Рыжков: «Революция невозможна, но возможны кровавые беспорядки в Москве»

На прошлой неделе Владимир Рыжков, теперь председатель политсовета Республиканской партии России (РПР), после пятилетнего запрета получил документы о регистрации партии в Минюсте. Отчасти это результат победы в Страсбургском суде, частично – результат митинговой активности. Владимир Рыжков считает, что «движение декабристов 2.0» уже дает свои результаты: «произошла пусть и в уродливом виде, но политическая реформа»; говорит, что революции не будет, так как московской публике, которая живет в facebook и в twitter только кажется, что вся страна, затаив дыхание, следит за событиями около памятника Абаю. О том, почему у многих оппозиционеров параноидально-большевистское сознание, кто виноват в разгоне митинга на Болотной, в каких регионах РПР сможет будет участвовать в региональных парламентских выборах, Slon поговорил с лидером восьмой зарегистрированной партии России, которая теперь имеет право принимать участие в выборах всех уровней законодательной власти.

– Как провели майские праздники?

– Был дома и лечился, после событий на Новом Арбате два человека, которые занимались организацией (это я и Сергей Пархоменко) слегли, к сожалению. Но Сергей отделался тяжелой формой гриппа – он две недели лежал с высокой температурой, а меня здоровье сильней «долбануло»: тяжелый неврит, первые три недели испытывал сильные боли. Первую неделю после Арбата я провел в больнице и по сегодняшний день прохожу различные процедуры по лечению. Сейчас я вынужден избегать публичных акций, врачи не рекомендовали большую рабочую нагрузку. Я вынужден даже работать по полдня. А на майских праздниках я отдыхал и лечился. 

– А если бы было здоровье, вышли бы на улицу?

– Если бы было здоровье, конечно, вышел бы. В этом нет сомнений. До болезни я вел все митинги, начиная с Болотной и кончая Новым Арбатом, и участвовал во всех акциях. 

– Ксения Собчак говорила, что ей было известно о провокациях со стороны организаторов заранее, а именно Навального и Удальцова. Что вам известно?

– Ммм... да... А что говорить-то? Я ж всё знаю.

– Сейчас нужно говорить правду. 

– Я скажу так: мне было известно еще за 10 дней до 6 мая, что часть лидеров планировали завершить митинг на Болотной призывом остаться и устроить бессрочный лагерь. Т.е. было намерение части лидеров сделать то же самое, что они сделали на Пушкинской 5 марта. Вы знаете, что 5 марта оргкомитет с моим участием принял решение провести акцию с выдвижением требований, но завершить ее в то время, какое было указано в заявке. Но часть людей осталась. И это превратилось в акцию «Оккупируй фонтан». И мне было известно, что такую же акцию запланировали на 6 мая. Вот что я могу сказать, не называя имен. Я подтверждаю информацию Ксении Собчак, что такой план у ряда лидеров был. Как я понимаю, дальше произошло следующее: когда колонна подошла к Болотной площади и уперлась в «узкое горлышко» на входе, частью лидеров было принято решение устроить сидячую забастовку. Но это было спонтанное решение: не думаю, что оно было спланировано заранее. Но на самом же деле, как я выяснил, организаторы просто не выполнили свою работу. Когда мы согласовывали все акции от Болотной до Нового Арбата, то мы, в каких-то случаях я, в каких-то – Сергей Пархоменко и другие, проходили накануне все место событий с разметкой: где будут стоять рамки, где милиция, где сцена, где туалеты и т.д. В этот раз этого не было сделано. И в итоге начались взаимные упреки: организаторы говорят, что это милиция не там поставила цепь, а милиция говорит в ответ, что организаторы не настаивали на том, где именно поставить цепь. Я считаю, что в том, что произошло, вина организаторов тоже есть. 

– Как вы оцениваете действия ОМОНа и полиции?

