Фото: Александр Кожохин/РИА Новости

Несмотря на колоссальные социальные изменения в стране в 90-е, отношения между «богатыми и бедными» не стали напряженными. Массовая культура, хотя и рисовала образ бизнесмена черными красками, но вполне допускала, что под этой адской оболочкой может скрываться что-то хорошее. И благородная одухотворенная учительница или доктор может превратить это исчадие ада в человека.

Люди из деловой среды легко приняли такие правила игры. В конце концов, сами они в большинстве своем были выходцами из советской интеллигенции, со всеми ее комплексами и мифологией доминирования духовного над материальным. Приватизация превратилась в первородный грех российского бизнеса, хотя в ней поучаствовало, с большим или меньшим успехом, практически все население страны (если не в виде приватизации квартиры, то уж в виде ваучера). До сих пор «общественность» считает, что все, кто связан с бизнесом, в ответе за «грабительскую приватизацию», и требует ее пересмотра, несмотря на то, что большая часть нынешнего «публичного» бизнеса в меньшей степени извлекла пользу из приватизации.
И вот, подспудно тлеющее противоречие, наконец, стараниями властей вышло на поверхность. В будущем социологи будут рассматривать участников митингов на Болотной и на Поклонной как социальные архетипы, как маркетологи раньше делили людей на целевую аудиторию пива «Толстяк» и «Тинькофф».
При этом нельзя говорить, что на Поклонную пришли только сотрудники госорганизаций, а на Болотную – лишь из коммерческих структур. Можно быть «бюджетником», работая в бизнесе, и «несогласным», работая в школе. Речь идет о восприятии мира. И слово «бюджетник» кажется как нельзя более удачным, так как характеризует жизнь за счет бюджета, то есть за счет тех средств, которые кто-то создал, собрал и распределяет. Это зависимое положение. В рамках такой парадигмы нет ничего более естественного, чем «поддержать в едином порыве».
Сторонних наблюдателей удивляет: как же так, так называемые успешные горожане недовольны и требуют перемен, а условные депрессивные «бюджетники» хотят законсервировать ситуацию. Но ведь в этом и нет никакого противоречия. Сейчас не 90-е годы, когда сломался привычный уклад и многие люди оказались в замешательстве. Сегодня типичный бюджетник – это человек, сделавший свой выбор сам, и получающий от своего статуса вполне определенные преимущества. Можно говорить сколько угодно о том, что бюджетников заставляют ходить на митинги, но это не совсем так. То, что нам кажется насилием, – всего лишь правила игры. Этакие ролевые игры с государством. Унижение и насилие над личностью – вполне распространенная практика в бюджетных организациях. В фильме «Гараж» многое преувеличено, но суть и психология схвачены вполне точно. Именно поэтому для меня фильмы Рязанова – пострашнее, чем у Фон Триера, ибо исследуют такие глубины нравственного разложения, которые и не снились датскому скандалисту. И, к сожалению, неправ Борис Акунин, который считает, что те, кого пригнали на Поклонную, оскорбятся и проголосуют назло.
Пока, по инерции, «деловые горожане» продолжают испытывать сочувствие к бюджетникам. Ведь те не только фальсифицируют выборы, но еще, как умеют, лечат родителей и учат детей. Но постепенно антагонизм начнет нарастать. Становится заметно невооруженным глазом, что именно те, кто «за стабильность», хуже всего справляются с прямыми обязанностями. Почта, школа, транспорт, медицина – это все зоны профессионального бедствия.
Водораздел в России теперь будет пролегать не между провинцией и городом, а между двумя жизненными укладами. А государство, опираясь лишь на тех, кто тратит деньги, неизбежно оказывается вынуждено усиливать механизмы по отъему средств, входя во все более жесткую, уже экономическую, конфронтацию с «креативным классом». А такие социальные противоречия – пострашнее национального вопроса.