Диего Веласкес. Портрет папы Иннокентия Х
Вначале долго показывали трубу. Самую обычную, банальную металлическую трубу на крыше. Такая труба могла быть трубой, ведущей из прачечной. Я хотел бы видеть трубу средневековую, грубой каменной кладки, времен какого-нибудь папы Александра Борджиа. Банальную трубу показывали с различных ракурсов. По «Евроньюс» она была темная на темной крыше, а по каналу «Россия-24» – ярко освещенная на освещенной крыше. Черт его знает, может быть, «Россия-24» показывала какую-то свою трубу? Все человечество смотрело на трубу. Я уверен, что смотрели и владельцы телевизоров – мусульмане, и индуисты, и уж тем более протестанты, все эти злостные лютеране с корявыми кадыками. Человечество ждало дыма. Белого. Черного дыма никто не желал. По площади слонялись под зонтами и без тысячи зевак. Все верующие в Христа, все католики ли? Я уверен, что нет. В Новогоднюю ночь, в полночь, на Красной площади большинство собравшихся – гастарбайтеры из Средней Азии, которым некуда приткнуться в семейный праздник Новый год. Ну и на ватиканской площади, должно быть, так же. Телекамеры «Евроньюс» любовно облизывали восторженные глаза и отвисший свободно рот одного и того же мексиканца или филиппинца. Отвисший и горящие – от ожидания белого дыма либо от злоупотребления текилой? В это время и в этом месте сойдет за религиозный экстаз. Все продолжали смотреть на трубу. Трубу продолжали показывать. В промежутках церковные персонажи делились догадками о том, кто станет папой. Персонажи были в средневековых артистических одеждах. Известно, что христианская церковь смоделировала свои церковные наряды с одеяния римского патриция VI века. Сегодня та мода смотрится как костюмы из балета «Корсар» какого-нибудь, временами же одежды словно украдены из костюмерной балета «Щелкунчик». Когда уже устали ждать белого дыма, пошел черный. Следовательно, будет второй тур, подумали мы и пошли спать. И было утро, и пришел опять вечер, и только через сутки отворилось вверху окно и показался в окне персонаж, как мышиный король из балета «Щелкунчик», весь в красном и в красной пилотке, с мышиной мордочкой, а в это время пошел белый дым. Избрали. По обе стороны мышиного короля возникли средневековые фигуры, как бы перенесшиеся с полотен Пьеро делла Франческа, только в очках. За мышиным королем встал лысый молодой великан в очках и ярко-красном плаще до полу, над ними всеми преобладая. Почему я знаю, что до полу? Потому что всю эту группу нам заботливо показали и сзади, со спин. «Дьявола что ли он символизирует?» – подумал я. Несомненно, у красного плаща была функция, как и у пилотки мышиного короля, но когда не знаешь, начинаешь выдумывать. Далее вышел избранный, весь в белом, то есть он уже переоделся в папское одеяние, старик с белой ермолкой на голове, как у евреев. Протолкался вперед. Улыбнулся. Мышиный король представил его. Новый папа выбрал себе имя Франциск, до сегодняшнего часа он был кардиналом Бергольо из Аргентины. «Фрателли э сорелли! Буона сэра!» – сказал папа. Мы, насмотревшиеся за жизнь итальянских фильмов, не путающиеся в Феллини и Антониони и наслушавшиеся Челентано, поняли без проблем: «Братья и сестры! Добрый вечер!» Новый папа был в очках и был доволен. Отныне его будет знать весь мир, и ему будет служить швейцарская гвардия. В широком окне началось хоровое пение, точнее, декламирование с подвыванием. Шесть или восемь фигур умудрились втиснуться в кадр окна вместе с новым папой. Сдержанные жесты, тюленьи фигуры, сгорбленность, выпуклые животы, множество морщин, очков, щербатых улыбок, лысин и белых старых голов. Все было по высшему классу. Одежды от Пьеро делла Франческа. Богато. Хорошо организовано. Я стал прикидывать, на кого же они похожи. На участников международного конгресса старых актеров. А еще? На съезд членов клуба «70», возрастной международной организации, куда принимают только стариков, достигших семидесяти лет. Вспомнив о педофильских скандалах среди католических иерархов, я хулигански подумал было: съезд педофилов, однако образ смутил меня. И я его отозвал. – Традиция, Эдуард, что ты хочешь от них, не придирайся! Они веками проводят свою церемонию, а ты ходишь на свою Триумфальную всего четыре года, – утихомирил я себя. Патина времени превращает самые заурядные церемонии в великие торжества. Бесчисленные миллионы телезрителей вглядываются сейчас в нового папу – больше, чем в актера, получившего «Оскар» за лучшую мужскую роль... «Буона ноттэ э бон рипоста!» – провозгласил Франциск. (Доброй ночи и хорошего отдыха!) И ушел. В грандиозном шоу участвовали тысячи статистов: туристов, зевак, бедных, безработных, подвыпивших итальянцев и сотни журналистов. Видео- и телекамеры жадно глотали цвета и образы широкими ртами. Глотали кардиналов, шапочки, очки, лысины, искаженные временем лица стариков, рты стариков, животы стариков, руки стариков... На шикарном празднике традиции заметно отсутствовал тридцатилетний изможденный мужчина по имени Иисус, снятый с трудом с креста, всегда кровоточащий, навощенный миром женами-мироносицами и кое-как запеленутый. Мне привелось провести зиму с 1974 на 1975 год в вечном Риме. Я каждое утро ходил в Ватикан через холм Сант-Николо. Спускался с холма к собору Святого Петра в ранние утренние часы и входил в безлюдный еще храм. Справа от входа находилась скульптурная группа, знаменитая «Пьета» работы Микеланджело. Ее тогда повредил разъяренный рабочий, набросившийся на скульптуру с молотком. Кое-как склеенную, ее в ту зиму охранял тонкий инфракрасный лучик. От лучика было тепло и свято. И там, на коленях у матери, лежал Христос.