– Насколько я знаю, даже в условиях плохой организации можно было избежать столкновения. Я разговаривал с Геннадием Гудковым, который был там не как член оргкомитета, а просто как частное лицо. Он вел переговоры по собственной инициативе между Сергеем Удальцовым, Алексеем Навальным, Александром Горбенко и полковниками полиции. И уже было согласовано, что цепь ОМОНа отойдет назад, что заграждения на Болотном сквере будут сняты, и колонна сможет спокойно зайти на площадь, чтобы продолжить митинг. И в этот момент начались провокации. Вопрос в том, случайное ли это совпадение или нет. Когда возник этот конфликт, была все-таки возможность разрешить его мирным путем. Ничто не мешало полиции отойти назад, Горбенко очень опытный человек в таких вопросах, как и полковник Дейниченко, и полковник Бирюков, – все они обеспечивали безопасность в сотне массовых мероприятий, включая футбольные матчи и концерты в Москве. И ничто не мешало принять оперативное решение и отвести колонны назад, открыв вход на площадь и сквер. Но часть вины лежит на оргкомитете, потому что надо было заранее все подготовить, чего не было сделано в этот раз. Отсюда и возникли предпосылки для беспорядков. 

Что касается действий полиции, они были чрезмерно жестокими, этому есть множество документальных и иных подтверждений. Полицейские, которые проявили чрезмерную жестокость, должны быть наказаны в соответствии с законом. В законе о полиции – причем Медведев об этом неоднократно упоминал – сказано, что полицейские должны иметь персональные бирки, а их не было ни у кого. Соответственно, налицо открытое нарушение федерального закона, прокуратура должна добиться от МВД, чтобы изготовили индивидуальные бирки. В этом случае сотрудники ОМОНа действовали бы осторожнее, зная, что их могут идентифицировать. К тому же, зная номер жетона, в суде легко доказать, что конкретный омоновец пинал женщину в живот и т.д.

Что касается того, что происходило потом, – это полицейский беспредел: нельзя в России арестовывать людей, которые гуляют с белыми ленточками, это беззаконие в чистом виде. То, что происходит на Чистых прудах, я полностью поддерживаю и считаю, что люди имеют право мирно, без оружия собираться, тем более без техники, без усиливающих средств, без транспарантов и т.д. 

– А эта идея, с вашей точки зрения, результативна, или это клуб мечтателей и игра в «Зарницу»?

– Это пока не очень содержательная история. И я думаю, что было бы более эффективно, если бы эти люди заявили о том, что они будут стоять там до тех пор, пока не будут выполнены пять требований Болотной, Сахарова, Якиманки.

– Кстати, вы говорили именно, по-моему, на Арбате, что вы не уйдете с улиц до тех пор, пока не будут выполнены эти требования.

– Да, да. Я считаю, что акции должны продолжаться до тех пор, пока все 5 требований Болотной не будут выполнены. Это комплексная политическая реформа, а не ее имитация. Это освобождение политзаключенных, прекращение политического сыска и репрессий, расформирование нынешней системы избирательных комиссий во главе с Чуровым и формирование новой, по новому закону, и досрочные парламентские и президентские выборы – вот пять требований Болотной, Якиманки, Сахаровой, и они должны быть выполнены.

– Но вы все-таки ушли с улиц, пусть и из-за болезни.

– Мы не ушли. У нас три председателя партии «Народная свобода»: Немцов, Касьянов и я. Они оба участвовали 6 мая. У меня личная причина – да, по болезни. 

– Но при этом заметно, как вы во время болезни снизили свою публичную активность…

– А вы бы не снизили? Если бы вы месяц провалялись на больничной койке под капельницами, под иголками. Я заболел сразу после Нового Арбата. Десятого был митинг, тринадцатого я заболел и с тех пор болею, и пока, к сожалению, конца этому не видно. 

– Вы даже как-то в facebook свой не пишете, никак не поддерживаете оппозицию. 

– Неправда! 

– Никаких высказываний по поводу шестого мая я не нашел. 

– Я делал посты, давал ссылки. Может, не каждый день по 5 раз, но делал посты в поддержу, давал ссылки на группы «Мы были на Болотной и придем еще» и т.д. Просто я провалялся в больнице. На «Эхо Москвы» я два месяца не делал программы. 

