Акция протеста против реформы РАН. Фото: Новодережкин Антон / ИТАР-ТАСС
Реформа РАН состоится, причем начнется еще до конца 2013 года. События последних дней окончательно это подтвердили. Результат конфликта, наделавшего столько шума в СМИ – и пылкими цитатами Ливанова, и креативом протестующих ученых, – сведется к тому, в каком виде эта реформа будет оформлена.
2000-е годы приучили к тому, что реформы в России бывают разными: от радикального перестроения (как это было с введением ЕГЭ или монетизацией льгот) до косметического ремонта и даже простого ребрендинга (реформа МВД). При этом по пальцам можно пересчитать случаи (если они вообще были), когда инициируемые «сверху» изменения, независимо от степени их радикализма, обходились без ожесточенной критики.
Однако реформа РАН грозит стать едва ли не самым резонансным шагом правительства Медведева: ученые восприняли ситуацию как откровенный наезд. Впрочем, странно было бы ожидать другой реакции от научного сообщества, «дом» которого решили снести, не спросив мнения «жильцов». Тем более что в академической среде царит застарелое раздражение от того, что его рекомендации давно не слушают – ни правительство, ни государственные компании, ни другие значимые экономические субъекты (хотя, надо полагать, это еще и вопрос к качеству рекомендаций).
Безусловно, радикальная реформа Академии наук назрела. Это признают и сами ученые, и представители федеральной власти. Однако и подход к оформлению этого процесса со стороны его инициатора, правительства, и реакция представителей РАН вызывают несколько очевидных вопросов, которые в бушующей информационной буре многие просто не заметили.
Во-первых, складывается впечатление, что Ливанов интересуется не столько научными рекомендациями, сколько опытом коллег. Министр образования уже выгодно сравнил себя с Сердюковым, заявив, что академическое имущество пойдет лишь на научные нужды (а не будет приватизировано и распродано). Однако логичнее было бы сравнение с экс министром обороны в том ключе, что, вступая на территорию очень щепетильной и закрытой корпоративной группы, которой, почти в той же мере, что и военные, является российский научный класс, министр не счел нужным выдержать правила хорошего политического тона. Например, организовать серию консультаций и, заручившись поддержкой видных и уважаемых представителей научного сообщества, провести пусть и менее радикальный, но все-таки решительный вариант реформы. Вместо этого научному сообществу фактически была объявлена война: сначала словесная (знаменитое выражение про «синекуру для престарелых ученых»), а затем и аппаратная.
Во-вторых, ученые, несмотря на агрессивную формулировку позиции, фактически не имеют рычагов, чтобы воспрепятствовать реформе (то есть фактически извергнуты на один уровень с «иностранными агентами» и представителями сексуальных меньшинств). Поэтому единственная эффективная линия для них – громкая информационная истерия, чтобы выбить себе максимальные уступки. В этом смысле, кстати, радикальная постановка вопроса со стороны правительства сулит выгоду последнему. Ведь любой объем уступок, которые стороны согласуют к осени, почти наверняка будет меньше, чем тот, на который пришлось бы соглашаться правительству в случае предварительных консультаций в РАН.
И последнее. Много говорилось о том, что правительство прежде всего интересуется имущественным комплексом академии. Учитывая объем земель и зданий в собственности РАН и потенциальные, очень легко просчитываемые выгоды от их перепродажи, трудно поверить, что в данном вопросе ученые и эксперты сгущают краски. Однако и Академия наук спорит не только из-за денонсации неприкасаемого статуса РАН. Хорошо известно, что простаивающие офисные площади в зданиях институтов сдаются в аренду коммерческим компаниям (едва ли кому-то точно известны объемы этих операций, как и дальнейшая судьба получаемых с них денег).
В итоге спор академического сообщества и государства вырождается в конфликт двух хозяйствующих субъектов. Так что единственный вопрос, который действительно стоит на повестке дня реформы, – при чем здесь сама наука?