Об аккламациях

Что общего между амфитеатром императора Нерона, выступлениями перед сторонниками кандидатов в американские президенты, маршами в поддержку Путина и церковной литургией?

Как ни странно, шествие российского тандема в окружении ликующей толпы на Первомай, крики «Слава России!» и «Пу-тин!», митинги на Поклонной и особенно в Лужниках – часть одной имперской и христианско-литургической традиции. Это – традиция аккламации власти и ее величия. В юридическом смысле аккламация означает шумное одобрение толпой народа предлагаемых ему решений, ею часто заменяется процесс голосования (тайного). В политическом смысле аккламация означает восхваление носителя верховной власти, воспевание ее блеска и величия.

Практика прославления власти играет ключевую роль в авторитарных обществах, построенных на принципах жесткой социальной и политической иерархии. Восславляемая властная вертикаль – а чаще ее верховный правитель – с помощью народной аккламации укрепляет свою легитимность и могущество. Восславляющий же народ получает возможность приобщиться к славе и величию власти и от одного этого испытать ощущение собственной значимости и радость единения. Недаром, по-видимому, аккламация становится нормой в имперском Риме с закатом республики и возвышением личной власти императора. Именно поэтому в правление императора Нерона проводятся массовые гладиаторские бои и появляются первые «чир-лидеры» для управления аккламациями толпы.

Скандирования «Мы – чемпионы!», «Зенит – чемпион!», «Слава России!», «Слава КПСС!» и «Мы победим!» имеют одну и ту же природу восславления – одновременно мощного эмоционального стимулятора и лишенного рационального смысла восклицания. Действительно, подобные восклицания лишены информативной нагрузки. В некотором смысле, это пустой язык: кто победит, кого победит? Это никогда не станет ясно, но это и не имеет значения. Что значит «слава»? Зачем России «слава»?

Слава – в принципе, библейское понятие, за которым кроется лишь божественный свет и величие Бога. Именно христианские корни восславления божества объясняют широкое распространение, привычность и эмоциональную силу социальной практики аккламации. Христианство не только переносит эту практику из античности в современность, но и делает ее повсеместной и жизненно важной для современного человека в результате многовековой практики литургических песнопений во славу Господа и приобщения к его славе. В виде аккламации христианская литургия предложила удобную модель для усиления и восславления земной власти как в западной Европе, так и в Византии, причем в последней христианство и его церемониал был воспринят с особым энтузиазмом императорской властью.

Несмотря на секуляризацию государства в Новое время, теологическая модель восславления верховной власти распространена и в современном мире. Например, приобщение спортивных болельщиков к славе своей команды, по природе своей, – та же ритуальная аккламация. Толпа, скандирующая «Рос-си-я» во время публичных спортивных состязаний и официальных политических собраний, воплощает в себе модель «светского верующего». Встречи кандидатов в президенты США, как и инаугурация американского президента, – не что иное, как воспевание выдающегося лидера и аккламация величия власти. Благодаря историческому опыту европейской культуры традиция проста, понятна и приятна для всех участников. Одни таким образом приобщаются к славе и величию, другие – обращают это приобщение и единение в собственную легитимность.

Однако слава славе рознь. В западных демократиях аккламационное восславление власти уравновешивается самой природой парламентаризма. И если, с одной стороны, верховная власть купается в лучах народной славы, то с другой – парламент постоянно эту славу десакрализирует, заставляя исполнительную власть объясняться и отчитываться. Парламент же становится и моделью общественно-политической жизни, олицетворяя собой публичные дебаты в духе pro et contra. Поэтому сама институциональная возможность осадить власть, потребовать отчет и сказать ей «нет» нивелирует аккламационный компонент.

Там же, где демократические институты контроля нейтрализуются, на первый план выходит старая христианская традиция аккламации верховной власти. Этот процесс, по-видимому, мы и наблюдаем в России. Без аккламации, собственно, никак. Если вы не хотите зарабатывать легитимность с помощью прозрачных выборов, то ставку надо делать на блеск и могущество власти, а ее распознать можно только в бесконечном прославлении. Очевидно, что именно под исполнение этой функции сейчас адаптирована православная церковь. Об этом говорят и постоянные славословия патриарха Кирилла, и стояние за веру у Храма Христа Спасителя, которое прямо объединило православную литургию со светской властью, поскольку было ответом на антиклерикальную и политическую акцию. По большому счету и парламент перестал играть роль оппонента и контролера власти, и вместо этого присоединился к хору поющих осанны. Именно потребность строящейся системы власти в прославлении ее верховного носителя объясняет его выходы на площади и первомайские шествия, восторженные рукоплескания гостей и проигрывание гимна «Славься» Глинки во время церемонии инаугурации президента в Кремле. По идее, телевидение призвано распространить этот эффект прославления и единения во всеобщей славе на всю страну, но, демонстрируя проезд кортежа В. Путина по безлюдным улицам Москвы, оно пока с задачей не справляется.

Власть, легитимность которой зиждется на аккламации, как и божество в христианской традиции, будет нуждаться в ней как в воздухе. Потому мы еще не раз увидим избранного президента в окружении ликующей толпы или лояльных журналистов. Однако значительная часть страны уже не живет в телевизоре, не ищет приобщения к властному телу, и в этом смысле состоит из «светских атеистов». Примирить «верующего» и «атеиста» по вопросу принятия и прославления божества невозможно.