– А как вы относитесь к заявлениям Михаила Прохорова, который говорит, что митинговая активность не принесет результата в нынешней ситуации? 

– Я не согласен. Факты опровергают тот посыл, что митинговая активность ничего не дает. Я считаю, что вот это «движение декабристов 2.0», как я его называю, принесло результаты. Пусть уродливые, но к нам вернулись выборы губернаторов, это почти политическая революция. Пусть уродливая, но к нам вернулась свобода регистрации политических партий: до декабря их было 7, сегодня их уже 9, и будет еще больше. Пусть в уродливом виде, но расширились пределы дискуссий на телеканалах. Мне звонят тоже, каждый день приглашают на эфиры, просто я не хожу никуда. Но звонят. До этого я 10 лет был вообще запрещен тотально, как и другие оппозиционеры. Я, наоборот, считаю, что если удастся проводить периодически раз за разом массовые акции... Только чтобы они не кончались такой вот потасовкой, как это было 6 мая. Я вообще сторонник того, чтобы акции проходили строго в рамках закона, но заканчивались четкими требованиями. Тогда это более эффективно, чем массовые акции, которые заканчиваются потасовкой. Это принципиальная развилка с теми, кто за потасовки. Я не вижу эффекта потасовок. Ведь что произошло 6 мая? Много людей, потом драка. А что было 24 декабря? Много людей и четкие требования.

– Но требования никак не выполнялись.

– Тем не менее, они были выдвинуты. И более того, хочу сказать, что в результате этого власть приняла нашу повестку дня – демократизация политической реформы, борьба с коррупцией, реформа судов, полиции. Протестующие навязали эту повестку дня Путину и Медведеву. А когда просто выходят сто тысяч и дерутся, то возникает вопрос: «А чего хотят? Долой власть?» А потом? А какая Россия вам нужна? Поэтому, возвращаясь к Прохорову, я не согласен, что митинговая активность себя исчерпала, наоборот, я считаю, что нужно готовить новую массовую акцию 11 или 12 июня. Но она должна быть мирной, без провокаций и закончиться выдвижением развернутых требований, в основе которых будут те же требования Болотной, Сахарова и Якиманки, но с развитием. Полицейская система, судебная система, региональная и т.д. Надо развивать требования и тогда это будет иметь больший эффект.

ПРО ПОЛИТРЕФОРМУ

– Вы, кстати, входите в совет по политреформе. 

– Рабочая группа уже прекратила свою деятельность, потому что, как я понимаю, все законы, кроме одного – о выборах в Госдуму – уже приняты. 

– И во всех законах смыслы, как я понимаю, были эмулированы.

– Да, да.

– Вы будете продолжать какую-то деятельность этой рабочей группы?

– Да, буду. Мне говорят: какой смысл работать в таких рабочих группах, если всё выхолащивается. Все равно надо работать. Моя позиция была и остается очень простой: есть требования Болотной, Якиманки, Сахаровой, выдвинутые людьми. Если мне звонят и говорят: мы готовы обсуждать реализацию такого-то пункта, вы участвуете или нет? Я всегда отвечаю сразу: «Да, я участвую». Получится или не получится, оценку дадим по итогам. Но когда есть возможность выполнить требования людей, ее надо использовать по максимуму. Мы не смогли использовать по максимуму, потому что власть этого не хочет. Но мы сделали все, что могли, наша совесть чиста. И, кстати, не только я работал, но и Сергей Удальцов работал в этой рабочей группе. У него такая же позиция, что да, мы можем проиграть в этой работе, но мы не можем отказаться от самого шанса реализовать требования людей. Это будет предательство их интересов. 

– Алексей Кудрин, который ранее тоже участвовал в протестных митингах, назвал эту акцию деструктивной, а насильственные методы некоторых оппозиционеров – ведущими к радикализации оппозиции.

