Муссович Чемсо. Серия «Диктатор»

Путин выступил.

Он прошел своей характерной походкой, правая рука прижата к бедру, левая энергично гребет, помогая ему нести тело, через просторную сцену просторного зала. По-моему, он намеренно стилизует свою походку, утрирует ее, наслушавшись приятных сравнений с образом дореволюционного офицера, придерживающего саблю. Прошел под аплодисменты присутствовавшей тысячи с лишним журналистов, как популярный, хотя и не всеми любимый актер. Актер, которого не минуешь бесстрастно. Уселся за светлый стол, стилизованный под срезанную половину шестиугольника, и оттараторил свои четыре с лишним часа. Оттараторил бодро, доказывая, что он живее всех живых, что не скрючен болезнью. На вопрос о здоровье отвечал с едкой мальчишеской улыбкой, с вызовом нам всем: «Не дождетесь!» (Самые молодые в зале, конечно же, дождутся, рано или поздно...)

Журналистский зал производил странное впечатление. И зрительно, потому что журналисты с самодельными неряшливыми плакатиками выглядели как некогда разноплемённые торговцы на почившем в бозе вещевом рынке в Измайлове. Плакатики, я понимаю, призваны были обратить его внимание. Они зазывали его к себе. И обилием агрессии. Как на Киркорова журналисты в свое время наезжали яростно и массово, мстя за региональную коллегу в розовой кофточке, обиженную им, – вы еще помните? – так и на Путина навалились аж с восемью вопросами из шестидесяти двух по принятию Государственной думой закона имени убиенного в США русского ребенка Димы Яковлева.

Он сказал, что он не читал еще «закон Димы Яковлева». По-моему мнению, он сказал неправду. Не только читал, нo, вероятнее всего, составлял или участвовал в составлении формулировок этого закона и уже принял решение по этому закону. Но он намеренно отказался здесь и сейчас, в зале, смотря в лица журналистам, сказать им прямо, он проявил несмелость. Я бы на его месте брякнул прямо: «Читал, подпишу. Наши дети – наше национальное богатство. Нет усыновлению русских детей иностранцами». При всем его авторитаризме он предпочитает подписать закон, вызвавший истерию столичной интеллигенции в тиши своего кабинета, в одиночестве. И поставить общество перед уже свершившимся фактом. А огласить сейчас и сразу не осмеливается. Он потерял личное мужество?

В сравнении с прошлыми его подобными пресс-конференциями поразительна небывалой силы агрессия зала. Раньше журналистская агрессия прорывалась лишь изредка и не была такой массовой. И такой открытой. На этой же некоторые вопросы были просто разбойными словесными нападениями, – например, злая прокурорская по сути своей филлипика журналиста Los Angeles Times с русской фамилией. Травоядные вопросы вроде того «Как ваши детки, и где они?», или приглашение выпить грузинского вина у одного из журналистов в гостиничном номере, или приглашение порыбачить в Астрахани тоже были, но они терялись в море общей нахмуренной агрессии. Агрессия же безошибочно свидетельствовала, что настроение общества изменилось. Что общество стало ему враждебным.

Четыре с лишним часа пинг-понга с залом. Резюмировать увиденное и услышанное можно так.

Его уже не боятся. Исчезла почтительная робость прошлых пресс-конференций. Невидимый колпак, аура неприкосновенности над ним почти полностью разрушена. Он понимает, что его уже не боятся. Он принимает такое положение вещей. Он пренебрегает таким положением вещей. Пренебрегает журналистской агрессией, выражающей агрессию общества по отношению к нему. Он делает вид, что все ОК. Он не имеет смелости бросить журналистам в лицо: «Все будет продолжаться делаться в стране по-моему!» Он будет продолжать заставлять страну жить в прежнем режиме. Но будет притворяться, что хочет разговаривать и объяснять. Страх перед ним исчез. Напротив, у него образовался страх перед публичным высказыванием своих истинных намерений.

Уже после пресс-конференции, в середине дня, журналист «Интерфакса» спросил меня по телефону, считаю ли я президента Путина авторитарным лидером. Да, считаю авторитарным, ответил я. Он не хочет, чтобы его режим считали авторитарным. Но хочет оставаться авторитарным. Несмелый диктатор. В день его пресс-конференции президиум Московского городского суда принял решение снизить срок М. Ходорковскому и П. Лебедеву до 11 лет.

Несмелая взятка общественному мнению.