Иллюстрация: кадр из фильма "Диктатор"
Стиль руководства Владимира Путина своим окружением приобретает специфику, свойственную типично азиатским режимам. Уже все очевиднее поддержание управляемого противостояния кланов (или отдельных фигур) и арбитраж конфликтов в ручном режиме. Динамика процесса в России и ретроспектива политической эволюции в упомянутых режимах, в первую очередь казахском и узбекском, свидетельствует, что, чтобы сохранить рычаги реального управления страной, Путину придется взаимодействовать со своим окружением жестче, чем когда-либо. Эволюция режимов в Центральной Азии редко привлекает внимание экспертного сообщества и СМИ. Узбекистан по многим причинам принято считать «бедной постсоветской республикой», Казахстан – богатой сырьевой «державкой» (в противовес по-настоящему «державной» России). Между тем, в обеих странах действующие президенты занимают свои посты де-факто с конца 1980-х годов (больше 20 лет). За это время и Нурсултан Назарбаев, и Ислам Каримов выработали во многом схожий «инструментарий», позволяющий держаться выше своих самых амбициозных соратников. Его основные элементы просты. Во-первых, предельная концентрация власти в руках главы государства, его статус верховного арбитра, уполномоченного принимать решения, обязательные к незамедлительному исполнению. Во-вторых, наличие репрессивного аппарата, избирательно карающего – и это принципиально важно – даже давних соратников. В-третьих, имидж социального правителя, в том числе – через пропаганду и подконтрольные СМИ. В-четвертых, полуподпольное положение несистемной оппозиции. Кстати, до абсолюта персонификация власти с опорой на официальную пропаганду (и чистку в рядах оппозиции) доведена в еще одной постсоветской республике – Туркменистане, где население де-факто просто не заметило, как один «туркменбаши» сменил другого. Изучение казахского и узбекского режимов, как относительно умеренных (хотя рейдерская атака на МТС и другие крупные активы «умеренному» имиджу Узбекистана едва ли способствует), показывает, что формирование описанной системы сдержек и противовесов на долгом периоде нахождения у власти одного и того же человека неизбежно. Более того, это единственная альтернатива политической нестабильности (пример – Киргизия) или гражданской войны (Таджикистан). В обоих упомянутых случаях именно элита становится главным фактором нестабильности «сверху». С начала правления нового президента и с течением времени ее состав неизбежно расширяется. Сначала сам президент ставит на самые ответственные посты своих соратников. Успех первых – даже не лет – месяцев определяет всю политическую карьеру, поэтому ставка «на своих» – самый надежный путь. Потом «свои» («друзья») подтягивают к бизнес-процессам родственников и «друзей друзей». Семейные и отраслевые группы переплетаются, образуя ситуативные кланы и альянсы. В определенный момент между более или менее «своими» делятся вообще все «вкусные» отрасли/посты/портфели. Однако паритет держится недолго: «свои» (и так происходит везде) начинают войну друг с другом за наиболее лакомые куски общего пирога: даже в кругу равных кто-то всегда «равнее». Единственная роль, которую может занять носитель верховной власти в этих условиях – равноудаленной от всех групп фигуры, единственной, уполномоченной вести арбитраж и называть правых и виноватых. В этой связи показателен интерес экспертного сообщества к новой схеме властной конструкции в России, которая стремительно мутировала из состояния «двуглавой» (тандем президента и премьер-министра) в «одноглавую». Первые признаки крушения старого уклада проявились еще осенью 2011 года, после «исторического» съезда «Единой России» и обратной рокировки тандема. Его участники вскоре резко прекратили ссылаться друг на друга в официальных заявлениях, а «тогда еще президент» Дмитрий Медведев и вовсе начал настаивать на том, что не исключает для себя участия в президентской кампании – в будущем. Позднее эксперты констатировали, что Медведев – больше не участник тандема, а «всего лишь» лидер одной из групп влияния. Летом 2012 года разгорелся незаконченный до сих пор конфликт между Игорем Сечиным и Аркадием Дворковичем за право «рулить» российским ТЭКом. Путин тогда фактически поставил галочку рядом с пунктом №1 программы, не только утвердив себя «верховным арбитром» (этот статус ему приписывали и ранее), но и продемонстрировав, что отныне «неприкасаемых» нет. При этом рука Путина в конфликте «сечинских» и «медведевских», по-прежнему незаметна: усугубляют свой конфликт они все еще самостоятельно. Однако по-настоящему тревожным сигналом для привыкших к режиму максимального благоприятствования элит должна стать активная ныне законотворческая работа на ниве борьбы с коррупцией. В ней довольно несложно угадать будущие черты упомянутого выше «репрессивного аппарата». Во всяком случае, именно такой с конца 2000-х годов прореживает состав групп элит в Казахстане и давно взят на вооружение в других упоминаемых в тексте странах. Конечно, сейчас принято утверждать и считать, что новые антикоррупционные инициативы вновь будут «косить» только мелких и средних чиновников, обходя самых крупных деятелей. Способствует этому и имидж Путина, ни при каких обстоятельствах «не сдающего своих» (о чем он сам не раз заявлял). Правда, лидеров, во всеуслышание готовых заявлять о том, что для них понятие «своих» чуждо, вероятно, нет не только на постсоветском пространстве, но и вообще нигде в мире. Как и лидеров, желающих оставаться таковыми, но готовых терять политические очки из-за заведомо вредоносных действий «друзей».