– До насильственных методов пока не дошло, хотя элементы были. Была одна бутылка с «коктейлем Молотова», было несколько десятков стеклянных бутылок и были куски асфальта. Т.е. мы уже подошли к грани насильственных методов, но пока, к счастью, эту грань не перешли. Полиция переходит эту грань, но протестующие пока не перешли. К сожалению, мы в одном шаге. Пока речь идет все-таки о мирном протесте, и дай бог, чтобы так оно и сохранилось.

Что касается Кудрина, я разочарован его эволюцией, потому что мне кажется, что если бы он не ушел из публичной политики, как он сейчас сделал, а наоборот, пришел бы в публичную политику и, например, объединился с той же партией «Народная свобода» – это было бы гораздо полезнее для страны, чем тот вариант, который мы имеем сейчас – когда он создал свой фонд, занимается изучением и написанием программ. Мне кажется, что все это бессмысленная деятельность. Гораздо больше он бы принес стране, если бы пришел и активно заявил свою политическую позицию. Мы с ним встречались, обсуждали это, я ему предлагал активно идти в политику, но, видите, он принял другое решение.

– Что скажете по поводу других лидеров зимней митинговой активности?

– Сергей Пархоменко, Дмитрий Быков, Леонид Парфенов, Борис Акунин, Юрий Сапрыкин, Юрий Шевчук и другие сыграли огромную положительную роль, потому что они привнесли в протестное движение такую внепартийную культурную составляющую, у них огромная читательская, музыкальная и телезрительская аудитория. Они любимцы миллионов людей. И их приход был очень важен. Насколько я знаю, они никуда не ушли. Просто сейчас идет поиск новых форм активности и протестов, и первая форма – это «Контрольная прогулка» писателей по Бульварному кольцу. Я встречался с Сергеем Пархоменко и лишний раз убедился, что эти люди полны решимости бороться за те же самые идеалы, которые были в декабре. Никто никуда не ушел, никто никуда не отступил. 

У нас у всех большевистское сознание. Мы все, как в тюрьме, должны отмечаться. Если ты не пришел на вечернюю поверку в тюремном дворе, значит, ты уже вышел из строя. Надо шире смотреть на вещи. Кто-то заболел, как я, кто-то переосмысливает ситуацию, кто-то не смог по другим причинам. У нас же сразу начинают оскорблять и вешать ярлыки, не разобравшись, что к чему. На меня уже столько грязи вылили за это время. Какой человек захочет рассказывать, что он заболел и т.д. Это обычное дело, в конце концов, отстаньте от меня! 

– Это сложно для публичных людей. 

– Я понимаю, но я не президент. Если я буду президентом, я буду публиковать бюллетень о состоянии здоровья. Я все-таки частное лицо, и да, если я заболел, это моя проблема. Это моя драма. И борюсь с проблемой и не обязан отчитываться об этом. Про меня уже пишут, что я там сговорился, я продался, я испугался.

– Всех удивила ваша статья, опубликованная не где-нибудь, а в «Российской газете»...

– Дело в том, что я дружу с Мариной Волковой, которая ведет эти рубрики. За три недели до 6 мая она меня попросила (я, кстати, так этот выпуск и не видел, так как меня не было в городе) поучаствовать в спецвыпуске «Российской газеты» (РГ), который вышел бы до инаугурации Путина: там должны были быть экономическая часть, внешнеполитическая и внутриполитическая часть. Она попросила написать статью о том, как будут складываться отношения Путина и гражданского общества. За неделю до 6 мая эта статья была уже у нее. Какая связь? 

Кстати, это не первый случай, когда я публикуюсь в «Российской газете». Это происходит периодически. Самый интересный случай был, когда был юбилей Виктора Степановича Черномырдина – 70 лет, а у меня тогда был самый острый период противостояния с Кремлем. Я был просто абсолютным исчадием ада. И Владислав Фонин, главный редактор РГ, сделал тогда отчаянно мужественный шаг – он позвонил мне (тогда как раз был период, когда РПР закрыли и я подвергался всяческим гонениям и запретам) и попросил меня написать статью про Черномырдина. Я написал такую очень веселую статью о Черномырдине, где-то с 20 его афоризмами. Очень смешная статья получилась, она была опубликована на первой полосе РГ.

