает на еду и одежду, но холодильник или телевизор – нет, тут придется копить. Это люди, живущие очень скромно, очень. Но доля бедных, совсем бедных, которым почти нечего есть, сократилась в 7 раз, с 22% до 3%. Это колоссальная победа – сейчас скажу чья.

Тем не менее опросы россиян не демонстрируют довольства жизнью. Есть одна очень важная причина. В советское время, говорят они, было бесплатное здравоохранение, бесплатная медицина. Теперь – нет. Кроме того, само это благосостояние не воспринимается как кардинальное изменение. Поскольку ситуация менялась постепенно, то постепенно менялись и критерии.

Огромную роль в возрастании богатства сыграли нефтяные деньги. Но это деньги не заработанные. Доля нефтяников среди трудоспособного населения – около 7%. Они кормят нас. Я ни в коем случае не хочу умалить чьи-нибудь заслуги, но поток нефтяных денег, приходящих в нашу страну, не связан с ростом производительности труда в сырьевом секторе. Нет, это мировая конъюнктура. Это спрос, спровоцированный отчасти ростом промышленности в Китае, отчасти событиями на Ближнем Востоке.

Но есть люди, которым нам стоит сказать спасибо за экономический рост. Это те, кто начинал реформы по созданию свободного рынка.


Ведь снижение доли бедных и увеличение доли живущих пристойно – это результат экономики рыночной, результат того, что внутри нее есть сосуды – связи, которые средние предприниматели устанавливают между собой, ими невозможно управлять из Кремля или из областного центра.

Таким образом, ограниченное и не получившееся до конца введение механизмов свободной конкуренции, свободного предпринимательства, свободной торговли помогло стране переварить часть нефтяных денег. Это «голландская болезнь» – болезнь общества, которое имеет только переваривающую систему. Когда положение становится критическим, наступает кризис, а вместе с ним – условный период НЭПа. Управляющие структуры на время уходят в тень, временно давая работать другим силам, живущим в толще самого общества. Это люди, которые способны интеллектуально и организационно подготовить нужные решения. Это не администрация президента, это высшие учебные заведения, конференции – места, где рождается интеллектуальное обеспечение всей работающей качающейся машины.

Это маятник Безансона. Наше общество пока обречено жить вот так, болтаясь от одного края универсума к другому. Это плохо, по-моему, потому что мы всякий раз выбираемся из этой ямы с большими потерями исторического времени.

Я не считаю, что движение в сторону рынка – это однозначно хорошо, а движение против рынка – однозначно плохо. Но я хотел бы, чтобы моя родина жила иначе, чтобы мы с депутатами поносили друг друга в парламенте, доходя иногда до тумаков, но чтобы этот механизм работал непрерывно. Было бы здорово перевести все в парламентскую форму, которая более всего годится для согласования интересов.

Мне приходилось разговаривать с Егором Гайдаром несколько раз. Я не думаю, что он согласился бы с моей картиной. Он был человек пристрастный, партийный и полагал, что если экономика заработает как следует, то и несогласные с реформами втянутся и поймут, что можно жить хорошо – и им в том числе.

Накануне очередного взмаха маятника

Во время президентских выборов в Москве и во многих других городах проходили манифестации, шествия, акции протеста. Все это, как многие любят говорить, закончилось ничем. Плюс процессы над участниками «массовых беспорядков». Однако те, кто называет это массовыми беспорядками, проговариваются, признавая, что движение протеста не заканчивалось ста тысячами, вышедших на улицы Москвы. Иначе говоря, мне кажется, что мы сейчас накануне очередного взмаха маятника. Когда он произойдет – я не знаю.

Я очень желаю, чтобы выборы в парламент были честными, чтобы на них были представлены все силы. Я знаю, что представители групп, к которым я принадлежу, будут в меньшинстве. Но тем не менее.

Полная видеозапись лекции: