Фото ИТАР-ТАСС / Trend

Алексея Навального обвиняют по статье 160 УК РФ «Присвоение (растрата)». Изначально эта статья была введена в УК для защиты руководителей и собственников от недобросовестных сотрудников, которые присваивают вверенное им имущество, но в двухтысячные годы она стала инструментом преследования именно руководителей бизнеса. По своей природе экономические статьи в гораздо большей степени зависят от того, как государство описывает преступления и как регулируется экономика, чем от поведения преступников. В них все построено на субъективных толкованиях и специальных знаниях. Если есть труп с признаками насильственной смерти, состав преступления очевиден; в бухгалтерских отчетах такой очевидности нет. Это сконструированные преступления. В девяностые правоохранительные органы подбрасывали патроны или наркотики; в нулевые они фабрикуют «мошенничество» или «присвоение». Ради любопытства почитайте обвинительное заключение по делу «Кировлеса». Представьте, что вы поехали из Москвы в Петербург по делам. В обвинительном заключении это звучало бы так: «Реализуя преступный замысел, гражданин Иванов поехал из Москвы в Санкт-Петербург». В деле Навального обвинение описывает обыденную коммерческую ситуацию, но с использованием специальной лексики и риторических приемов. И не более того. Следователи берут тривиальную коммерческую сделку и описывают ее не экономическим языком, а языком уголовного права. И обычная сделка по передаче товара на реализацию квалифицируется (то есть преподносится, но с суровым видом) как преступление. Никаких экспертиз или доказательств нет, только риторические приемы. Вся надежда на свидетелей, которые скажут, что преступный замысел был. В коммерческих сделках, как известно, участвуют два, а то и три и более человека. Вот вам организованная группа. Так с помощью чисто литературных приемов следователи превращают контрактные отношения в преступный сговор с целью хищения. Если суд с этим согласится, литературные приемы станут юридическими фактами, на основе которых будет вынесен приговор. Если нет – останутся просто набором прилагательных, деепричастных оборотов и тому подобного. Символическая власть, которой наделены судьи, работает именно так: она придает словам материальную силу. Как и в 1937 году, следствие уповает на риторику и показания свидетелей. Разница, понятно, в том, что в 1937-м Навального бы уже расстреляли, а сейчас дадут «двушечку», может быть, даже условно. В остальном – тот же произвол в правовой обертке. В России немало людей, которые следят за делом Навального и за его политической деятельностью, читают новости, могут даже изучить обвинительное заключение и понять, как фабрикуется дело. Но спектакль рассчитан совсем на другую, более широкую аудиторию, которая не только не станет вникать в юридические тонкости, но даже не подозревает, что закон должен ограничивать поведение власти, потому что никогда этого не видела. С точки зрения этой аудитории все будет просто: гражданин выступил против власти, власть с ним разобралась и посадила в тюрьму. Не требуется никаких юридических разъяснений. Необходим лишь реквизит: чтобы над помещением, где идет процесс, было написано, что это суд; чтобы человек, выносящий приговор, имел официальный статус и был облачен в мантию; чтобы по возможности не нарушалась ролевая игра. Здесь закон используется совсем по-другому, избирательно и инструментально, и служит не более чем средством легитимации решений, принятых помимо него. Поэтому так необходимы ритуал и внешние формальности. Но в деле «Кировлеса» все это опустилось до уровня фарса, потому что идеологического ресурса, чтобы представить Навального как преступника, уже практически нет. И все названо своими именами, никто, по большому счету, всерьез не притворяется, потому что нет возможности притворяться. Можно или молчать, или, как пресс-секретарь Следственного комитета Маркин, признать, что Навальный дразнит власти и поэтому возбуждено дело. То есть состав дела случаен. И если сравнить дело Навального с делом Ходорковского – который был миллиардером, членом правящей элиты, – то видно: посадку Ходорковского поддерживало большинство, а посадку Навального обыватели поймут, но вряд ли поддержат. В деле все же остается интрига: будет ли решение судьи, как обычно, копией обвинительного заключения? У судьи Блинова есть некоторая свобода действий, и при этом он прекрасно понимает, что войдет в историю. Он может приобщить или не приобщить к делу документы, которые представит защита. Судья может заслушать определенных свидетелей, затребовать экспертизу – короче говоря, у него есть возможность осложнить дело. Как компромисс – он может вернуть дело на доследование. Может даже вынести оправдательный приговор (в данном случае – прекратить дело за отсутствием состава преступления). Но на этом все не закончится: прокуратура не умеет проигрывать и обжалует решение, а вышестоящий суд его отменит. Трудно представить себе окончательное оправдание Навального. С точки зрения власти это будет слабостью, и она не может этого себе позволить. Ради того чтобы удержаться у власти, правящая элита сегодня идет на многое, последовательно и решительно. При этом она перестала отдавать себе отчет в последствиях своих действий, а они носят системный характер. Теперь хорошо видно, откуда исходит правовой нигилизм, кто подает пример обществу. Кроме того, это новый прецедент для правоохранительных органов. Предпринимателей теперь можно будет преследовать за любые коммерческие сделки. С 2005 года, после «дела ЮКОСа», количество уголовных дел по экономическим преступлениям росло на 50–70% каждый год. Искусство работы многих категорий госслужащих, в том числе и сотрудников правоохранительных органов, заключается в практическом осознании того, что делать можно, а чего нельзя. Пределы допустимого определяются не законом, а текущим соотношением сил и санкционированными сверху образцами поведения. Сейчас пределы произвола явно раздвигаются. Значит, начнутся «перегибы на местах». Развязать репрессии в России гораздо проще, чем их остановить. И последнее. Каковы политические риски «дела Навального»? Массовую протестную мобилизацию может вызвать что угодно. Но не факт, что это будет арест Навального. Есть, однако, долгосрочный риск, связанный с необратимостью. Его можно назвать «эффектом Манделы» или «эффектом Сахарова». Есть категория политических заключенных, которых нельзя выпускать на свободу ни при каких обстоятельствах, потому что их освобождение будет означать by default падение режима. Но и не выпустить их нельзя. Поэтому лучше не сажать. Но, похоже, уже поздно.