Все эти теории заговора... Я-то уже привык, что у многих наших политиков параноидальное сознание: они видят во всем заговоры и т.д. Почему публикация в РГ, которая является хорошей газетой, может быть свидетельством преступления или преступного умысла? С моей точки зрения – бред сумасшедшего. Я так и прокомментировал эти домыслы, что это бред сумасшедшего.

– Их можно понять.

– Нет, я их не понимаю. Я считаю, что надо уходить от презумпции виновности, которая доминирует в нашей политической культуре. Я наблюдаю у оппозиции дефицит доверия и переизбыток ненависти – у нашего протестного движения внутри ненависти друг к другу не меньше, чем к власти. И это огромная беда нашего протестного движения. У нас между собой ненависть зашкаливает. Ненависть, недоверие, паранойя и т.д. Это очень грустная картина.

НОВОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО

– Вернемся к партиям. Результатом принятого закона станет регистрация 140–180 партий...

– Давайте дадим реальный прогноз – я как профессионал, как человек, который 20 лет в политике, скажу – не будет ни 100, ни 150, ни 200 партий. Потому что механизм регистрации остался крайне сложным. Все почему-то упираются в цифру 500 человек. При этом 500 членов партии – это вообще не главная проблема. Там остался очень сложный алгоритм: инициативная группа, уведомление, публикация, оповещение, съезд, оформление протоколов съезда, проверка Минюста, у которого осталось право проверять уставы, право отказывать в регистрации. И потом, еще один этап: осталась норма, что для регистрации партии необходимо за полгода зарегистрировать 42 региональных организации. То есть, мой реальный прогноз – будет не более 20 партий в итоге. Все эти разговоры про 200, 600, 800 – это просто чушь.

– Не пройдут механизм регистрации?

– Они не смогут. Потому что одно дело – хотеть, а другое дело – смочь. Только люди профессиональные, с юристами, с деньгами, с хотя бы минимальными ресурсами и с хотя бы какой-то поддержкой в регионах – только они смогут пройти. Это не так просто, как кажется на первый взгляд.

– Есть какие-то здоровые идеи, которые могут выстрелить?

– Я думаю, что могут быть интересные перспективы у экологов. Это важная тема, она у нас недооценена. Я думаю, что, как ни странно, может выстрелить какая-нибудь пиратская партия. Мы видим сейчас по Германии, что есть партия, которая выступает за свободу в интернете, за то, чтобы не было авторских прав. Вот такие какие-нибудь проекты, но очень много – нет, потому что будет огромная толкучка на левом фланге и такая же огромная толкучка, к сожалению, на либеральном фланге. И не так просто будет конкурировать с теми, кто уже есть, и с теми, кто появится. 

ЧТО С РПР?

– Расскажите, какие решения были приняты на первом политсовете партии, в субботу, после регистрации.

– Это вообще был необычайно важный политсовет. В повестке дня было около 15 пунктов, и не потому, что мы такие бюрократы, а потому, что нам, фактически, приходится...

– Это первый политсовет за 5 лет?

–... Ну, мы собирались в том или ином составе, но это не было официально, потому что не было регистрации и мы не могли участвовать в выборах. Связь мы поддерживали постоянно, поэтому люди вчера и приехали. Позавчера мы получили бумагу, а вчера люди уже собрались. То есть, партия живая.

Итак, почему так много решений пришлось принимать. Потому что государство нас потопило 5 лет назад, пустив торпеду. Сейчас мы добились того, что нас подняли со дна океана, и нам нужно сейчас откачать воду, отремонтировать двигатели, навигационные приборы, собрать команду, которая за эти годы разбежалась со спасательных шлюпок – кто на Кайманы, кто на Багамы. Это огромная работа. И сегодня самое главное решение, которое мы приняли, – мы подтвердили полномочия политсовета, назначили дату съезда РПР: XV съезд будет 16 июня в Москве. Мы приняли механизм восстановления региональных организаций. Мне и второму сопредседателю Мельниковой поручено назначить координаторов в регионах, которые проведут перерегистрацию членов партиb. Это нужно сделать за 30 дней – прошло 5 лет, у нас было 63 000 членов партий – где они сейчас, живы, не живы, уехали, переехали.

– Сколько сейчас людей за вами?

– Нет смысла оценивать. Сейчас существует планка 500 человек, и понятно, что мы ее многократно превышаем. Минюст официально признавал в Верховном суде на момент закрытия 43 000 членов.

– Но это было 5 лет назад.

– Да. Мы считаем, что сейчас у нас около 10 000 сторонников в регионах, но сейчас надо провести перерегистрацию. Меня избрали сегодня председателем политсовета. Это важно, потому что должно быть лицо, уполномоченное представлять партию во всех этих безумных бюрократических вещах: регистрации, ЕГРЮЛ, налоговая, регионы, Минюст и т.д. Важнейшее решение мы приняли, что мы примем участие в региональных выборах в октябре. Мы, похоже, будем первой из партий 7+, мы 8-я, которая успеет принять участие в этом году. Остальные? Возможно, еще Богданов [лидер Демократической партии России] успеет, но остальные вряд ли успеют, потому что там очень сложная процедура регистрации.

– А где вы принимаете участие?

– Мы определили для себя 5 ключевых регионов. Если будут назначены выборы в Брянской области, мы будем выдвигать кандидатуру. Пока не будем называть, кого именно. Вторыми важнейшими для нас выборами будут выборы в Саратовской области, мы в них примем участие в выборах 14 октября. Третий регион – Воронежская область, у нас там сильная организация. К сожалению, там нет областных выборов, но там есть большая группа районов и муниципалитетов, где будут выборы, мы будем в них участвовать. Еще один регион, где нет областных выборов, но есть выборы в городскую думу, – Тверь, РПР будет принимать участие и в этих выборах. И 5-й регион – это Республика Коми. В республике Коми будут выборы в октябре. В самом Сыктывкаре выборов не будет, но будут выборы в ряде районов, в них мы тоже будем принимать участие.

– Это все парламентские выборы?

– Да, парламентские, то есть депутатов будут выбирать. Мэров уже нет во многих городах, а есть сити-менеджеры. То есть во многих городах городской совет означает и борьбу за мэра, потому что мэр назначается городскими депутатами. Получая большинство на городском собрании, мы получаем и пост мэра. То есть 5 регионов мы уже определили, сейчас мы продолжаем работу и, возможно, к июню число увеличится до 10–12.

– А какие ваши личные планы?

– Мой план – лечиться. Не буду оригинален, но я считаю, что ничего не стоит здоровья. И если у меня не будет здоровья, то все остальное...

– Ну, Удальцов так, похоже, не считает.

– Вот в этом мы расходимся. Для меня сейчас здоровье на первом плане. И просто сегодня утро я провел с врачами и, возможно, меня ждет уже третья госпитализация. Посмотрим, я еще не решил: или амбулаторно, или еще раз лягу на госпитализацию. Кроме здоровья, для меня сейчас самое главное – это восстановление РПР. Это огромная масштабная задача. Сегодня мы сделали очень важный первый шаг, у нас прошел хороший, внятный, энергичный политсовет...

– А Немцов входит в политсовет? 

– Сейчас расскажу. Это был совет Республиканской партии России. У нас из 27 членов 5-летней давности 20 подтвердили свое участие в политсовете. Остальные: 1 умер, 1 заболел, двое вступили в другие партии, двое перешли на госслужбу. Сейчас для меня приоритет – это подготовка съезда РПР: новый устав, новая программа. Что касается Немцова и Касьянова: сейчас пока решение о формате их участия не принято. Принципиальное решение: мы идем дальше вместе, на базе РПР, которая зарегистрирована, но открытый вопрос – войдут ли они в партию уже на июньском съезде или это произойдет позже, например, осенью.

– С чем это связано?

– Связано это с многими юридическим тонкостями: регистрациями, уставами и т.д. То есть просто много технических трудностей. Но окончательного решения пока нет. Мы продолжим консультации и где-то к началу июня мы выработаем такой алгоритм. 

– А Немцов же входит еще в «Солидарность»...

– Это движение.

– Оно не может влиться к вам?

– Как движение – нет, но могут вливаться физические лица. 

– И какая у них позиция?

– У них две позиции. Одна – позиция Немцова, что надо, а вторая позиция Каспарова, что не надо. То есть Гарик Каспаров вообще считает, что время партий прошло, и что будущее за народными фронтами, коалициями и движениями. Я с ним не согласен, думаю, что партия – это единственный инструмент, который позволяет людям бороться за свои интересы на местном, региональном, федеральном уровне. Другого механизма просто нет. И люди как раз на местном уровне, в регионах очень ждали регистрации РПР, они очень хотят участвовать в выборах. Им нужна была партия, близкая им по духу. Поэтому я думаю, что часть «Солидарности» войдет в партию, часть не войдет. 

– Это просто технический момент уже...

– Да.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА

– Давайте сыграем вот в какую игру – вот завтра вам, к примеру, звонок из АП: «Приходите, пожалуйста, Владимир, на встречу с Путиным», – ну, или Медведевым. Скорее уж с Путиным. Вы пойдете? Принимая во внимание то, что предыдущие встречи, как правило, заканчивались ничем.

– Пойду обязательно.

– Что будете говорить?

– Во-первых, я не согласен, что встречи закончились ничем. Немножко возвращаемся назад. Из 5 требований Болотной, Сахарова и Якиманки: требование по политзаключенным выполнено на 1\40 – вышел на свободу Сергей Мохнаткин; требование по Чурову выполнено на ноль; требование по политической реформе выполнено процентов на 5 из 100, но, тем не менее, 5 – это больше нуля. И пока власть даже слушать не хочет о досрочных парламентских и президентских выборах. Тем не менее, 10 000 людей, как показало 6 мая, выходят и продолжают требовать, чтобы это было сделано. Поэтому если пригласят, то я пойду и выдвину все те же самые требования. И постараюсь убедить – мне все рано: Путина, Медведева – кого угодно из тех, кто принимает решения, что альтернативой этому является гражданская конфронтация, деградация страны, бегство людей из страны и экономическое отставание. То есть, еще раз повторю свою позицию: надо идти на диалог, но не на сговор. А диалог должен заключаться в том, что нужно публично выражать свою позицию. 

– Завтра вы – президент. Первые 5–7 указов, которые вы издадите?

– Самое главное, если я президент, – это политическая реформа. 

– Как она выглядит?

– Реформа Конституции. То есть надо возвращаться к 4-летнему президентскому сроку, 4-летнему сроку полномочий Государственной думы. Одно и то же физическое лицо не может работать президентом больше 2 сроков за жизнь. То есть 8 лет – и точка, каким бы ты гениальным ни был. Радикальное расширение полномочий парламента. 

– То есть, парламентская республика?

– Не совсем парламентская республика. Это президентско-парламентская, но с расширением полномочий парламента. Парламент должен формироваться не президентом, как сейчас, а по итогам думских выборов. Минимум два канала телевидения должны стать реально общественными – на следующий день, если я приду к власти. Во главе одного встанет Леонид Парфенов, во главе другого – Дмитрий Быков.

– А инструмент-то какой?

– Закон.

– А в чем он будет заключаться?

– Закон в том, что первые два канала телевидения становятся общественными, получают общественное финансирование и управляются независимым советом, который предоставляет равный доступ всем политическим силам страны. 

Плюс политическая реформа, пакет реформ по борьбе с коррупцией. Дело в том, что мы в «Парнасе» уже два года назад написали 9 законов, их просто нужно принять: о конфликте интересов, о запрете родственникам чиновников заниматься бизнесом в тех сферах, которые эти чиновники регулируют, о запрете чиновникам идти в бизнес в течение 5 лет – в любой бизнес – после того, как они уходят с чиновничьей должности куда-нибудь на золотых парашютах, которые сейчас есть; вернуть в Уголовный кодекс конфискацию имущества; ввести обязательные декларации о расходах; ратифицировать 20-ю статью Конвенции ООН о незаконном обогащении. То есть, есть 7 очень технологичных решений, которые позволят на порядок в течение 2–3 лет снизить коррупцию в стране. Вот первые шаги, если бы я был президентом.

– А в области экономики?

– В области экономики самое главное – это развитие конкуренции. 

– Но шаги какие?

– Шаги – борьба с госкомпаниями, доступ к любым госконтрактам любых компаний включая зарубежные.

– То есть, что – расформирование всех госкомпаний, или другой метод?

– Где-то расформирование. У нас сейчас на госсектор приходится больше половины ВВП, а должно быть не больше 20%. Должна быть пятилетняя программа приватизации, в том числе приватизации общенародной, то есть когда акции распространяются среди граждан, а не среди 2–3 олигархов, как сейчас. И главное – развитие конкуренции. Главный бич российской экономики – это отсутствие конкуренции на любых рынках. Рынки ЖКХ, даже продовольствия, зерна – везде все монополизировано. То есть разрушение монополий, открытый доступ к госконтрактам – это поддержит малый и средний бизнес, на порядок увеличит темпы экономического роста, качество услуг и собьет цены. То есть суть экономической программы – конкуренция. И еще третье: для меня как для регионала важна децентрализация. То есть, как можно больше полномочий и денег вернуть в регионы. И немедленно прекратить проект «Большая Москва». Первый указ – остановить этот проект. Нам не нужна «Большая Москва», нам нужно 100 процветающих городов России. Пока мы все деньги будем вбухивать в Москву, она будет, как раковая опухоль, разрастаться, а Россия будет постепенно умирать. Надо закрыть проект «Большая Москва» и открыть проект «100 процветающих городов России», и под этот проект дать ресурсы и полномочия.

ПРО СИТУАЦИЮ В ОППОЗИЦИИ

– Вы историк. У вас нет своего рода дежавю – что примерно то же самое уже было с оппозицией примерно 100 назад?

– Да, очень похоже на начало прошлого века, когда были конституционалисты-кадеты и были революционеры: большевики, меньшевики, эсеры. И кадеты, к сожалению, увлеклись и пошли за революционерами, и в итоге потеряли Россию, потому что революционеры хотели только одного – силового столкновения с царским режимом, режим в ответ на это реагировал репрессиями, а в итоге умеренные кадеты в Думе и Столыпин с той стороны проиграли. Победили радикалы. Сначала победили революционеры в окружении царя, потом победили главные радикалы – большевики. Сейчас то же самое, есть опасность, что радикалы увлекут протестное движение в пропасть, а власть свалится в другую пропасть – неразумного и неразборчивого кровавого насилия. Поэтому я как историк хочу вынести главный урок: чтобы умеренные были тверже и смелее. Умеренные и разумные люди должны проявить большую волю и твердость, чтобы не дать стране скатиться в тот или иной радикализм. 

– А вы верите в радикализацию оппозиции и маргинализацию?

– Мне кажется, что те 60 000 – 70 000, которые вышли 6 мая, не хотели, чтобы это кончилось потасовкой. Мне кажется, что подавляющее большинство тех, кто вышел тогда на Болотную, считали, что это мирная мощная акция с выдвижением конкретных требований. И для них было очень неприятно, что это закончилось потасовкой. Мы сейчас видим, что меньшинство навязывает свою линию поведения большинству, мне так кажется, и это неправильно. Большинство должно навязывать свою линию поведения, как это было на Болотной, на Сахарова, и на Якиманке 4 февраля. 

– Сейчас революция возможна?

– Революция невозможна. Московской публике, которая живет в facebook и в twitter, кажется, что вся страна, затаив дыхание, следит за событиями около памятника Абаю. К сожалению или к счастью, это не так. Провинция мало что знает об этих событиях и мало ими интересуется. Поэтому революция невозможна, но возможны кровавые беспорядки в Москве. Очень хотелось бы этого избежать и все возможности для этого есть.