Доминик Веннер. Фото: mirror.co.uk

21 мая собор Парижской Богоматери, как обычно, заполняли люди: верующие и неверующие, прихожане и праздные прохожие, горожане и туристы. Отделившись от толпы, пожилой человек в очках зашел за алтарь и выстрелил себе в рот – в присутствии полутора тысяч невольных свидетелей, предварительно оставив на алтаре прощальное письмо.

Письмо самоубийцы зачитали по радио всего несколько часов спустя. «Я считаю необходимым принести себя в жертву, чтобы нарушить одолевшую нас летаргию», – заявлял в нем 78-летний Доминик Веннер, которого издание Le Monde называет «отцом современных ультраправых». Погибший действительно заслуживал этого громкого звания как убежденный противник однополых браков, плодовитый ультраправый писатель, историк и публицист, ветеран террористической «Секретной вооруженной организации» и один из основателей движения «Новых правых». Еще отец Веннера, оказавший на сына немалое влияние, был членом фашистской Народной французской партии, собиравшей под своим крылом бывших коммунистов и ультраправых.

Веннер в своей предсмертной записке не сомневается, что после первого шока люди «поймут смысл его поступка, и боль их преобразится в гордость». «Предвосхищение и объяснение» этого поступка Веннер предлагает искать в его сочинениях. Посмотрим на один из последних текстов Веннера, появившихся в его блоге в день самоубийства. Сперва писатель возмущается «постыдным законом» об однополых браках и поддерживает его противников. Среди этих борцов против нового закона автор обнаруживает алжирского блогера. Тот обещает, что через 15 лет Франция все равно станет исламским государством и тогда закон уж точно отменят. Отметив это неприятие однополых браков как единственную точку соприкосновения между европейской и исламской традицией (по его мнению), Веннер переходит к ужасам и угрозам иммиграции и вытеснения населения Франции чужаками. «Несомненно, понадобятся новые деяния, красочные и символичные, чтобы стряхнуть дремоту, расшевелить бесчувственную совесть и пробудить память о наших истоках. Мы вступаем в эпоху, когда слова требуется подтверждать действиями».

Итак, Веннер решил принести себя в жертву – но в жертвенности ультраправого мыслителя нет ничего христианского. Его скорее манила как образец не лишенная театральности смерть Юкио Мисимы, тоже известного радикала. В одной из своих недавних работ (Le Choc de l'histoire, 2011) историк писал о самоубийстве японского писателя как «протесте против бесчестия, в которое погрузилась его страна». Кроме Мисимы, Веннера привлекал и пример знаменитых соотечественников, опять же совершивших самоубийство, – писателей Анри де Монтерлана и Пьера Дрё Ля Рошеля. Первый лишил себя жизни после того, как ослеп, второй, убежденный сторонник нацизма, покончил с собой весной 1945 года (это удалось сделать лишь с третьей попытки).

Веннер, скорее всего, неслучайно выбрал для ухода из жизни именно собор Парижской Богоматери – это одновременно один из символов Парижа и Франции в целом, один из главных исторических памятников и действующий кафедральный собор. Самоубийство там не могло не вызвать шок, а именно шока Веннер явно и добивался. Верующий католик, даже решив совершить смертный грех и наложить на себя руки, не стал бы делать это в церкви. Самоубийство, самовольное принесение себя в жертву неким идеям перед алтарем, жертвенником – не просто осквернение храма, но и своего рода вызов жертве Христа, расставшегося с жизнью ради искупления людских грехов и вновь воскресшего во славе. Еще Фома Аквинский рассматривал самоубийство, совершенное охотно и хладнокровно, как смертный грех перед собой, ближними и Богом. Исключение католическая церковь сделала разве что для участников движения Сопротивления, которым пришлось покончить с собой, чтобы не выдать товарищей на допросе.

Вот две характерные реакции на смерть Веннера. Приходской священник собора Парижской Богоматери, монсеньор Патрик Жакен говорит об «апокалиптической сцене, ничего подобного которой здесь прежде не происходило». Зато лидер Национального фронта Марин Ле Пен восхваляет Веннера как человека, попытавшегося «пробудить народ Франции». Его поступок она рассматривает как «политический». Впрочем, политический жест часто узурпирует функции сакрального, и особенно ярко это проявляется в случае разного рода «жертв»: чего стоит попытка создать пантеон новых мучеников во времена Французской революции.

Самоубийство ультраправого писателя отражает общий уровень политической и социальной напряженности во Франции, накал противостояния между сторонниками и противниками действий правительства. Но парадоксальным образом именно Веннер, а вовсе не столь ужасавшие его нелегальные иммигранты и геи, оказывается орудием, которое разрушает устои старого европейского мира, мира, где самоубийство перед алтарем храма, полное гордыни соревнование с жертвой Христа, является запредельным кощунством. Ведь ради «пробуждения от летаргии» французского народа Веннер устроил для ни в чем не повинного приходского священника малый апокалипсис в самой сакральной части его мира.