Российские чиновники забегали как ошпаренные – они лихорадочно планируют секвестр – сокращение бюджетных расходов. Из правительства мяч улетел в Ново-Огарево – в среду секвестром занимался лично президент Путин – и уже вернулся в правительство. Детали секвестра согласуют на следующей неделе. В лихом 2008 году до секвестра бюджета очередь дошла только в декабре. Уже вовсю бушевал кризис, банки разорялись, а олигархи выстраивались в очередь за государственной помощью, но затянуть пояса боялись предлагать даже в Минфине – политический момент не позволял вот так вот встать и сказать «давайте проведем секвестр». Глава ведомства Алексей Кудрин набрался храбрости к середине декабря. В пятницу 11-го числа он подписал письмо на имя премьера Путина с предложением сократить 15% всех незащищенных расходов бюджета, в субботу письмо дошло до адресата. Резолюция: «Согласен. В. Путин». Баррель нефти сорта Brent на борту танкера покупателя в европейском порту стоил 11 декабря 2008 года $70. Необходимость секвестра не надо было доказывать – бюджет потерял примерно полтора триллиона рублей доходов за три месяца. 

Если верить президенту Путину, тогда все закончилось хорошо. Кризис миновал, а экономика расцвела. Но история решила пошутить над его победителем. В пятницу 6 сентября 2013 года Минфин заявил, что бюджету снова не хватает триллиона с лишним рублей. А нефть в этот день побила все рекорды – из-за опасений начала войны в Сирии октябрьский фьючерс на баррель Brent подорожал до $115. Где Минфин теперь потерял триллион? На ненефтегазовых доходах: бизнес, не связанный с нефтью, приходит в упадок, не растет и заплатит в бюджет меньше, чем надеялись чиновники. Триллион, потерянный в 2008 году, был ударом судьбы, «черным лебедем», страшной гримасой мировых рынков. Триллион, потерянный в 2013-м, – рукотворное чудо, памятник антикризисным усилиям правительства, которое за пять лет умудрилось загнать экономику в рецессию. 

Где тот кризис и где нынешний «слава богу, не кризис», как назвал его сам Путин, и при чем тут вообще «эхо минувшей войны»? Все дело в том, что любое вмешательство государства в экономику имеет свою цену. И для Российского государства пришло время платить по счетам. Пять лет назад власти пошли по самому простому пути: заменили собой рынок везде, где это было возможно. Нет денег платить по долгам? Государство даст. Нет заказов? Государство купит, что нужно. Не дают взять новый кредит, потому что уже есть пять старых? Государство одолжит. Только работайте. Никто не отделял эффективных от неэффективных, честных от жуликов, умеющих работать от неумеющих. Креативное разрушение – единственное положительное следствие любого кризиса – даже не началось. Выжили все. И продолжили работать, как работали до осени 2008 года. Только зависеть от государства стали больше. 

Цена этого выживания – страшная экономическая болезнь, которая называется «стагфляция». Перестимулированная и отупевшая экономика просто перестает расти, спрос падает, но инфляция из-за искаженной государством структуры всех рынков не сокращается, наоборот, цены растут еще быстрее. Экономика оказывается в ловушке: налогов меньше, денег у государства на стимулы меньше, рынки очень медленно приходят в себя, пытаются жить по-старому и поднимают, поднимают цены, пытаясь получить от потребителя то, что раньше получали от государства. Аппетиты монополий – кризис не дал их реструктурировать или приватизировать – растут, на занятые под государственную помощь и льготы деньги они накупили активов, им нужно расплачиваться по кредитам, и они тоже повышают цены. Продолжаться это может очень долго – годы, если не десятилетия. Правительство боится что-то менять, чтобы не стало хуже, коммерсанты боятся развиваться, чтобы не прогореть. 

В принципе, в России уже есть стагфляция – рост около 2% в год, инфляция – 6,5%. Дальше может быть хуже, рост уйдет в ноль, цены не упадут – кредиты, монополизм, перекошенные государством рынки. Но с причиной болезни – той самой плохой структурой – пока никто бороться не собирается. В «неантикризисном» плане правительства три пункта: секвестр, заморозка тарифов естественных монополий – провести ее на прошлой неделе велел премьер Медведев, – и помощь экономике за счет Центрального банка. Первые два пункта – это борьба с последствиями болезни и способ ее немного замаскировать. Третий – попытка потушить костер бензином. 

Секвестр – это реакция на падение доходов бюджета из-за замедления экономики. Его можно и не проводить, но увеличивать дефицит бюджета невыгодно: низкий дефицит – одно из последних достоинств российской экономики в глазах инвесторов, отказавшись от него, правительство может больше потерять, чем приобрести. Заморозка тарифов – способ скрыть рост цен, выиграть время, сделать вид, что никакой стагфляции в экономике нет. Цены – не стейк, их нельзя заморозить навсегда, если не вырастут в 2014 году, то вырастут в 2015-м, поэтому заморозка всего лишь даст возможность еще год делать вид, что все в порядке и никакой стагфляции нет. Деньги от ЦБ – в виде снижения ставки или новых инструментов рефинансирования – не лекарство, а яд, только ядолечение в экономике не очень принято. Монополисты-госбанки с удовольствием возьмут у ЦБ дешевую или даже бесплатную ликвидность и втридорога перепродадут ее экономике. Цены будут расти вместе с количеством кредитов, взятых не очень эффективным бизнесом у не очень эффективных госбанков. Стимула не получится – на этом стимуле российская экономика «торчит» с того самого 2008 года. 

Конец у стагфляции всегда один, потому что лекарство от нее есть только одно. Чтобы изменить структуру развращенных государством рынков, оно должно устроить шоковую терапию – резко увеличить стоимость денег, чтобы все наконец поняли, что на халяву их больше раздавать не будут. Политические последствия применения этого лекарства в России предсказать невозможно. Понятно только, что решатся на такое дело власти в самую последнюю очередь. Когда деваться будет уже некуда.